***
Эм устало опустился на свою лежанку. За окном бушевала пурга, словно стремясь засыпать узкие улочки одного из неприметных городков Четвертой долины. Молодой лекарь только что вернулся от больного, изрядно продрог и сейчас грел себе воды – умыться и напиться горячего чаю. Горло саднило, в конце концов, это будет смешно – лекарь, который сам себя не уберег от простуды.
Весна в этом году запаздывала, зато зима с явным наслаждением пользовалась дополнительным временем. Эмрой лечил простуженных, вправлял вывихи подскользнувшимся на обледеневшем тротуаре и часами просиживал за столом, смешивая разные ингредиенты в надежде создать средство, которое станет губительным для черной травы.
За окном стоял мороз, но на сердце у мужчины было не теплее. Жизнь без Фианели стала какой-то невыносимо пресной, и если днем еще можно было забыться за врачеванием, то ночи превратились в пытку. Узкая койка казалась ему слишком широкой и пустой для него одного.
Время стирало остроту размолвки, и злиться на ведьмочку уже не получалось. Эм часто размышлял – не слишком ли грубо он с ней обошелся. Виновата ли она в своей природе, которая творит губительные чары; в традиции принуждать мужчин к браку, завлекая их к себе? И главное – всю осень Эм не слышал ничего о новых вспышках роста черной травы. Это давало надежду, и в голову все чаще прокрадывались предательские мысли: найти Фианель снова. Но как? Где теперь отыскать след, соединяющий ее и его мир? Ведь след нужен свежим, а если Фиа решила больше не танцевать, то это значит, что больше Эм ее не увидит…
От этой мысли остро захотелось плакать навзрыд, но мужчина лишь сурово сжал зубы. Он сделал свой выбор: предпочел самой удивительной и загадочной девушке на свете свое призвание – приносить пользу людям.
А нужен ли он этим людям? Эм вздохнул, наливая себе душистого чая, настоянного на смородиновых листьях. Вчера, несмотря на все его усилия скончался больной с воспалением легких, а родные, обратившиеся к нему слишком поздно, устроили скандал, обвиняя во всем не совершившего чуда целителя.
А чего стоит та старая история с пройдохой-аптекарем, решившим нажиться на страшной беде? При этом воспоминании Эмроя всегда охватывал недостойный лекаря приступ ненависти и равнодушия к людям. Пусть выпутываются как знают, как они надоели своей мелочностью, жадностью, капризами, пренебрежением к его советам… Сегодня он вылечил очередного обывателя, а завтра исцеленный на радостях напьется и проломит голову ближнему своему. Разве Эм – бог, чтобы решать, кто останется жив, а кто нет?
С первым глотком чая приступ мизантропии отступил, и лекарю стало немного стыдно. Он вспомнил, как светились глаза Ханса, когда тот понял, что останется жив. Вспомнил его жену и детей, которые отчаянно надеялись на скорую встречу с главой семейства. Сколько их было, благодарных взглядов и слез радости? Да, пожалуй, есть ради чего жить.
Однако благодушный отдых длился недолго. В дверь постучали. Это оказался соседский мальчишка, с матерью которого было неладно.
Эмрой мгновенно подхватил свой короб с инструментами и снадобьями и поспешил к страждущей. Женщина средних лет лежала на постели бледная и измученная – у нее было сильнейшее отравление.
После применения рвотного снадобья лекарь наказал сыну почаще поить маму водой и собирался откланяться.
– Простите, – слабо улыбнулась больная, хотя в глазах ее стояли слезы. – У меня нет денег заплатить вам. Мы задолжали за комнату, сыну нужны были сапожки…
– Не беспокойтесь, – ответил Эм, захлопывая короб и вставая.
– Нет, мне мучительно, что я ничем не могу вас отблагодарить, – смущенно ответила женщина. – Если бы вы немного подождали… Я даю уроки танцев, и как только у меня будут ученики…
Эмрой вздрогнул и замер.
***
Фианель встрепенулась, вырвавшись из внезапно сморившего ее сна. Странное, яркое, но туманное по смыслу видение еще предстояло разгадать, но несмотря на это, Фиа поклонилась входу в грот Великой Матери и произнесла слова благодарности.
Фиа увидела во сне новую карту. Она лежала поверх Опасной тайны и называлась «Взросление». А что, разве она маленькая? Не созрей она для замужества, ей бы нипочем не выдали ту, первую подсказку…
Потянулись скучные, однообразные дни. И если поначалу Фианели доставляло удовольствие мысленно ругать сбежавшего избранника на чем свет стоит, то чем дальше, тем светлее становился его образ.
Она соскучилась.
И что бы она там ни наговорила Эмрою про неумение целоваться и крошечный член – она понимала, что это было просто желание посильнее его задеть. И скорее всего, он это почувствовал.
Желание увидеться было настолько нестерпимым, что Фиа решилась отправиться в Семидолье.
Родной мир Эмроя встретил ее холодом и снежной крошкой. Сотворив согревающее заклинание, невидимая никому Пляшущая ведьма огляделась.
Она стояла во дворе какой-то покосившейся хижины, настолько бедной, что неостеклененные окна были забиты тряпками. Двор был укутан снегом, по высоте почти дораставшим до низенького плетня.
Скрипнула дверь, и во двор вышла девушка. Ее можно было бы назвать хорошенькой, если бы не печать усталости на загрубевшей от мороза коже и не прохудившееся, залатанное пальтишко да протертые валенки, явно великоватые для ее ног.
Девушка направилась к поленнице, укрытой от снега навесом, взяла несколько поленьев и печально вздохнула, глядя на скудные запасы дров. Невидимая Фиа последовала за ней в дом.
Каким убогим показалось ей жилище! Это был чистый, но очень бедный и холодный дом. На полке стояли чистые тарелки с обколотыми краями, скатерть была старенькой и заштопанной, а в углу возле печи ворочалась под тонкими тряпками, изображавшими одеяло, какая-то больная старуха.
Девушка принялась растапливать печь. Под расстегнутым пальтишком у нее обнаружилось полинявшее платье из грубой шерсти.
– Сейчас будет теплее, мама.
– Брось, доченька, – хрипловато заявила старуха. – Запасы дров-то тают… Снег бы так таял, как они, что-то весна в этом году к нам не торопится.
– Ничего, хватит, – упрямо тряхнула головой дочь. – А не хватит, так лавку сожжем.
Только тут Фиа обратила внимание, как мало в комнате мебели.
– Ох, доченька, – запричитала мать, когда в комнате стало немного теплее. – Чаяла я увидеть, как ты замуж выйдешь, да внуков мне на радость родишь, а вот видать, не увижу.
– Что ты говоришь, мама, – немного сердито возразила дочь. – Проживем мы зиму, не беспокойся. Еще недели три, и весна придет, вот увидишь, уйдем мы отсюда.
– Ох, доча, куда я с моими ногами-то? Да и трудно старое дерево-то пересаживать, – вздохнула старушка. – Здесь я отца твоего встретила, здесь век прожила… Ты ведь уже и сговорена была, как раз бы свадебку сыграли осенью… А теперь? Из-за травы проклятущей никого не осталось. Сбежали все.
Трава? Фиа невольно вздрогнула. Вид чужой нужды, рожденной от ее волшебства, стал для нее неприятным откровением. Ей захотелось что-нибудь сделать для этой упрямой девушки, так стойко переносящей лишения. Пляшущая ведьма слегка крутанулась на месте.
Из окна попадали тряпки.
– Ох, да что же это… – девушка бросилась поднимать, но тут же застыла, широко распахнув глаза, а потом принялась их тереть и яростно щипать свою руку.
Выбежав на улицу, девушка убедилась – жалкая кучка дров превратилась в большую, ладно сложенную поленницу. Теперь-то уж точно не придется сжигать последние две лавки!
– Чудеса… – бормотала она, схватив поленья, стремясь сжечь их, пока они не исчезли туда, откуда появились.
«Вот оно каково – помогать», – подумала Фиа, и неожиданно прониклась этим чувством. Значит, Эм посвятил свою короткую жизнь помощи нуждающимся?
Глядя на посветлевшие лица матери и дочери, Пляшущая ведьма покраснела. Дело-то ведь не в дровах, а в черной траве. Шаг – и Фианель перенеслась на ближайшую поляну из тех, где она когда-то беспечно танцевала.
Разрыв ладошками снег, она увидела потрескавшуюся бесплодную землю, покрытую темно-серым пеплом. Прижав руку к земле, ведьма напряглась, сосредотачивая в пальцах потоки тепла. На земле появились очертание ее ладони – темная, жирная земля, даже с прорастающими зелеными стрелками травинок. Фиа отняла руку.
Нет, она не сможет.
Незамужняя ведьма плохо контролирует силу. Брак с избранником открывает перед ней огромные возможности, позволяя использовать чары, как говорится, на полную катушку.
«Сам виноват, – подумала обиженно Фиа. – Если бы он согласился, я бы все исправила! А теперь не буду!»
Потратив последние силы на переход в свое жилище, Фианель улеглась спать. Но наутро она поняла, что увиденное вчера не отпускает ее.
«Помогу им еще разок», – подумала она.
***
Эм с наслаждением подставил лицо весеннему ветру. Какая чудесная пора! Листья, едва проклюнувшиеся из почек, окутывали деревья зеленой дымкой. Задержавшаяся весна словно торопилась наверстать свое опоздание.
Эм шел по Четвертой долине в поисках очагов черной травы, чтобы опробовать на ней новое изобретенное им средство. Однако в мире происходило что-то непонятное. Уже в трех придорожных гостиницах никто не мог ему ответить на расспросы о черной траве – словно не знали вообще, о чем речь идет.
Все это было странно и требовало проверки. Конечно, в первую очередь Эмрой подумал о колдовстве Фианель, но тут же отбросил эту мысль – станет она стараться, как же. Наверное, уже забыла про него и нашла себе кого-нибудь подходящего…
«И с членом побольше», – хмыкнул он, вспоминая детскую попытку ведьмы оскорбить его.
Эм вздохнул, вспоминая, как хорошо им было в объятиях друг друга. Что бы она там ни говорила в пылу ссоры. Эти вздохи, ласки, прильнувшее тело, движения навстречу – не подделаешь. Для этого надо быть опытной актрисой, а Фиа ей не была. И все-таки, как же хотелось надеяться, что она все еще не замужем…