к предмету высказывания.
Авторская модальность своеволием автора смешивает субъективную и объективную модальности. Критерий истинности (объективная модальность) микшируется критерием целесообразности (субъективная модальность). Мир помещается в модель не просто как объект, а как направленная на объект практика. В результате предмет высказывания представляется соответствующим как истинному положению вещей, так и потребностям автора. В виде каламбура можно определить авторскую модальность как субъективную, считающуюся объективной.
В этой волевой авторской подмене кроется такое обязательное качество автора, как наглость. Журналист (и особенно редактор) имеет наглость взять на себя смелость судить для других об устройстве мира. Самопровозглашенный компас, барометр и источник морали. Это качество журналиста легко обнаружить… вспомнив об отношении широких масс к журналистам.
Но это не просто наглость высказаться, доступная и блогосфере. Наглость журналиста в том, что он свое мнение считает значимым для масс, подспудно прокламируя свое верховодство массами, то есть противостояние им. Как ни странно, но это жертвенная позиция. Миссия и жертвенность в своем сочетании порождают мессианство. Это обязательная, профессиональная авторская болезнь.
Производство значимости для других, полагание себя инструментом значимости, отражает ту самую специальную волю. Волю к авторству. Воля — обязательный источник моральных присадок редактора-человека. Что важно: в вирусном редакторе нет и не может быть воли.
Здесь же проявляется другое обязательное качество авторства — персональность. Автор всегда один, большой автор — даже одинок. Тут же логически следует обязательное противопоставление множеству, то есть публике. Блоггер, наоборот, влит в публику. Он активный, точнее, периодически активируемый нейронными импульсами вирусного редактора фрагмент публики. Автор — противопоставлен ей.
Наконец, все эти характеристики вкупе дают важнейшую черту авторства — именитость, значимость имени. Бывают авторы безвестные, но безымянный автор невозможен. Естественно, редуцируясь на уровень человеческих слабостей, именитость питается тщеславием и порождает самолюбование. Ну вот — почти полный психологический портрет журналиста.
Оппоненты справедливо укажут, что блоггеры тоже могут быть именитыми. Я думаю, это не авторская именитость, хотя и похоже. Это именитость селебрети, то есть известность совершенно иного рода, самодостаточная известность. В ней нет дополнительной цели и проактивного мессианского одиночества. Такая известность инкрустирована в толпу, а не противопоставлена ей.
Всякий блоггер, безусловно, рассчитывает на отклик, но не на отклик обезличенной для него публики (то есть классической публики), а на отклик друзей-собеседников. Этот мотив — желание отклика френдов — и обеспечивает лавинообразное вирусное распространение информации в блогосфере, то есть бесплатную и сверхэффективную работу вирусного редактора.
И совсем уж отдельно взятые блоггеры пытаются монетизировать свое квазиавторство. Например, их нанимают редакции либо другие посторонние силы. В этот момент такие блоггеры становятся журналистами — профессиональными персональными именитыми авторами текстов, претендующих на публичную значимость и верховодство. Вот там уже начинается осознанное или неосознанное персональное мессианство.
Наверное, список авторских характеристик неполный, но уже эти качества обеспечивают автору «добавку Тьюринга» над квазиавторством блогосферы. Как эти качества работают и можно ли их полезно воспроизводить, адаптируя к новым условиям?
Переход от умствований к практике — всегдашняя проблема. С феноменом авторством чуть легче, мы ведь его не открываем, а описываем.
Разделение журналистики на индустриальную и авторскую, в общем-то, дело известное. Но анализируя состояние и меру авторства в современной российской журналистике, можно прийти к интересным выводам.
С первого взгляда может показаться парадоксальным, но я рискну: уже лет двадцать феномен авторства в нашей журналистике усилено подавлялся. При всех традициях любви к «золотым перьям». Индустриальная журналистика, или журналистика факта, убравшая личность автора и все его коннотации, у нас вот уже двадцать лет считается профессиональным стандартом.
Понимаю, что суждение выглядит парадоксально. Уж не «Коммерсантъ» ли главная школа авторской журналистики? Тем не менее, идеологически эта школа противостоит творческому авторству, создавая блестящих авторов безавторской журналистики. По сути, это мастера, но не авторы. Достигши высот мастерства, человек получает имя. А не растит имя с начала практики. Это именно разные производственные способы: индустриальный и творческий. Редакторы у нас душат авторов (особенно в начале пути), а не пестуют их.
Восторг перед журналистикой факта был совершенно оправдан в 90-е, прежде всего, из-за контраста с советской прессой. Но именно этот былой восторг, возведший журналистику факта в ранг символа веры, делает современную российскую журналистику особенно беспомощной перед новыми реалиями, когда информация растет сама, а факты нападают на человека отовсюду. Новости — уже давно не наша профессия. Это был лозунг времени, а не профессии.
Журналистика все меньше и меньше сможет зарабатывать на обезличенной информации, потому что монополию журналистов подрывает вирусный редактор, благодаря которому факты, оценки и мнения разносятся и конденсируются сами по себе, безо всякого участия журналиста. Нечеловеческая, неволевая (хотя и паразитирующая на человеках, словно Матрица) машина производства и распространения информации теперь есть в интернете и она лучше, быстрее, всеохватнее. Поэтому нечеловечные, неавторские журналистские технологии вступают с ней в прямую конкуренцию и проигрывают.
Индустриальная журналистика терпит крах или… мимикрирует в вирусного редактора, питая новостной агрегатор Mail.ru и еще платя ему за это деньги. Бизнес-модель такой журналистики — это игра внешне в те же шашки, но только уже в поддавки.
Все дело в том, что любую индустриальную модель и ее продукт можно скопипастить (а копипаст, как запах серы, — верный признак вирусного редактора). Нельзя скопипастить только авторство. Тексты копипастят, а авторство — оно неотчуждаемо.
Копипаст даже упрочивает авторство, а не убивает его (в отличие от плагиата). Поэтому если текст или редакционный продукт обладает приметными чертами авторства (персональность, мессианство, именитость, наглость и т. п.), копипаст ему не страшен, копипаст только способствует вящей славе. Имя разносится копипастом так же, как и текст. Даже если иногда текст копируют без имени автора — это статистические погрешности процесса. Лишь бы не плагиат, когда воруют не сам текст, а как раз таки авторство.
И еще рискованное и далеко идущее утверждение: авторскому медиапроекту публика простит гораздо больше, чем индустриальному. Например, в части игры «не по правилам», джинсы, ошибок, провокаций и всего такого. Больше возможностей, меньше правил. Потому что авторский проект судят не по техническим параметрам, каковые индустриальная модель воздевает на хоругвь, становясь их заложницей… Авторский проект судят на основании симпатий, а в таком суждении много допусков.
Засилие журналистики факта должно смениться человечностью текста, различимым в тексте личным обликом автора. Но при этом, конечно, важны персональные качества авторской харизмы, формирующие тот или иной тип редакторской «добавки Тьюринга»[45].
Внимательно слежу из-за угла за творчеством Василия Гатова[46] и по его ЖЖ знал, что он готовит нападение на редактора. Поэтому загодя заготовил ответ и сидел в засаде. Потому что, зная эсхатологические взгляды Василия, примерно представлял, каким он увидит главного редактора. Не то чтобы я угадал целиком, но что-то похожее на ясперсовский манифест «О вине немцев», видимо, как раз и пробивается.
Насчет вины редакторов — я не против. Но исходный посыл о том, что редактор — это накопленный опыт предшествующей эпохи, и вина редактора заключается в нежелании сменить опыт вместе с эпохой, мне кажется спорным. Просто этот подход рассматривает редактора как сумму технологий. Как издательский комплекс, который нельзя перенести с верстки газеты-ежедневки на верстку новостной ленты CNN. И все беды СМИ — от принципиальной обращенности редактора (именно редактора) в прошлую технологическую/потребительскую/ канальную/коммуникативную эпоху.
Можно, конечно, и так судить. Но я все-таки думаю, что главное содержание редакторской функции вообще имеет мало отношения к технологиям. И даже к бизнес-платформам. И даже к типам СМИ.
Что же такое редактор? Предложу альтернативный образчик профессиональной рефлексии.
В журналистике учат, что слово «редактор» происходит от латинского redactus — «приведенный в порядок». Почти что уборка. Однако наведение порядка означает не только избавление от мусора, но и то, что наводящий сам ничего не производит, только передвигает чужое. Пусть так. Посмотрим на природу этих движений.
Вот, например, ведьмы на шабаше становятся в круг, а ведьмак — в центр. Ведьмы закруживают свой экстатический танец. Как и положено ротору, замкнутый вращающийся круг наводит энергию, которая конденсируется на ось, штырь-разрядник — то есть на стоящего в центре ведьмака. И потом эти энергии уходят в землю или в космос. А новые приходят оттуда. Ведьмы, сбросив наколдованное, очищаются и заряжаются.
Ведьмак, он же Вий, выступает посредником-выпрямителем между беспорядочным бытовым колдовством ведьм и упорядоченными стихиями космоса. При этом, что характерно, он сам в бытовом ведовстве не очень силен. Но они без него — никуда.