Стоило старшему мальчишке приблизиться к пострадавшему, как лицо исказилось от боли, а на глаза навернулись слёзы. Сержант мысленно готовился увидеть второго беспомощно ревущего дворнягу, как пацан упрямо стиснул зубы, смахнул рукавом выступившие слёзы и двинулся на помощь брату.
Глядя на него, Чимбик невольно вспомнил, как сам пробирался сквозь боль Эйнджелы, шаг за шагом преодолевая сопротивление собственного тела, протестующего против насилия над ним. Да, боль от разбитого колена вряд ли можно было сравнить с агонией от нейроошейника, но ведь и маленький идиллиец не был обученным репликантом. И его готовность помочь брату, разделив с ним тяготы, неожиданно сроднила жёсткого, битого искусственного солдата и изнеженного маленького жителя Идиллии.
В памяти всплыл тренировочный полигон: маленький Чимбик, забыв о собственных ранах и боли, склонился над получившим осколочное ранение Скаем. Только Скай не плакал. Дети-репликанты быстро отучаются плакать.
Не особенно понимая, допустимо ли это, Чимбик подошёл к детям, на ходу вынимая автодоктор. Боль в колене он даже не заметил, а вот непривычный коктейль растерянности, разочарования, страха и обиды на миг выбил сержанта из колеи.
— Слёзы — удел проигравших, — повторил репликант вбитую с детства истину. — Победители действуют.
Старший мальчишка вытер рукавом мокрое лицо и кивнул, принимая автодоктор из рук репликанта. Вопроса, сможет ли малец воспользоваться прибором, у Чимбика не возникло. В его мире оказывать первую помощь репликанты учились едва ли не раньше, чем полноценно разговаривать. А в возрасте этого мальчишки Чимбик с братьями уже убивали «манекены» — преступников со стёртой личностью. Хотя теперь сержант, пожалуй, не поручился бы, что те дворняги на самом деле были преступниками.
Благодаря круговому обзору шлема Чимбик видел, что к детям бежит выскочивший из машины гид. Видел, как выскочившая из дома Талика замерла, как её взгляд мечется от детей к репликанту и обратно. Он внутренне готов был к тому, что она снова побежит и опять встанет между ним и детьми, как в его первый выход в город, но она этого не сделала.
Просто быстро подошла и остановилась в паре шагов, не вмешиваясь. Жестом идиллийка остановила подбежавшего коллегу, и тот остановился, явно не представляя, что предпринять и нужно ли вообще-то предпринимать что-нибудь.
Беспокойство на лице Талики соседствовало с гордостью во взгляде. Наверное, в её глазах происходящее значило нечто большее, чем для Чимбика.
Он выпрямился, сделал шаг к Талике и протянул ей кулон.
— Спасибо, мэм. Янтарь действительно удивительный.
— Спасибо, что помог, — поблагодарила идиллийка, принимая украшение. — И что позволил Майку сделать всё самому.
Для него это важно.
Наверное, нужно было что-то ответить на благодарность идиллийки, но что — сержант не мог придумать. Ритуальные фразы дворняг, которые проходили под термином «этикет», для Чимбика всё ещё оставались малопонятными, и репликант избегал применять их без крайней необходимости.
Старший из мальчишек, Майк, если сержант верно понял, поднялся на ноги и помог подняться всё ещё всхлипывающему брату. Поддерживая младшего, они неуклюже доковыляли до Чимбика. Сержант отметил, что Талика напряжённо следит за детьми, но не пытается помочь в деле, с которым те явно способны справиться сами.
Майк протянул Чимбику автодоктор и очень серьёзно и искренне поблагодарил:
— Спасибо тебе!
— Ты теперь мой друг! — шмыгнув носом, объявил младший. — Мам, можно мой друг зайдёт к нам в гости? Ты же зайдёшь, да? У нас есть пирог. И колония муравьёв. Я тебе покажу.
Столь же самозабвенно, как недавно плакал, мальчонка смотрел на Чимбика сияющими глазами, полными обожания и восхищения. Его чувства, проецирующиеся вокруг столь же ярко, как недавно боль и обида, словно погрузили репликанта в тёплую ласковую воду. Чимбик буквально тонул в необъяснимой, незнакомой, но переполнившей всё его существо детской любви. Этот эмпатический контакт ошеломил сержанта едва ли не сильнее, чем агония Эйнджелы на Эдеме. Но если сержант хорошо знал, как поступать с болью, то перед любовью и обожанием оказался совершенно безоружен.
— Конечно, ты можешь пригласить гостя в дом, — с улыбкой сказала Талика и предложила Чимбику. — Погости у нас немного. Ты ведь хотел посмотреть, как на самом деле живут идиллийцы.
На сержанта снизу уставились два умоляющих, полных надежды взгляда.
— Я… — растерянно произнёс Чимбик, сбитый с толку детскими эмоциями, — …могу ненадолго остаться, если это разрешено…
Глава 23
Идиллия угнетала Эйнджелу.
С того самого дня, как её вывели из искусственной комы, она хотела лишь одного — сбежать. С некоторым удивлением Эйнджела осознала, что её раздражает присутствие эмпатов. Идиллийцы были добры и полны сочувствия, но понять… Понять её они не смогли бы, даже если Эйнджела попыталась рассказать.
Она и не пыталась.
Эйнджела смотрела сквозь оконное стекло на город в зелёных кружевах парков и ощущала неясную тревогу. Здания, идиллийцы и даже сам запах планеты будили в ней смутные детские воспоминания. Они всплывали неохотно, словно намекая, что прошлое не вернуть и лучше его не ворошить. Но прошлое окружало Эйнджелу, преследовало и мучило вязкими ночными кошмарами.
В оконном стекле отразилось изрезанное тёмно-красными полосами лицо. Оконная рама придавала отражению сходство с портретом, испорченным каким-то вандалом. Идиллийские врачи обещали вскоре избавить Эйнджелу от уродующих отметин, но чем больше она вглядывалась в отражение, тем меньше хотела этого. Казалось, что внутреннее уродство просто вырвалось наружу, расплескавшись по телу багряными мазками.
Губы девушки изогнулись в злой усмешке. Пожалуй, такой она нравилась себе больше. Хоть что-то настоящее для разнообразия.
Больничная роба упала на пол, и Эйнджела неспешно оделась. Открытое белое платье вызывающе демонстрировало яркие росчерки лезвия на светлой коже. В некоторых местах порезы складывались в грубый узор: сенатор тоже был творцом. И психопатам не чуждо чувство прекрасного.
Такси Эйнджела вызвала практически к самым дверям госпиталя, а вот в космопорте позволила себе неспешно пройтись по зоне прибытия под взглядами сотен идиллийцев и гостей планеты. Своё уродство она несла, как знамя — гордо и с поистине королевским достоинством.
Окружающие за редким исключением отводили взгляды от неприглядного фрагмента настоящей жизни в обрамлении искусственного рая Идиллии.
— О, решила сменить имидж? — раздался жизнерадостный голос Свитари. — Эпатажненько, мне нравится. Но в чёрном с кружевами было бы лучше.
Всё ещё под личиной бейджинки она сейчас меньше всего походила на сестру.
— Жарко, — пожала плечами Эйнджела, и идиллийцы поблизости болезненно сморщились.
Это почему-то вызвало приступ злорадства у обеих Лорэй. Так голодные без особых причин радуются бедам сытых, бедные — неудачам богатых.
— Как насчёт прогуляться? — предложила Ри, забрасывая за плечо рюкзак с немногочисленными пожитками. — Я задолбалась неделю мариноваться с этим придурком в каюте.
Ощущавшая на себе сотни косых взглядов Эйнджела молча кивнула. Рядом с сестрой она ощущала себя готовой встретиться с родным миром без защиты больничного окна.
Мастерски раскрашенные вагоны монорельса домчали сестёр из космопорта в туристический квартал, где они планировали снять гостиницу. Дальше жить в госпитале у Эйнджелы не было ни малейшего желания. И в туристическом квартале они со своей светлой кожей не будут выделяться из толпы.
Лорэй и чувствовали себя туристами. Идиллия выглядела чужой, незнакомой, нереально беспечной. Даже патрули доминионских военных, охранявших станцию монорельса, казались куда понятней и привычней улыбающихся идиллийцев. Ровно такие же патрули уже стали нормой на Новом Плимуте. Отличалась разве что форма, и не было безразличных ко всему киборгов.
Зато тут были репликанты. Вид знакомого до последней чёрточки лица застал Эйнджелу врасплох. Она глупо моргнула, споткнулась и едва не упала.
— Ты чего? — удивилась поддержавшая её Свитари.
А затем она тоже увидела его. Их. Репликант шёл к пятерым братьям, один из которых был облачён знакомую броню.
В первую секунду Свитари хотела крикнуть что-то, побежать, обнять… Но наваждение миновало и память подсказала, что это не Блайз. И под шлемом не может прятаться угрюмое лицо с уродливым шрамом. Они мертвы, а их братья — другие, совершенно незнакомые им люди. Или не люди, как считают сами репликанты.
Свитари крепко сжала руку сестры. Пальцы Эйнджелы ощутимо тряслись, а взгляд не отрывался от репликанта в броне. Ри догадывалась, что в голове сестры бьётся безумная мысль: сейчас забрало шлема разойдётся в стороны и…
Репликант пододвинул к себе тарелку, раскрыл шлем и принялся с аппетитом уплетать жаркое.
Шрама не было.
Его и не могло быть.
Видно, почувствовав на себе взгляды, репликант с интересом посмотрел на Лорэй, особенно пристальное внимание уделив Эйнджеле. Повернувшись к братьям, он спросил что-то и теперь все шестеро с присущим им прямодушием разглядывали необычную туристку.
Эйнджела представила, что кто-то из них попытается удовлетворить любопытство и подойдёт к ней, чтобы узнать, где она «получила эти повреждения». Она услышит знакомый голос, принадлежащий незнакомому человеку…
Представила и поняла, что лезвия, медленно разрезающие плоть, — ещё не самая страшная пытка.
— Поехали отсюда, — хрипло выдохнула Эйнджела.
Ри, уже открывшая приложение местного робо-такси, кивнула.
Пункт назначения на навигаторе она выбрала, не задумываясь, и лишь когда машина остановилась, Лорэй поняли, что знают этот район. Здесь прошла немалая часть их детства: отцовская яхта частенько заходила на Идиллию, где он познакомился с будущей женой.
— Едем в гостиницу? — на всякий случай уточнила Свитари.