Ольга, не торопясь, натянула на ноги калоши, накинула на плечи куртку, пошла к почтовому ящику. В нём оказалась цветная фотография с изображением медведя с разинутой пастью, на обороте надпись: «Сейчас ещё не поздно остановиться. Если хотите увидеть, как вырастут ваши детки. Если вырастут!»
Ольга ещё раз прочитала текст и перевернула фотографию, задала себе вопрос: «Почему медведь?! Или это не медведь?»
Она, спотыкаясь на мгновенно ослабших ногах и, теряя на ходу калоши, вбежала в кабинет, плюхнулась на стул у компьютерного столика набрала в поисковой строке: зверь похожий на медведя…
На правой стороне дисплея возникли фотографии, точь-в-точь как у неё в руках.
— Росомаха! — выдохнула Ольга и, дрожащими руками выдернув из заднего кармана брюк сотовый телефон, выбрала номер:
— Зося?! — произнесла она, стараясь говорить как можно спокойнее.
— Мам ты чё-ё-ё?! Случилась что? — шёпотом спросила Зося, — я на лекции…
— У тебя всё в порядке? Сон видела неприятный…
— Мамусь, всё окей… Вечером свяжемся…
Она также позвонила бабушке и выяснила, что с пяти утра рыбаки на реке, на дачу никто не заходил и алабай по кличке Сеня ведёт себя спокойно. Значит, в пределах полукилометра у их дачи никто чужой не проявлялся.
Ольга посидела около часа в кресле, пытаясь расслабится, получалось плохо, её знобило. И она всё же набрала номер, который указал ей Михаил. Услышала голос мужа, сказала:
— Он вас вычислил…
Дальше Ольга рассказала о фотографии из почтового ящика, прочитала надпись на обороте, добавила:
— Предполагаю, это Ефим Мессиожник… Костюхин вряд ли перешагнул рубеж девяносто лет… Что я должна делать дальше, Миша?
— Дай подумать, Копилка… Не готов был к такому повороту… Но ты не пугайся у меня на есть вариант. Значит, он объявил нам войну? Ну… ну… Сделаем так: собирайся, бери билет и вылетай ко мне. Русаков организует круглосуточный пригляд. Будешь работать в архиве здесь…
Переговорив с женой, Исайчев набрал номер сотового телефона Русакова:
— Сашка, он всё знает о нас. Надо вывозить любителя пуро, пока не поздно. Думаю, делать это надо немедля и лучше на вертушке.
— Посылаю прямо сейчас. Где спрятать — найду!
2010 ГОД. Медвежий угол глубоко в северном лесу
Чудь растолкал Кузьму, приподнял за борт куртки и посадил. Тот пучил заспанные глаза, растирал на подбородке слюну, не мог понять, кто перед ним, зачем разбудил.
— Нализался, Кузьма! Ну, сколько можно? Чучело! Как домой поедешь? Тебя, как оказалось, детки ждут…
Только сейчас Калашников уразумел, кто перед ним. Он прижал к груди скрюченные пальцы, потряс ими, выбив из рук Чудя кружку с водой, закричал с тоской в голосе:
— Отстань! Последний раз тебе говорю, не мучь, отстань! Сволочь я! Отстань, прошу по-хорошему! — Пальцы, прижатые к груди, крупно тряслись.
— Успокойся, Кузьма. Зачем истерика?
— Покоя нет! Устал. От крови и от «рыжи» устал! Ничего больше не надо. Покоя хочу! Детей ростить хочу…
— Замолчи! — Длинный нос Чудя, мгновенно покрылся багровыми пятнами. — Иди спать! Марш! Завтра приеду, поговорим… Ну! Нам на пятки наступают, а ты, скотина глотку заливаешь… От страха, что ли? Валентин объявился…
При имени «Валентин» мутные глаза Калашникова прояснялись:
— Ну всё-ё-ё… хана нам… он всё расскажет… тебя найдут и меня, как муху прихлопнут… а детки… детки…? — утирая пьяные слёзы, заныл Кузьма.
В этот день Чудь остался ночевать в избушке с Калашниковым: надо было дождаться пробуждения и дать необходимые распоряжения. Нужный человек обещал позвонить и дать координаты нахождения Валентина. Резкий звонок вывел Чудя из раздумий. Выслушав, что сказал абонент Чудь нахмурился, переспросил:
— Говоришь за ним вертолёт послали? Не-хо-ро-шо! Тогда слушай сюда: получишь пять туесков с золотом, если вертушка не сядет. Понял меня?
Телефонная трубка забурлила невнятными возгласами.
— Заткнись, — в ответ спокойно произнёс Чудь, — тебе нужно посадить машинку на промежуточном аэродроме под любым предлогом. Дальше всё сделают без тебя. Лучше если это будет Мезенский аэропорт. Понял?! Ну вот и хорошо…
Трёхместный вертолёт «Sikorsky S-333» упал между светлыми песчаными лудами[27]. Почему машина решила заходить на посадку со стороны Белого моря, выяснить не удалось.
На зиму Белое море целиком не замерзает, хотя к нему и не попадают струи теплого течения с севера. Сплошной лед, который может образоваться, сразу же взламывается волнами и приливами и перемалывается в мелкую шугу. Такие места обычно облюбовывают любители северной рыбалки.
Прилив закрыл кончик хвостовой балки, ранее торчавшей из воды. Но на этом месте, поставленный рыбаками, плавал стеклянный шар-буй. Шар был красный, казалось, капелька крови дрожит на мелкой зяби и не растворяется в большом масляном пятне. Вокруг шара на катерах и лодках сновали люди. Переговаривались вполголоса, как будто громкий говор мог нарушить чей-то покой. Исайчев, Васенко и Русаков прибыли на место падения вертушки сразу после спасателей.
Ждали вертолет-кран Ми-10. Ждали отлива. А пока с плоского большого катера спустился водолаз, и белесые воздушные пузыри, лопаясь на сизой усыпанной мелкими льдинками волне, показывали его путь. Уже через десяток минут после спуска послышался голос в судовом динамике, и негромкие слова, породили тягостную, недоумевающую тишину наверху. То, что сказал водолаз, выходило из рамок обычного. Оцепенел даже боцман, руководивший спуском под воду. В течение минуты, не получив отзыва, водолаз повторил:
— В кабине людей нет… Начинаю заводить трос. Вы что, оглохли там?
— Не может быть! — очнулся боцман.
— Кабина сплющена. Я говорю, нет и не было здесь людей!
— Не может быть! — почти прошептал Русаков, медленно поворачиваясь к Исайчеву. Он смотрел на него мутными льдинками зрачков, пока тот не увёл свой взгляд в сторону. — Там Сергей Голубятников — мой лучший лётчик. Мы работаем с ним уже семь лет, — и обернувшись к боцману, добавил, — скажите, пусть ищут! Пусть ищут!
— Пусть ищут! — заорал боцман в микрофон и, поняв, что не так выразился, смачно сплюнул за борт. — Ищи кругом! Травлю шланг до конца. Поворачивайся живее!
Людей обуяло нетерпение. Они вдруг загомонили, забегали вокруг боцмана, подавая ему советы, в большинстве несуразные. Все забыли, что если на дне и найдут кого, то уже мёртвого, все почему-то считали, что сейчас, как никогда, дороги секунды, что надо очень спешить, что действия водолаза преступно медленны. Русаков, презирающий людскую суету, поторопил:
— Отец, спусти-ка ещё одного, четыре глаза лучше.
— Не предусмотрено. Системы на двух нет. Это твои молодцы утопли?
— Вертолёт нашей нефтеразведки…
— Разыщем.
Не нашли. Переместили катер по спирали от буя, прочесали дно метров на триста вокруг — не нашли. Тогда с одной из лодок по зову боцмана на катер поднялся рыбак, увидевший вертолёт в небе первым. Вокруг него сгрудились плотно. Здесь были и Исайчев с Васенко и Русаковым.
— Расскажите всё сначала и подробно. Как можно подробнее, — попросил рыбака Александр Егорович.
Рыбак деловито покашлял в кулак, начал:
— Та хлопотала робя с сетками. Я тютюн набивал, — он показал, как вещественное доказательство, чёрную прокуренную носогрейку, — запалил. Курнул. Лёг на ухо — стук чаплинный какой-то. Чап-чап-чап-чап! Завроде лягуш за лягушем плюхаются в тину. Слухаю. С моря вроде. Ан нет — сверху чап идёт. Ярило высоко! — рыбак ревматически согнутым пальцем показал, где стояло солнце. — Вон оттудова чап. Высмотрел — вертолёт. Гула-то мотора не слыхать, а слыхать, как по небу бьёт. Такое нам знамо, не раз в поселенье махалки прилетали. Гляжу, чапает к нашей артели. Тут вся робя башки подняла. Цигарить начали. Он долгонько летел. Крупно стало видать. Почти над нами вниз пошёл. Потом лёг на лопатки, закрыжился и нырнул. Вода бомбой хлобыстнула. Мы туда…
— Никто не выпрыгнул?
— Не. Мы далеко его видели.
— А может быть, раньше?
— А чо же он летел?
— Вы видели хоть раз парашют?
— Сам прыгал в армии!
— Необязательно парашют, точки какие-нибудь падали?
— Не. Робя подтвердят.
Рыбак не успевал поворачиваться от одного к другому, а вопросы всё сыпались: «Как летел?», «Какой был звук, пожалуйста, поточнее?», «Прямо летел или рыскал по курсу, по высоте?», «Каким было небо? Я про погоду спрашиваю», «В воздухе никаких частей не отпадало?»
Вспотевшего рыбака отпустили. Посовещались. Решили, что лётчик и пассажир не воспользовались парашютами.
— Валентин мог и не надевать парашюта. Он пассажир, — сказал Исайчев.
— Не поддерживаю, Михал Юрич. Голубятников всегда строго соблюдал правила полёта, — возразил Русаков. — Он был самым дисциплинированным и осторожным из наших пилотов. И всё же предполагаю, что пассажир был без парашюта, а пилот не мог его оставить и боролся с машиной до последнего!
— Примем как одну из рабочих версий. Если в кабине найдём парашют в сумке, — сказал Исайчев и внимательно, подняв предупреждающе палец, прислушался. Вроде бы шёл по воде плицовый пароход. Но это вода, отражая звук, усиливала хлопки несущего винта вертолета-крана Ми-10.
Вертолёт просвистел над катером и, будто раскорячившись широким шасси-платформой, пошёл на ближайший остров.
— Всем в лодки! К вертолёту.
Подъёмные работы прошли довольно быстро. Небесный кран подплыл на воздушной подушке к катеру и завис над красным шаром. Струя от винта погнала кочковатые волны по кругу. На толстом стальном тросе опустили мощные зацепы, похожие на гигантские изогнутые губы гвоздодёров. Они вошли в воду без всплесков. Водолаз навёл их, и по его команде они опустились на смятый фюзеляж и замкнули пасть. Трос натянулся, завибрировал. Вибрация была такой мелкой, что трос вроде бы растаял в воздухе, стал похож на тонкий нечёткий вертикальный мазок серой акварелью. Ми-10 легко поднимался, не чувствуя тяжести. Из воды вынырнули обломанные лопасти хвостового винта, дл