— Не исключено, — сказал я, — хоть это и не просто.
— Тогда я могла бы вынудить их признаться. Суд потребует, разумеется, чтобы их показания были исторгнуты под пыткой, так что их придется выпустить из рук…
— Ты позвала меня, чтобы обсуждать стратегические вопросы? Тригонион сказал, вот-вот должно произойти что-то ужасное. Что-то насчет яда… — Я на секунду раздвинул ближайшие занавеси, чтобы бросить взгляд на рынок. Торговцы продавали ощипанных цыплят и пучки ранней спаржи.
Клодия приложила палец к губам.
— Мы уже почти прибыли.
Несколько минут спустя носилки остановились. Я решил, что мы попали в очередной затор, но почувствовал, как носилки опускаются, и тут же Хризида вскочила, чтобы откинуть внешние драпировки. Она достала откуда-то накидку с капюшоном, которой обвернула Клодию, прежде чем ее хозяйка вышла наружу. Я остался на месте, не уверенный, должен ли я следовать за ней. Похоже, мы находились у юго-западного подножия Капитолийского холма, неподалеку от овощных рядов, почти в самом центре города. Какого рода уединение можно найти в таком месте?
Хризида уселась на свое место среди подушек. Она улыбнулась и вскинула бровь.
— Ну же, чего ты ждешь? Не бойся. Ты будешь не первым мужчиной, который пройдет с ней в эти ворота.
Я вышел из носилок. Укрытая накидкой Клодия ждала снаружи и при моем появлении повернулась и быстро пошла по направлению к высокой кирпичной стене, которая, видимо, огораживала участок земли, прижатый к скалистому основанию Капитолия. В стене была деревянная дверь, которую она отперла собственным ключом. Заскрипели петли, когда дверь отворилась. Я шагнул за ней внутрь, и она заперла замок за моей спиной.
Повсюду вокруг нас стояли саркофаги из почерневшего от непогоды мрамора, украшенные дощечками и надписями, отделанными резьбой табличками и статуями. Кипарисовые и тисовые деревья высились позади этого мраморного изобилия. Кирпичная стена отделяла нас от переполненного народом города. Прямо перед нами возвышалось голое основание Капитолийского холма, а над ним — голубое небо.
— Во всем городе нет более уединенного места, — сказала Клодия.
— Где мы находимся?
— Это древний участок захоронения Клавдиев. Он был дарован нам еще во времена Ромула, когда наши предки прибыли в Рим из сабинских земель. Мы были записаны в число патрициев и получили в дар эту землю, непосредственно сразу за старыми городскими границами, чтобы она стала кладбищем нашего рода. Прошедшие века наполнили ее саркофагами и усыпальницами. Когда мы с Клодием были детьми, мы, бывало, играли здесь, воображая, будто вокруг нас маленький город. Мы прятались друг от друга в саркофагах и ходили по дорожкам, изображая торжественные процессии. Саркофаги были большими дворцами, храмами и крепостями, а дорожки — широкими проспектами и тайными тропинками. Я всегда пугала его, притворяясь, что собираюсь вызвать лемуров наших предков. — Клодия засмеялась. — Пять лет — огромная разница между детьми. — Она сняла с себя накидку и беззаботно бросила ее на каменную скамью.
Склонявшееся к западу солнце, отраженное от каменной поверхности Капитолия, окружало все вокруг неярким оранжевым свечением, включая Клодию и ее мерцающую столу. Стараясь не глядеть в ее сторону, я стал изучать стену ближайшей ко мне могилы, на табличке которой сохранилась резьба, изображавшая изъеденные непогодой лица мужа и жены, давным-давно умерших.
— Потом, когда я подросла, мне хотелось побыть одной и я приходила сюда, — сказала Клодия. Она прошлась среди монументов, проводя руками по растрескавшемуся камню. — Это были тяжелые годы, когда отец постоянно отсутствовал — то ли высланный своими врагами в изгнание, то ли сражаясь в легионах Суллы. Я не ладила со своей мачехой. Теперь, когда я вспоминаю ее, то понимаю, что она изводилась от беспокойства за нас, но тогда я едва могла находиться с ней под одной крышей, поэтому и убегала. У тебя есть дети, Гордиан?
— Два сына и дочь.
— А у меня одна дочь. Квинт всегда хотел иметь сыновей, — в голосе ее послышалась горечь. — Сколько лет твоей дочери?
— Тринадцать. В августе ей исполнится четырнадцать.
— Моей Метелле как раз столько же! Начинается самый трудный возраст, когда большинство родителей с радостью сбывают дочь на руки мужу, чтобы не заниматься ею самим.
— У нас нет пока никаких планов для Дианы.
— Ей повезло, что она может оставаться дома и что отец находится рядом с ней. Девочкам это необходимо, знаешь. Все вокруг только и говорят, что о мальчиках и об их отцах. Всех волнуют только дети мужского пола. Но девочке не меньше нужен отец, который любил бы и учил ее. Оберегал бы ее. — Она надолго задумалась, позабыв обо всем, затем внезапно словно проснулась, заметив окружающее. Улыбнувшись, она сказала: — И конечно, когда я еще подросла, то стала приводить сюда мальчиков. Моя мачеха позволяла моим братьям делать, что они хотят, но с девочками и со мной была строга, точнее, пыталась быть строгой, хотя это не приносило ей ничего, кроме огорчений. О, в этом месте происходило множество тайных свиданий, под этими деревьями, вон на той скамье. Разумеется, все это кончилось, когда отец посватал меня за моего кузена Квинта, — мрачно сказала она.
— А теперь, став вдовой, ты по-прежнему водишь сюда ухажеров?
Клодия рассмеялась.
— Что за вздорная идея! Почему ты спросил?
— Хризида сказала мне кое-что, когда я выходил из носилок.
— Противная Хризида. Она дразнила тебя, я уверена. Впрочем, воображаю, какие про меня ходят слухи — «Клодия встречается со своими любовниками в полночь на кладбище Клавдиев! Она затаскивает молодых юношей в саркофаги и лишает их невинности, пока ее предки переворачиваются от стыда в своих могилах!» Но теперь я придаю большое значение таким вещам, как удобное ложе и мягкие подушки. А ты? — Она стояла боком ко мне, но при этом вопросе повернулась лицом, глядя мне в глаза. Отраженный свет, казалось, обратил ее столу в тонкий туман, висевший вокруг ее обнаженной плоти и готовый исчезнуть при малейшем дуновении воздуха.
Я отвернулся и оказался нос к носу с величественным барельефом, изображавшим конскую голову — древний символ смерти. Смерть как удаление, смерть как нечто более сильное, чем человек.
— Мы хотели обсудить что-то насчет яда.
Она опустилась на скамью, подложив под себя накидку вместо подушки.
— Марк Целий задумал отравить меня до начала суда. — Она сделала паузу, чтобы ее слова прозвучали весомо, а затем продолжила: — Он знает, что у меня есть доказательства. Он знает, что я собираюсь свидетельствовать против него. Он хочет, чтобы я умерла и, если бы все пошло по его плану, завтра же, еще до захода солнца я присоединилась бы к теням моих предков. К счастью рабы, которых Целий пытался подкупить, остались верны мне и рассказали о его плане.
— Каком плане?
— Сегодня утром Целий приобрел яд, который планирует использовать против меня. Он купил специального раба, чтобы испытать его. Несчастный умер в страшной агонии на глазах у Целия. На это понадобилось всего несколько минут. Целий хотел, чтобы его яд действовал мгновенно, и ему пришлось убедиться, что это так.
— Откуда ты все это знаешь?
— Потому что у меня есть свои шпионы в доме у Целия, разумеется. Так же как он думает, что имеет своих шпионов в доме у меня. — Она поднялась и начала ходить. — План его таков: один из его друзей завтра после полудня должен встретиться с моими рабами в Сенийских банях и передать им яд, после чего те должны принести его домой, где Хризида подложит его мне в пищу. Его агент встречался с моими рабами, в том числе и с Хризидой, вчера. Рабы сделали вид, что согласились, но вместо этого пришли ко мне и все рассказали.
— Что заставило Целия думать, что он сможет подкупить твоих рабов?
— Марк Целий был когда-то желанным гостем в моем доме. Он хорошо знал многих моих рабов, включая Хризиду, — достаточно хорошо, я хочу сказать, чтобы думать, будто сможет подкупить их обещаниями серебра и свободы, если они помогут ему отравить их хозяйку. Он недооценил их преданность мне.
Я уставился на нее, пытаясь решить, можно ли ей верить, и обнаружил, что вместо этого изучаю очертания ее тела. Я потряс головой.
— Так значит, его план раскрыт. Ты подавила его в зародыше. Тогда зачем вся эта таинственность. Зачем вообще говорить мне об этом?
— Потому что Марк Целий еще не знает, что план его провалился. Он полагает, что мои рабы согласны действовать по его указаниям. Он все еще собирается осуществить свои замыслы. Завтра после полудня его агент придет в Сенийские бани и принесет с собой маленькую коробочку с ядом. Мои рабы будут находиться там, чтобы забрать ее, — вместе со свидетелями. Мы захватим яд, откроем агента, представим улики суду и добавим к обвинениям против Марка Целия еще одно — попытку убийства.
— И ты хочешь, чтобы я был там? — спросил я.
Она приблизилась ко мне.
— Да, чтобы помочь перехватить яд. Чтобы засвидетельствовать все, что там будет происходить.
— Ты уверена, что можешь доверять своим рабам, Клодия?
— Конечно.
— Возможно, они не все тебе рассказали.
— В конце концов, всем нам приходится доверять рабам, разве не так?
— Тогда почему ты привела меня сюда, прочь от своего дома, от своих носильщиков и телохранителей, где нас не слышит даже Хризида?
Она опустила взгляд.
— Ты видишь меня насквозь. Да, я не могу быть уверена. Никто в этом мире ни в чем не может быть уверен. Да, я немного боюсь — даже собственных рабов. Но по каким-то причинам я верю тебе, Гордиан. Думаю, тебе приходилось слышать такие слова и раньше.
Наклоненная голова и опущенные глаза позволили мне заметить особенный разлет ее бровей, словно крылья птицы в полете. Затем она подняла лицо, и я мог видеть лишь ее глубокие светящиеся зеленые глаза.
— Клодия, ты просила меня отыскать улики того, что Марк Целий пытался убить Диона. Почему ты этого хочешь — чтобы восторжествовала справедливость, или по каким-то политическим причинам, или просто ради того, чтобы нанести удар Целию, — я не знаю, да меня это и не касается. Я согласился участвовать в этом по одной причине: я хочу сделать все от меня зависящее, чтобы успокоить тень Диона. Эта ваша вражда с Целием — разбитая любовная связь, мучительная ненависть и