— Значит, ты пришел от обвинителей. — Копоний показал мне скупую улыбку. — Не пойми меня неправильно. Я ничего не имею против того, чтобы ты задавал свои вопросы. Я уже проходил через это раньше, когда судили Асиция. Я рассказал все, что мне известно, обеим сторонам, но в результате не помог никому. Все дело в том, что убийца не оставил ничего, что могло бы выдать его личность. Асиция судили на основании слухов, а не доказательств. Да, «всем известно», что он как-то замешан в этом деле, так же как «всем известно», что за всем этим должен стоять царь Птолемей, но доказательства так и не были предъявлены, и ты не найдешь их в этом доме.
— Все же мне хотелось бы знать, что здесь произошло.
Копоний отхлебнул вина и снова одарил меня кошачьим взглядом.
— Я знал Диона по Александрии, — наконец сказал он. — Несколько лет назад мой брат и я провели там некоторое время. Гай, как всегда практичный, хотел познакомиться с финансовым механизмом работы зерновых рынков. Я же вместо этого оказался у ступеней библиотеки при храме Сераписа, где философы обсуждали как раз то, о чем мы говорим с тобой сейчас, — истину, справедливость, загадки. Там я и познакомился с Дионом.
— Именно так же с ним познакомился и я, — сказал я.
Копоний вскинул брови:
— Ты знал его в Александрии?
— Короткое время и очень давно. Я был еще очень молод. Мое обучение у Диона носило неформальный характер.
Копоний понял меня сразу.
— А, так ты был одним из тех молодых людей, у которых не хватает денег на обучение и которые не отходят от ступеней библиотеки в надежде обратить на себя внимание кого-нибудь из философов?
— Ну да, что-то в этом роде.
— Нет ничего постыдного в такого рода выпрашивании. Чем больше человеку приходится бороться за приобретение мудрости, тем больше чести его знаниям. Мои отношения с Дионом были, видимо, более официальными. К тому времени, как я с ним познакомился, он уже достиг высших ступеней в иерархии Академии и редко появлялся на ступенях библиотеки; мне удалось познакомиться с ним лишь благодаря случайности. Я несколько раз приглашал его отобедать со мной и с Гаем в доме, который мы снимали в районе царского дворца. Дион наизусть знал всех греческих мыслителей. Он мог часами обсуждать законы чувственного восприятия и рационального мышления. Гай быстро начинал зевать и удалялся в постель, но я мог слушать его до утра.
— Твой брат не интересуется философией?
Копоний улыбнулся.
— Не особенно. Но Гай и Дион смогли найти общие интересы. Тогда уже мне приходилось оставаться дома, когда они вдвоем отправлялись на поиски приключений в район Ракотис, — он изогнул бровь, намекая на что-то.
— Дион никогда не казался мне искателем приключений.
— Значит, ты не знал его так, как я или, более того, как Гай.
— Что ты имеешь в виду?
— Дион был значительно старше меня или моего брата, но у него были свои пристрастия. Кстати, довольно странного характера. Ему нравилось показывать Гаю то, что он называл «тайнами Александрии».
— «Рвал плод, прежде чем тот созреет», — проговорил я тихо.
— Что?
— Так сказал о Дионе другой человек.
— Зрелость — дело вкуса. В случае с Дионом речь шла о том, насколько сильно он мял плод, я бы так выразился.
— Не понимаю.
Копоний снова остановил на мне кошачий взгляд своих глаз.
— Есть люди, которые скажут, что пристрастия Диона были пятном в его характере, признаком неустойчивости равновесия гуморов его тела. Сам я никогда не был рабом плоти; я живу разумом, и этот путь кажется мне идеальным. Мой темперамент часто заставляет меня строго судить слабости других людей, но для друзей я делаю исключения. Мы должны помнить, что по крови Дион грек, а по духу — египтянин. Такие люди более привязаны к чувственному миру, чем мы, и во многом грубее и примитивнее нас. Они легче позволяют себе вещи, которые мы сочли бы несоответствующими приличиям. С одной стороны, Диона следовало считать образцом совершенства в умении мыслить и логически рассуждать, но с другой — он мог прийти в состояние экстаза за пределами всякой разумности. И если его удовольствие порой зависело от действий, которые ты или я могли бы счесть жестокими или чересчур…
— Не понимаю.
Копоний пожал плечами.
— Какая разница? Этот человек мертв. Его наследством является его учение, равно как его усилия на пользу своему народу. Немногие люди могут похвастаться более значительным монументом. — Он поднялся и медленно начал ходить по кабинету, касаясь ладонью макушек бюстов, выстроившихся вдоль стены. — Но ты пришел поговорить о смерти Диона, а не о его жизни. Что ты хочешь знать, Гордиан?
— Мне известны основные факты, касающиеся самого убийства, — то, что все знают, как ты говоришь. Я хотел бы услышать, что ты или кто-нибудь из твоих домашних может рассказать мне обо всех подробностях той ночи.
— Дай мне припомнить… — Он остановился перед бюстом Александра. — Я был здесь, в своем кабинете, когда Дион пришел домой в тот вечер. Я как раз закончил ужинать, собираясь кое-что почитать, когда услышал, как две девушки-рабыни хихикают в коридоре. Я позвал их к себе и спросил, над чем они смеются. Они сказали, что мой гость пришел домой, переодетый женщиной!
— Разве он не вышел из дома в таком же костюме?
— Видимо, так — он выходил и возвращался тайком, в сопровождении этого маленького галла, который постоянно навещал его. Дион вообще вел себя в этом доме довольно скрытно. Он постоянно сидел у себя в комнате, заперев дверь. Не присоединялся ко мне даже за трапезами. Когда он попросил остановиться у меня в доме, я надеялся, что будем вести с ним прежние утонченные разговоры, как когда-то в Александрии, что мы будем вместе обедать и обсуждать философию или политику. Но я был разочарован его замкнутостью и даже отчасти раздосадован.
— Он был очень напуган.
— Да, я понял это. Почему и не стал ему навязываться. Если ему нравилось весь день прятаться в своей комнате и покидать дом, ничего мне не говоря, я решил молчать. Теперь я жалею, что не вмешался, хотя не уверен, что смог бы что-нибудь сделать.
— За Дионом охотились. Ты должен был знать, что ему угрожает страшная опасность.
— Разумеется. Поэтому я оставлял на ночь в доме караульного. Но мне все равно не приходило в голову,
что кто-то действительно решится ворваться в дом и учинить такое зверство. Это казалось немыслимым.
— Ты не покажешь мне, где случилась эта немыслимая вещь?
Копоний провел меня длинным коридором в заднюю часть дома.
— Караульный сидел возле дверей в передней части дома. Когда убийцы ворвались в комнату Диона, он не услышал их. Я сам спал в соседней комнате и не проснулся.
— Дион кричал?
— Никто не слышал его, даже если он и кричал.
— Но ты услышал бы его?
— Я спал, как уже сказал тебе, но полагаю, что громкий крик разбудил бы меня. Стены там не такие уж толстые. В другие ночи я мог слышать… нет, не обращай внимания.
— Ты хотел что-то сказать?
— Вот его комната. — Копоний распахнул дверь и жестом пригласил меня войти.
Это была маленькая комната почти без мебели — ложе для сна, кресло, пара небольших столиков. На полу лежал ковер. В стену были вделаны металлические крюки для одежды или лампы.
— Как убийцы проникли внутрь? — спросил я.
— Через окно около ложа. Ставни были закрыты и заперты, я уверен. Дион обязательно проследил бы за этим, не говоря о том, что на улице было холодно. Запоры с тех пор починили, но все еще видно, где треснуло дерево, когда ставни были выломаны снаружи.
— Прежние запоры были сделаны из бронзы, как и эти?
— Это те же самые запоры, которые кузнец выпрямил и приспособил на новое место.
— Эти запоры кажутся мне очень крепкими. Я думаю, чтобы выломать их снаружи, нельзя было обойтись без большого шума.
— Возможно.
— Значительного шума.
— Значит, не такого уж и значительного.
— Возможно, не настолько значительного, чтобы разбудить тебя в соседней комнате и даже насторожить твоего караульщика в передней, но уж Диона он должен был разбудить, если он лежал на этом ложе.
— Понятно, что ты так думаешь, но, как я сказал, никто во всем доме не слышал, чтобы Дион кричал. Я думаю, у него был очень крепкий сон. Или, может быть, взломщики все же не наделали столько шума, как ты говоришь.
— Мы можем спорить об этом без конца, — сказал я. — Может быть, устроим эмпирическую проверку?
— Ты хочешь?..
— Если позволишь.
Копоний пожал плечами.
— Давай.
Я открыл окно и выбрался через него наружу во двор, окруженный высокой стеной. Копоний, оставшийся внутри комнаты, запер ставни. Я толкнул их, пробуя на прочность, и понял, что выбить их без значительных усилий не удастся. Оглянувшись вокруг, я заметил на земле камень. Сжав его рукой, я нанес тяжкий удар по ставням. С треском створки распахнулись, а металлические запоры пролетели через комнату и упали на ковер.
Я забрался внутрь через окно.
— Скажи мне, сбитые запоры в ту ночь лежали посреди комнаты так же, как сейчас?
— Пожалуй, да. Уверен. Помню, когда я вошел, то наступил на один из них и порезал босую ногу.
— Значит, мы можем сделать вывод, что ставни в ту ночь были выломаны приблизительно с такой же силой и с таким же грохотом. Мне показалось, шум мог разбудить любого человека в этой комнате.
— Да, — согласился Копоний, нетерпеливо постукивая себя указательным пальцем по подбородку.
— И все же Дион не закричал.
— Возможно, он очнулся от глубокого сна и не мог понять, что происходит. А может, он слишком хорошо все понял и был парализован от страха.
— Возможно. У него было перерезано горло?
— Нет. Все раны нанесены в грудь.
— Сколько всего было ран?
— Не могу сказать точно. Несколько.
— Должно было быть много крови.
— Да, кровь была.
— Борющийся человек, которого бьют кинжалом в грудь, — вся комната должна была быть залита кровью.