— С ведома ваших хозяев?
Дион помедлил.
— Может быть. Может быть, и нет. Рабов можно подкупить или заставить сделать что-то при помощи шантажа. Но подкупать и шантажировать можно и хозяев, особенно когда для этого привлекаются люди, которые дружат с царем Птолемеем.
— Люди вроде Помпея?
Дион кивнул:
— И я подозреваю, что среди знатных римлян — может быть, даже среди сенаторов — есть такие, кто не откажется от одного-двух убийств, лишь бы приобрести благосклонность Помпея или отплатить ему за деньги, взятые у него в долг.
— Осторожнее, Дион. До сих пор ты говорил, что за всеми этими убийствами стоит ваш царь. Теперь ты намекаешь на человека, который считается в Риме самым популярным полководцем и в будущем, возможно, станет диктатором.
— Уверяю тебя, что за всеми этими убийствами стоят определенные люди. Царя Птолемея сейчас даже нет в городе. Он удалился в Эфес на зиму, оставив все в руках у Помпея. А почему бы и нет? Помпей не менее Птолемея заинтересован в том, чтобы Египтом правил прежний царь, поэтому он продолжает нападать на членов делегации. С тех пор, как мы прибыли в Рим, его агенты вынюхивают нас одного за другим.
Я покачал головой.
— Ты признал, что у тебя нет прямых доказательств виновности царя Птолемея, Дион. Есть ли у тебя доказательства, которые свидетельствовали бы против Помпея?
Он взглянул на меня и долгое время молчал.
— Несколько ночей назад кто-то пытался отравить меня в доме Луция Лукцея. Тебе нужны доказательства? Мой раб умер в ужасных мучениях, корчась и задыхаясь на полу, после одной-единственной ложки супа, поданного мне в отдельную комнату!
— Да, но…
— А мой хозяин, Луций Лукцей, несмотря на знакомство с философией и презрение, которое он питает к царю Птолемею, дружит с Помпеем.
— Тебе известно, откуда взялся яд?
— В тот день утром к Лукцею заходил некий Публий Асиций. Красивый молодой человек — я случайно увидел его, когда он выходил из дома, и спросил у Лукцея его имя. Этим же вечером мой раб был отравлен. На следующее утро, после того как я сбежал из дома Лукцея, я немного расспросил про его вчерашнего посетителя. Мне сказали, Что Публий Асиций известен как молодой человек непрочных моральных устоев, который имеет пристрастие к поэзии и вину, а также ввязывается в политику, не имея никаких серьезных планов, желая угодить всякому, кто смог бы помочь ему сделать карьеру.
Я вздохнул.
— Ты описал целое поколение молодых римлян, учитель. Многие из них могут оказаться способны на убийства, включая, вполне вероятно, и этого Публия Асиция. Но простая близость к месту преступления еще не…
— Асиций также, говорят, находится в долгу у Помпея, который ссудил ему несколько очень крупных займов.
— И все же…
— Видишь, тебе нечего возразить, Гордиан. Цепь замыкается вокруг Помпея, а от него ведет к царю Птолемею.
— Твой хозяин, Лукцей — ты говорил ему о своих подозрениях?
— Мой раб еще корчился на полу! Я настоял, чтобы Лукцей пришел и сам увидел последствия ужасного замысла. Я потребовал, чтобы он выяснил, каким образом суп оказался отравлен.
— И что он ответил?
— Он притворился, что возмущен, конечно. Сказал, что лично допросит каждого из своих рабов и в случае необходимости пустит в ход пытку. Может, он так и сделал, а может, и нет. Я покинул его дом на следующее утро, желая как можно скорее оказаться подальше оттуда. Я сказал Лукцею, что остановлюсь у Тита Копония, но он пока не сделал никаких попыток связаться со мной.
Тригонион, который все это время молчал, прочистил горло.
— Выбравшись живым из дома этого человека, было бы разумнее не сообщать ему, куда ты направляешься. — Галл сделал кислую мину и вот-вот, казалось, готов был отпустить новую колкость, но на этот раз в его словах был определенный смысл.
— Я что же, должен вести себя как преступник или как беглый раб? — сурово спросил Дион. — Красться от тени к тени, надеясь, что никто меня не увидит, и молиться, чтобы мир забыл о моем существовании? Разве недостаточно мне стыда, что я должен напяливать подобный наряд, чтобы выйти днем на улицу? Я отказываюсь исчезать со сцены. Сделать так — означает отдать царю Птолемею незаслуженную победу. Не понимаешь? Я — единственный, кто остался от целой делегации в сто человек, которая прибыла сюда, чтобы выступить в защиту народа Александрии и его новой царицы. Если я позволю страху сделать меня немым и невидимым, то я с равным успехом мог бы никогда не появляться в Риме. Я буду все равно что мертвый.
С этими словами Дион снова вздрогнул и разразился слезами. Я следил за тем, как он пытался справиться с эмоциями и взять себя в руки. За последние месяцы он претерпел множество несчастий и стал свидетелем невероятной трагедии, но наградой за все его труды были горечь и стыд. Я почувствовал благоговейный трепет перед его упорством.
— Учитель, — сказал я, — что ты хочешь от меня? Я не могу заставить сенат выслушать твои требования. Я не могу заставить Помпея прекратить оказывать поддержку царю Птолемею. Я не могу воскресить мертвых или воздать по заслугам тем, кто предал тебя. — Я ждал от Диона ответа, но он еще не собрался с силами, поэтому я продолжал: — Возможно, ты полагаешь, что я мог бы разведать всю истину об этом деле, чтобы правосудие восторжествовало. Обычно люди приходят ко мне именно за этим. Но ты, по-моему, вполне уверен в том, что истина тебе известна. Не возьмусь сказать, какую пользу это тебе принесет. Такова странная особенность истины — как бы сильно кто-то ни хотел ее разузнать, она часто оказывается бесполезной. Если ты рассчитываешь на то, что против царя Птолемея можно выдвинуть обвинения в убийстве, то я не уверен, что римский суд распространит свою юрисдикцию на монарха дружественной страны; я уверен, что ничего не может быть сделано без согласия сената, а мы уже знаем, что на него рассчитывать нельзя. Если ты хочешь привлечь к суду Помпея, то советую подумать как следует. У Помпея достаточно врагов, можешь быть уверен, но никто не станет нападать на него открыто, на суде, как бы ни были неоспоримы доказательства против него. Помпей слишком силен.
Я нахмурил брови.
— Возможно, ты желаешь привлечь к суду этого Публия Асиция по обвинению в попытке отравить тебя. Если он действительно подкупил для этого рабов Лукцея, то ты можешь выиграть дело при условии, что сам Лукцей не является человеком Помпея, как ты подозреваешь, и не станет возражать, чтобы его рабы свидетельствовали против Асиция. Такое разбирательство может принести плоды. Этот Публий Асиций — едва ли серьезная фигура, раз я никогда о нем не слышал, а это означает, что он может быть уязвим. Судебное разбирательство такого рода может привлечь внимание к твоему положению и вызвать симпатию граждан. Но даже в этом случае…
— Нет, Гордиан, — сказал Дион. — Я не ищу суда. Неужели ты полагаешь, я могу ждать справедливого решения от римского правосудия? Я пришел к тебе в надежде спасти свою жизнь, чтобы я мог продолжать свою миссию.
Я прикусил губу.
— Учитель, я не могу предложить тебе приюта под своей крышей. Прежде всего я не могу гарантировать твою безопасность. Хотя я во веем доверяю своим рабам, мой дом не может быть надежным убежищем против таких решительных убийц, как твои враги. И потом опасность будет угрожать моей семье. У меня жена, учитель, и юная дочь…
— Нет, Гордиан, я не прошу у тебя позволения хоть на одну ночь остаться под крышей твоего великолепного дома. Я хочу, чтобы ты помог мне решить, кому я могу доверять, а кому нет. Говорят, ты можешь отыскивать истину. Говорят, ты находишь ее особым чувством, подобным чувству обоняния или чувству вкуса, которым наделены другие люди. Ты говоришь, что истина часто бывает бесполезной, но сейчас она может снасти мне жизнь. Могу ли я доверять моему нынешнему хозяину, Титу Копонию? Я познакомился с ним в Александрии. Он богат, образован, знаком с философией — но могу ли я вверить ему свою жизнь? Не предаст ли он меня? Не служит ли он еще одной игрушкой в руках у Помпея? Ты должен знать, как можно выяснить все это.
— Может быть, — осторожно ответил я, — но подобная задача более сложна, чем ты себе представляешь. Если бы ты пришел ко мне с просьбой помочь отыскать украденное кольцо или выяснить, убивал или не убивал богатый торговец свою жену, или узнать, кем было написано угрожающее письмо, тогда я был бы тебе полезен. Подобные загадки просты и относительно безопасны. Но предлагать вопросы, которые ты задаешь, людям, которые могут знать на них ответы, наверняка означает привлечь к себе внимание сильных мира сего…
— Ты имеешь в виду Помпея, — сказал Дион.
— Да, вероятно, что и самого Помпея. — Я нервным движением почесал подбородок. — Я бы очень не хотел, учитель, чтобы ты считал меня за труса, который боится потревожить могущественных людей. За прошедшие годы мне приходилось дразнить львов, когда того требовало дело. Например, диктатора Суллу, когда я пытался доискаться правды относительно убийства Секста Росция. Марка Красса, когда он хотел предать смерти всех своих домашних рабов. Даже Цицерона, когда в год его консульства власть затуманила ему голову. К счастью, до сих пор мне не приходилось переходить дорогу Помпею. Я не хочу делать этого и теперь. С возрастом человек набирается ума и осторожности.
— Значит, ты не поможешь мне? — Отчаяние в его голосе заставило меня ощутить укол совести.
— Не могу, учитель. Даже если бы я горел таким желанием, это все равно было бы невозможно, по крайней мере пока, потому что я отправляюсь в длительное путешествие. Я выезжаю с рассветом. Моя жена весь день сегодня занята упаковкой вещей… — Я остановился, с удивлением обнаружив, как неуместно звучат мои слова. То, что я говорил, было правдой, я действительно давно готовился к этой поездке. Почему же у меня такое чувство, словно я оправдываюсь?
— Значит, ты мне не поможешь, — сказал Дион, глядя в пол.
— Если бы моя поездка была менее важной… — начал я, нервно пожимая плечами. — Но я должен повидать своего сына Метона. Он служит у Цезаря в Галлии. Я не видел его много месяцев. Сейчас Цезарь вернулся на зимние квартиры в Иллирии, что тоже неблизко, но все же значительно ближе, чем Галлия, и пробудет там недолго. Я не могу упустить возможность повидаться с сыном.