— Диана, почему ты так сказала?
— Потому, что они самые настоящие чудовища: Титания — это гарпия, а Тит — циклоп!
— Нет, почему ты сказала это о Дионе? Никто не говорил, что он был плохим человеком.
Диана посмотрела на меня непонимающим взглядом.
— Я думаю, — сказал Экон, — что кое-кто подслушивал, причем достаточно долго.
— Не я!
— Это очень дурная привычка, Диана, особенно когда мы с твоим братом обсуждаем дела.
— Говорю тебе, я не подслушивала! — Она сделала шаг назад и скрестила руки на груди, одарив меня собственной версией взгляда Медузы Горгоны.
— Диана…
— Кроме того, папа, разве вы с Эконом сами не живете за счет подслушивания? Почему вы должны ругать меня за это, даже если бы я подслушивала, хотя я этого не делала?
— Это вопрос уважения к папе, — сказал Экон.
— Никто в этом доме, кажется, не уважает меня, — сказала Диана. — Когда бы ни приходили эти чудовища, я должна все терпеть, как каменная. — Она повернулась и оставила нас одних.
— Ну-ну, — сказал Экон. — Это и означает иметь в доме тринадцатилетнюю дочь?
— Подожди, придет и твое время, — вздохнул я.
— Может, ты и вправду уделяешь Диане мало внимания?
— Может быть. Она становится трудной.
— С Метоном было то же самое, помнишь?
— С Метоном это началось позже и было по-другому. Там я хоть что-то понимал, нравилось мне это или нет. Но Диану я просто не понимаю. То есть вообще. Она единственная из вас, кто действительно принадлежит мне по плоти и крови, но иногда я думаю, что Вифания сотворила ее без всякого моего участия.
— Она гораздо больше похожа на тебя, чем ты думаешь, папа.
— Да, уверен, ты прав. — Я пытался вспомнить, о чем мы с ним говорили, но вместо этого поймал себя на том, что размышляю над запахом жасмина, витавшего в теплом воздухе. Диана недавно начала пользоваться тем же ароматным маслом, каким Вифания душила волосы, и время от времени брать драгоценности и платки своей матери. Я закрыл глаза и еще раз вдохнул аромат. Он мог донестись от любой из них. Диана становилась так похожа на мать…
Меня отвлекло чье-то покашливание. Я открыл глаза, моргая от резкого солнечного света.
— Что там, Белбон?
— Посетитель, хозяин. Опять этот маленький галл. Он говорит, что ты должен срочно идти с ним.
— Идти с ним? — Я снова подставил лицо солнцу и закрыл глаза. Мои ноги гудели от сегодняшних хождений. От тепла меня тянуло в сон.
— Да, ты должен! — пропищал знакомый голос. Я открыл глаза и увидел Тригониона, который проскользнул в атриум за спиной Белбона. Его серебряные браслеты звенели и сверкали на солнце, а желто-красные одежды ослепляли взгляд. Экон поднял брови. Белбон раздраженно переступил с ноги на ногу.
— Ты нужен Клодии, — сказал Тригонион. — Немедленно! Речь идет о жизни и смерти!
— Жизни и смерти? — сказал я скептически.
— И о яде! — заявил Тригонион, выходя из себя. — Это чудовище планирует отравить ее!
— Кто?
— Целий! Клодию!
— Тригонион, о чем ты говоришь?
— Ты должен пойти немедленно. Носилки ждут у твоего дома.
Я устало поднялся на ноги.
— Хочешь, чтобы я пошел с тобой, папа? — спросил Экон.
— Нет. Лучше принимайся искать Зотику.
— Возьми с собой Белбона, папа.
— Не таскайся с этим громилой, — сказал Тригонион. — Ты будешь в носилках. При них есть охрана.
— Сказать Вифании, что вернешься к обеду? — спросил Экон, поднимая бровь.
— Искушай меня, как хочешь, Экон. Я не возьму тебя с собой, — сказал я. Он проводил меня смехом.
Носилки, стоявшие у входа, имели гораздо более внушительный вид, чем я мог ожидать даже от Клодии, посылающей за простым наемным служащим. Их корпус был драпирован тем же красно-белым шелком, что и палатка на берегу Тибра. Шесты из полированного дуба держала на весу команда обнаженных по пояс рабов-носильщиков с бычьими плечами, одетых в белые набедренные повязки и сандалии на толстой подошве. Все они были белокурыми — скифы, должно быть, или пленные галлы, присланные Цезарем. Я уже видел их прежде — среди мужчин в реке перед садом Клодии. Рядом стоял небольшой отряд телохранителей, возможно, набранных из банды Клодия. Мне не понравился их вид — значит, они выглядели так, как и положено телохранителям.
Тригонион щелкнул пальцами. Хорошо заученным движением носильщики опустили носилки. Один раб положил на землю деревянную подставку, чтобы мы могли войти внутрь.
Я жестом пригласил Тригониона пройти вперед, но он покачал головой.
— Меня еще ждут дела. Забирайся сам!
Я встал на подставку и раздвинул занавеси. Внутри меня встретила смесь экзотических запахов. Жасминовый был один из них, наряду с запахами ладана, сандалового дерева и еще одним, неуловимым, — запахом Клодии. Внутренние драпировки были сделаны из тяжелой, непроницаемой материи, отчего в носилках было почти темно после яркого солнца улицы. Я успел войти и стал устраиваться на подушках, чувствуя, как носилки поднялись в воздух, прежде чем понял, что я не один.
— Спасибо, что пришел. — Чья-то ладонь легла на мою руку. Я ощущал ее присутствие, вдыхал ее запах, чувствовал тепло ее тела.
— Клодия!
Она пошевелилась рядом со мной. Ее нога коснулась моей. Она мягко рассмеялась, и я уловил лицом ее дыхание, теплое и влажное, неуловимо пахнувшее гвоздикой.
— Ты не ожидал найти меня здесь, Гордиан?
— Я думал, носилки пусты. — Когда мои глаза привыкли к полутьме, я различил, что в носилках есть еще один человек. Напротив нас в передней части носилок на подушках полулежала служанка с темно-рыжими волосами, Хризида. Она улыбнулась мне и кивнула.
— Женщина рано приучается не заходить в носилки, не зная, кто находится внутри, — сказала Клодия. — Думаю, мужчинам тоже пригодилось бы это правило, хотя им угрожают совсем иные опасности.
Носилки двигались безупречно ровно. Я раздвинул ближайшие занавеси и увидел, что мы идем очень быстро. Сзади доносился топот телохранителей.
— Непохоже, чтобы мы направлялись к твоему дому, Клодия.
— Нет. То, что я хочу тебе сказать, лучше обсудить подальше от любопытных ушей. — Она заметила взгляд, который я бросил на служанку. — Не волнуйся насчет Хризиды. Никто не предан мне больше, чем она. — Клодия вытянула ногу и коснулась обнаженной ноги своей рабыни. Затем наклонилась вперед, и Хризида сделала то же самое. Когда их лица почти соприкоснулись, Клодия поцеловала девушку в лоб и мягко похлопала по щеке.
Клодия откинулась назад. Я снова почувствовал рядом с собой ее тепло.
— Тут слишком темно, — тихо проговорила она. — Хризида, милая, откинь внутренние занавеси.
Рабыня проворно двигалась по внутреннему пространству, отодвигая тяжелые занавеси и привязывая их к крюкам по углам носилок. Мы были по-прежнему скрыты от посторонних глаз пропускающими свет красно-белыми драпировками, колыхавшимися от ветра. Уличный шум поднимался и опадал, пока мы быстро проходили мимо. Время от времени вожатый носильщиков свистел, подавая сигнал повернуть, или остановиться, или сменить шаг, но носилки ни разу не качнулись и не наклонились. Летаргическая нега расползлась по моим членам, усиленная чувством того, что я без всяких усилий двигался над землей в маленьком, замкнутом мирке, избавленном от уличного шума и толкотни.
Внезапная, неожиданная близость Клодии опьяняла. Она была так близко от меня, что я мог видеть ее лишь боковым зрением и лишь отдельные части ее тела; словно предмет, поднесенный слишком близко к глазам, она овладела всеми моими чувствами, одновременно уклоняясь от них. Освещенная солнечными лучами, просачивавшимися сквозь шелковые занавеси, кожа ее рук и лица казалась гладкой, как воск, но излучающей внутреннее тепло. Ее стола была такой же прозрачной, как и вчера, но другого оттенка — кремово-белого, в точности соответствовавшего цвету ее плоти. Когда мы миновали сменявшие друг друга участки света и тени, иллюзия того, что она обнажена, была почти полная, пока она не начинала шевелиться, отчего ее наряд оживал. Казалось, мерцающая ткань, отзываясь на прикосновение, стремилась ласкать самые потаенные части ее тела.
Рабы держали носилки так, чтобы они оставались на одном уровне, даже когда шесты наклонялись вперед, но я уловил, что мы начали крутой спуск по западному склону Палатина в направлении форума Боариума. Шум снаружи сделался громче, когда мы стали пробираться через большой скотный рынок. Узкие, запруженные людьми улочки вынуждали носильщиков то и дело останавливаться, а запах жареного мяса и скота смешался с ароматом духов Клодии. Чары, царившие внутри носилок, начали спадать. Я чувствовал себя так, словно пробудился от сна.
— Куда мы направляемся? — спросил я.
— К месту, где нам никто не помешает поговорить.
— В твой сад на Тибре?
— Увидишь. Расскажи, что ты узнал сегодня.
Пока мы пробирались через скотный рынок, а затем, миновав ворота в старой городской стене, через форум Голиториум, овощной рынок, я рассказал ей, что мне удалось узнать в домах Лукцея и Копония. Этот отчет был более деловым и осторожным, чем тот, что я дал Экону; в конце концов, она не платила мне за то, чтобы я подсматривал за любовными утехами Диона.
— Теперь видишь, почему очень трудно будет возвести против Целия обвинение в убийстве Диона, — сказала она. — Участие Асиция в этом преступлении доказать не удалось, и, возможно, не удастся доказать участие Целия, хотя всем известно, что эти двое убили его на пару. Попытка к отравлению даст нам ключ. Но ты прав, Лукцей никогда не позволит своим рабам выступать на суде. Он скорее предаст их немедленной смерти, чем потеряет лицо на публичном разбирательстве. Что за лицемер! Настоящий хозяин не оставит без отмщения преступление, совершенное против его гостя, а этот делает вид, будто ничего не произошло. — Она пошевелилась рядом со мной, и мне показалось, что ее тело сделалось еще горячее. — Интересно, нельзя ли как-нибудь перехитрить Лукцея и перекупить этих рабов для меня?