— Он что? — Левенгаупт красноречиво повертел у виска пальцем.
— Да нет, в обычной жизни король нормальный человек, но стоит коснуться его стратегии, как он тотчас умолкает и ждёт божественных озарений. Одно тебе скажу: я предлагал идти в Прибалтику на соединение с твоим корпусом, но король с порога отверг мой план.
— Неужели мы двинемся через Минск на Москву? — удивился Левенгаупт. — Ведь на том пути у нас нет ни одной базы, а все крепости в руках неприятеля!
— А вот этого, мой друг, никто не знает. И куда мы повернём после Минска — великая военная тайна его величества! — Гилленкрок криво усмехнулся. Конечно, начштаба был недоволен, что король как командующий не делится с ним своими замыслами.
— У тебя, Аксель, здесь не штаб, а сумасшедший дом! — напрямик отрубил Левенгаупт своему другу на прощание и ускакал в Ригу.
А через день король вышел из палатки, посмотрел на солнечное июньское небо, на зелёную, густо поднявшуюся траву и приказал Гилленкроку трубить поход. Отдохнувшая за зиму и весну шведская армия по первой траве двинулась на Минск.
И только здесь его величество соизволил кратко поделиться с начальником штаба своими планами.
— Куда идёт эта дорога, Аксель? — спросил он Гилленкрока самым дружелюбным образом.
— На Минск, ваше величество! — сухо ответствовал начштаба.
— А далее? — Король лукаво посмотрел на ехавшего с ним стремя в стремя генерал-квартирмейстера.
— Далее на Москву, ваше величество!
— Вот мы и пойдём по этой прямой дороге, мой Гилленкрок! — Лицо короля словно озарилось.
— А русские? — вырвалось у Гилленкрока.
— Что «русские»?! — рассмеялся Карл. — Они побегут перед нами, как бегут сейчас драгуны Меншикова. — Плетью он показал на уходивший по косогору в сторону Минска разъезд невских драгун, преследуемых рейтарами Рёншильда. — К большой победе ведут самые прямые дороги, мой Гилленкрок! Я это понял, когда вошёл в Саксонию и сразу отобрал у кузена Августа его польскую корону. Точно так же я подберу в Москве царскую корону, которая свалится с головы Петра.
— Но Прибалтика, ваше величество... — пробовал было возразить Гилленкрок.
— В Москве я отберу у царя не только корону, но и Петербург, и верну себе и Нарву, и Дерпт, и Нотебург. Так что вперёд, только вперёд! — Король огрел лошадь плетью и понёсся во главе своих драбантов преследовать русских драгун.
«А может, король прав и к победе ведут самые прямые дороги?» Гилленкрок повернул лошадь и направился с огромному обозу с трёхмесячным запасом провианта, что на многие мили растянулся за шведской армией. Этот обоз, по мнению короля, и был подвижной базой шведов. Другой такой обоз должен был привести Левенгаупт.
Роман со своим эскадроном с трудом уходил от шведских рейтар. Кони у шведов добрые — наелись вдоволь овса, отдохнули за длительную стоянку. У его же драгун лошади притомились за долгий поход, и было ясно, что ещё до Минска рейтары догонят русских и пойдёт рубка в преследовании.
— Где же этот чёртов Кампбель! — проклинал Роман нового полковника немцев. К несчастию для полка, старину Ренцеля произвели в бригадиры и перевели командовать бригадой, а новый полковник, немец Кампбель, по-русски не говорил ни слова и обращался к офицерам и солдатам только через толмача. Правда, к Роману Кампбель благоволил уже за то, что тот умел бегло говорить по-немецки — выучил за три года службы у короля Августа. Собственно, он и в разведку отправил именно Романа, потому как отличал его от других эскадронных. Притом полковник обещал оказать своей разведке скорый сикурс, и вот сейчас шведы летят за спиной, — а где Же Кампбель?
Роман не знал, конечно, что, отправив разведку по дороге на Сморгонь, полковник занялся в Минске самым полезным для наёмного ландскнехта делом: засадил в Подвалы богатейших минских купцов и вымогал у них нотные суммы денег. Это было вековым правом наёмников, и, Кампбель не находил в этих вымогательствах ничего зазорного. «На войне как на войне!» — говаривали ещё маршалы великого Людовика. Словом, сикурса от Кампбеля не было, а Роман уже собирался завернуть свой эскадрон навстречу рейтарам (лучше погибнуть в открытой сече, чем быть зарубленным в бегстве), когда из городского предместья Минска вылетела конная команда.
«Наши! Конногренадеры! Эти-то тут как оказались?» — мелькнуло у Романа, но обдумывать было некогда. Он велел трубачу трубить сбор и строить эскадрон к бою.
Конногренадеры-астраханцы, развернувшись по приказу Чирикова в три линии, встретили меж тем шведов дружными залпами, а когда те стали заворачивать коней, бросились на них в палаши и смяли рейтар. С одного фланга в тыл к шведам заходили казаки-донцы, с другого — перестроенные Романом драгуны. И теперь уже шведы бросились наутёк. Одноглазый Пров догнал прикрывавшего отход своих кирасир шведского ротмистра, уклонился от пистолетной пули, а затем так огрел рейтара плашмя палашом, что швед кулём свалился с лошади. Так был взят наконец столь нужный русскому штабу язык.
Лука Степанович тем временем, преследуя шведов, со своими астраханцами взлетел на высокий холм и ахнул, потрясённый раскрывшейся картиной. Отсюда как на ладони была видна бескрайняя долина и марширующее по ней огромное войско, растянувшееся до горизонта. Видно было, как от его авангарда поспешали на выручку рейтар королевские драбанты.
— Гляньте, там сам король! — Подскакавший Роман показал плёткой на мчавшегося впереди драбантов всадника с непокрытой головой.
— Ба, да и ты здесь, старый знакомец! — Лука Степанович так хлопнул Романа по плечу, что тот сразу вспомнил прошлогоднюю встречу во Львове.
— А откуда ты шведского Каролуса-то видел? — допытывался тем временем Чириков. — Ты что, с ним вместе водку пил, коли в лицо знаешь?
— Супротив его войска пулькам не кланялся — и под Варшавой, и в Саксонии. А под Ильменау я со своими драгунами сего горячего короля чуть в полон не взял! — не удержался и похвастал Роман.
— А что, может, сейчас фортуна к нам лицом обернётся и возьмём мы с тобой короля в полон?! — В глазах Луки Степановича загорелся хищный охотничий огонёк.
Но в это время подскакавший вахмистр закричал отчаянным голосом:
— Господин майор, швед в тыл зашёл, его рейтары уже в Минск вступили!
И действительно, пока Чириков разыгрывал свою баталию, генерал Шпарр лесом обошёл город с севера и ворвался в Минск с четырьмя полками рейтар. Обрушившись на рассеянных по городу драгун Кампбеля, шведы легко выбили их из города и теперь заходили в тыл конногренадерам.
— Жаль, упустим и на сей раз королька! Ничего не поделаешь, поручик, нам сейчас самим дай Бог живым ноги унести! — И Чириков повёл свою команду на юг. Потому и к Березине он вышел уже не у Борисова, а южнее, у Берёзы Сапежинской. Моста здесь не имелось, но поселяне-белорусы показали брод, через который и переправилась команда Чирикова.
— Этот дурак фон дер Гольц недаром был изгнан из прусской службы! Разведка доносит, что он всё ещё поджидает меня у Борисова! — скупо улыбнулся король Гилленкроку.
Тому ничего не оставалось, как признать, что план его величества оказался превосходен: пока Шпарр своей ложной демонстрацией приковал всё внимание генералов Меншикова к Борисову, шведская главная армия спустилась на тридцать вёрст вниз по реке и форсировала Березину у Берёзы Сапежинской. У русских здесь никого, кроме небольшой команды, и не оказалось.
От захваченных пленных король и его начштаба уже знали, что русским отрядом командует здесь майор Чириков, тот самый, что гнал шведских рейтар под Минском.
— А ну, задайте этому наглецу майоришке! — приказал король, и тяжёлые шведские пушки принялись обстреливать противный берег.
Однако конногренадеры, драгуны и казаки Чирикова, засевшие в прибрежных кустах, выдержали обстрел, и когда первые лодки и плоты со шведской пехотой двинулись через реку, над кустами поднялись белые дымки и затрещали ружейные выстрелы. Когда всё же рота ниландцев достигла песчаной отмели, Лука Степанович атаковал их со своим резервом в конном строю и опрокинул шведов в реку.
— Какой-то Чириков преграждает мне путь! — бушевал король. — Гилленкрок, выдвиньте против них все орудия!
Теперь уже десять шведских батарей вели огонь по русскому отряду, а на берегу фрунтом разворачивалось несколько полков шведов.
Чириков слал к фон дер Гольцу гонца за гонцом с просьбой о скором сикурсе, написал и самому светлейшему, что здесь, у Берёзы, реку переходит вся шведская армия, но никакой помощи так и не дождался. Вечером, когда уже сотни лодок, плотов и понтонов, набитых шведскими солдатами, двинулись через реку, Лука Степанович приказал своей команде отступать.
К немалому удивлению Романа, Чириков при том был весел и беспечен, хотя потери были изрядные.
— Что, поручик, сражаться — это тебе, чай, не пиво пить! — лукаво подмигнул он Роману. — А что радуюсь я, так по делу. На целые сутки, почитай, задержали мы неприятеля! А ныне, когда по белыничской дороге засеки устроим, глядишь, и на неделю шведа задержим. За то время, надеюсь, наши господа генералы великий консилиум соберут и всю армию к баталии изготовят!
Лука Степанович оказался провидцем: шведы три дня провозились на переправе через Березину, и когда двинулись по белыничской дороге, то встретились с засекали, устроенными командой Чирикова.
— С кем я воюю, с каким-то Чириковым! — Король с раздражением наблюдал, как его драбанты, цвет шведской армии (в королевском конвое служили одни офицеры), словно работники на лесопильне, растаскивают тяжёлые деревья, поваленные поперёк дороги. Шведы, привыкшие за день проходить по тридцать — сорок вёрст, двигались из-за засек черепашьим шагом, делая шесть — восемь вёрст за день. И если в Минске они были уже седьмого июня, то следующую после Березины реку Друть они перешли только через три недели. И на этой переправе путь им преграждала одна команда Чирикова, солдаты и офицеры которой за эти дни превратились в заправских лесорубов.