На суде Клодий заявил, что он невиновен, а женщины просто ошиблись, потому что сам во время праздника Благой богини отсутствовал в Риме. До тех пор Клодий и Цицерон находились в дружественных отношениях, поэтому, когда обвинительная сторона вызвала Цицерона в качестве свидетеля, Клодий ожидал, что тот подтвердит его алиби. Вместо этого Цицерон добросовестно засвидетельствовал, что в день, о котором идет речь, видел Клодия в Риме. Клодий был разъярен. С тех пор между ними началась вражда.
— Но Клодия все равно оправдали, — сказал Экон.
— Да, небольшим большинством в пятьдесят с чем-то судейских голосов. Одни говорят, что судей отчаянно подкупали с обеих сторон, другие полагают, что судьи голосовали, следуя политическим убеждениям. В любом случае Клодий получил оправдательный приговор, и сила его возросла как никогда. Он стал смелее использовать организованные им уличные банды для продвижения своих сторонников и запугивания противников. Что же касается Цезаря, этого мужа-рогоносца, то он ответил лишь тем, что развелся с Помпеей, хотя и объявил во всеуслышание, что ничего непристойного между Клодием и его женой не было. Когда ему указали на парадокс — зачем разводиться с Помпеей, если она оставалась верна, — он ответил: «У меня нет ни малейших сомнений относительно ее честности, но жена Цезаря должна быть выше даже подозрений!» Ну, по-видимому, Цезарь не очень-то обиделся на Клодия. Оба они оказались тесными союзниками.
— О чем говорит хотя бы то, как Цезарь помог Клодию получить звание трибуна.
— Вот именно. Клодий хотел получить на выборах пост трибуна, но не имел такой возможности, поскольку это строго плебейская должность, на которую не выбирают патрициев. Какое же решение принял Клодий? Ему удалось с помощью Цезаря протолкнуть документ, согласно которому он был усыновлен каким-то плебеем, почти годившимся по возрасту ему в сыновья, и мог официально записаться плебеем, что несказанно разъярило его собратьев-патрициев и развеселило толпу, которая и выбрала его трибуном. Наконец-то Клодий стал простолюдином не только по имени, но и по положению.
— Я вижу, Клодий действует по схеме, — сказал Экон. — Если мужчине нельзя присутствовать при исполнении ритуалов в честь Благой богини, Клодий превращается в женщину. Если патриций не может претендовать на должность трибуна, тогда Клодий, у которого самая патрицианская родословная во всем Риме, превращается в плебея.
— Да, это не тот человек, что даст формальностям загнать себя в угол, — согласился я. — За тот год, что он был трибуном, ему удалось сделать очень много — ввести зерновые пособия на радость городской черни, организовать захват Римом принадлежавшего Египту Кипра, чтобы обеспечить эти пособия, и издать закон, отсылающий Цицерона в изгнание.
Экон кивнул.
— Но теперь Цицерон снова в Риме, а союзник Клодия Цезарь сейчас далеко — покоряет Галлию. Крупный политический вопрос настоящего времени — египетский кризис, что снова возвращает нас к неудавшейся миссии Диона. Если верить Клодии, Клодий сделался другом несчастного Диона еще до того, как тот был убит, и теперь они хотят, чтобы ты нашел улики против любовника Клодии Марка Целия, подтверждающие его виновность в этом убийстве.
— Хорошенький итог, — сказал я. — Мне кажется, нам удалось выудить несколько истин из моря клеветы и прийти к кое-каким выводам относительно характера Клодия, хотя я не очень понимаю, к чему это может нас привести. Я не стану передумывать. В прошлом мне приходилось работать на людей, чьи средства и убеждения были по меньшей мере так же сомнительны, как и его. Не вижу причины отказываться от поручения Клодия, если оно выведет меня на убийцу Диона.
— Ну хорошо, а что насчет Клодии?
— Насчет Клодии? Ладно, давай посмотрим теперь на Клодию. Правила прежние: только правда или слухи, в отношении которых заранее оговорено, что это слухи, — хотя мне кажется, что в случае с Клодией соблюдать эти правила будет еще труднее, чем в случае с Клодием. Думаю, мы все гораздо больше слышали о ней, чем действительно знаем. Но я начну. Она была первой дочерью Аппия Клавдия, воспитанная мачехой вместе со своими более молодыми сводными братьями и сестрами, — сделало ли ее это обстоятельство более сильной, более ответственной и более независимой? Можно только строить догадки. Нам известно, что она вышла замуж в раннем возрасте, еще до того как отец ее умер и оставил семью в финансовом затруднении, поэтому ей удалось получить хорошее приданое для своего брака с кузеном, Квинтом Метеллом Целером — чем можно объяснить ее независимость, когда дело доходило до столкновений с мужем из-за семейных пустяков и расхождений в политических взглядах. В любых спорах, даже с Целером, братья и сестры всегда поддерживали ее.
— Клодии против всего мира? — спросил Экон
— Звучит удивительно по-римски, если сказать именно так. Быть может, все эти слухи по поводу кровосмешений — всего лишь ревность со стороны менее красивых и менее любимых неудачников? Почему бы в этом сомнительном случае нам не встать на сторону Клодии и не отнести разговоры об ее изменах мужу и кровосмесительных связях на счет просто злых языков?
— Ты сам провел полдня в ее саду, папа, наблюдая за тем, каким нежным взглядом она следит за обнаженными мужчинами.
— Что ж, верно, она не очень-то стремится опровергнуть ложь, нагроможденную вокруг ее имени, если это действительно ложь. И нет никакого сомнения в том, что ее брак с Целером не был мирным. Тому огромное количество свидетелей, включая Цицерона, который бывал их частым гостем еще в те времена, когда дружил с Клодиями. Но не следует закрывать глаза и на то, что, несмотря на все свои разногласия, Клодия и Целер прожили в браке двадцать лет…
— Пока Целер вдруг внезапно не умер три года назад.
— Да, мы уже обсуждали слухи о том, что она отравила его. Важно отметить, что при этом никто ни разу не пытался предъявить ей обвинение в суде, хотя кто-нибудь из рода Целера вполне мог это сделать, будь к этому какие-нибудь основания. Каждый раз, когда в Риме по непонятным причинам умирает сколько-нибудь значительный гражданин, всегда находятся люди, утверждающие, что он был отравлен. Точно так же, как всегда находятся люди, утверждающие, будто любая очень красивая женщина — или мужчина, коли на то пошло, — обязательно шлюха. Мы оба слышали достаточно слухов, но, если присмотреться к ним повнимательнее, что мы все-таки знаем о Клодии? Ведь не очень-то много, верно?
Экон откинулся назад и сжал пальцы рук вместе.
— Мне кажется, папа, что прозрачная желтая стола затуманила твои способности к суждению.
— Ерунда!
— Она закрыла твои глаза, словно вуаль.
— Экон!
— Я говорю серьезно, папа. Ты сам просил быть честным с тобой, вот я и выполняю твою просьбу. Я полагаю, что Клодия может оказаться очень опасной женщиной, и мне совсем не по душе, что ты будешь работать на нее. Если ты все же должен это делать ради Диона, то я надеюсь, что при этом ты будешь держаться от нее как можно дальше.
— Я уже побывал достаточно близко к ней.
— Я имею в виду то, что я сказал, папа, — голос его звучал серьезно. — Мне все это не нравится.
— Мне тоже. Но есть дороги, по которым человек должен пройти, принимая как должное все, что пошлют ему боги.
— Да уж, — сказал Экон с раздражением в голосе, — думаю, аргументы от религии способны положить конец любой дискуссии.
Даже если бы они оказались не способны, с их делом справилось бы то, что случилось в следующую минуту. Два метательных снаряда в виде крошечных человеческих тел пронеслись по комнате, словно два огненных шара, выпущенных из катапульты. Один гнался за другим с такой скоростью, что я не успел рассмотреть, кто кого преследует; мне часто трудно было отличить близнецов друг от друга, даже когда они стояли смирно. В возрасте четырех лет они имели еще не много признаков, позволяющих распознавать их безошибочно. Гордиана (которую Метон с самого рождения прозвал Титанией из-за ее весьма больших размеров) была, пожалуй, немного крупнее своего брата Тита, но оба были одеты в опускавшиеся до самых лодыжек одинаковые ночные туники с длинными рукавами, и у обоих развевались длинные золотые локоны — наследственная черта с материнской стороны, чем объяснялось то, что Менения пока что отказывалась остричь хоть одну прядь.
Не останавливаясь ни на секунду, они пронеслись через кабинет и исчезли в соседней комнате. Секунду спустя за ними проследовала их мать. Она казалась довольно спокойной и даже улыбалась.
— Ну, вы, мужчины, наконец покончили со своими серьезными делами? — спросила она. Менения была родом из очень древней плебейской семьи, столь же почтенной, сколь и непримечательной. Кому-то из ее предков удавалось добиваться консульства сотни лет назад; это всегда о чем-то говорит, но никогда не добавляет еды в тарелках. И все же Экону повезло с этой партией, учитывая более чем скромное происхождение его приемного отца и то, что сама Менения никогда не давала повода к упрекам, будучи во всех смыслах образцовой римской матроной. Она даже знала, как нужно тактично и без всяких усилий обращаться со своей свекровью; мне оставалось лишь завидовать ее умению никогда не терять расположения Вифании.
— Да, жена, — сказал Экон. — Полагаю, мы закончили обсуждать жизнь, смерть, справедливость, богов и прочую чепуху в этом роде.
— Хорошо. Тогда, может быть, вы уделите минуту-другую своим отпрыскам. Единственная причина, почему они носятся как угорелые, в том, что шалуны не хотят ложиться, не испробовав последнего шанса пожелать спокойной ночи своему деду.
— Ну что же, больше не буду заставлять их ждать, — сказал я, засмеявшись, и не успел опомниться, как откуда ни возьмись два белокурых огненных шара очутились у меня на коленях.
* * *
Час был уже поздний; Вифания, наверное, заждалась меня дома. Я быстро попрощался с Эконом и Мененией и наконец высвободился из неожиданно крепких объятий Тита и Титании — нелегкая задача, потому что каждый из них завладел одной из моих рук и отказывался ее отпустить. Позвав наконец на помощь Белбона, я почти не шутил.