— А может попробуем, Пашай? — с надеждой в голосе спросил Исайчев.
— Нет! Я отвечаю за вашу безопасность. Посему нет! — Пашай вышел на лёд и тоже попрыгал.
— Ну-у-у? — наблюдая за Кутергиным, вопросил Васенко, — лед-то твёрдый!
— Да замёрз я! — рявкнул Пашай, — Нет! Звоните Русакову, пусть присылает вездеход «Экстрим». У него в хозяйстве есть. Ходу машине с его проходимостью часа два с половиной — подождём. А если по реке пойдёт, то и за полтора часа управится.
Исайчев нехотя вынул из кармана телефон, выбрал номер:
— Александр Егорович, Исайчев. Сплоховали мы малость… До островов на нашем транспорте не добраться. Пашай говорит у тебя вездеход имеется? Может подошлёшь. Засеки наши координаты по геолокации телефона. Хорошо ждём. Не замёрзнем. Костерок сейчас сварганим. Термоса есть. Передаю…
Исайчев передал трубку Пашаю. Пашай слушал молча, только кивал. Также молча вернул трубку хозяину. Скомандовал:
— Калашникова в машине запрём. Сами за хворостом. Костёр организуем. Иначе замёрзнем.
— Может, мы в машине подождём? — заныл Васенко, — я уже замёрз…
Пашай всплеснул руками:
— Ну вы столичные даёте! Всю горючку на обогрев изведём, назад на палочке верхом поедем? Давай пошевеливай булками… быстро… быстро… согреемся…
Мужчины скоро натаскали сухих сосновых веток и Пашай умело развёл костёр, выставил из машины сиденья и заранее припасённую корзинку с провизией и термосами.
— А ты хозяйственный, — усевшись и вытянув ноги к огню, удивился Роман. — Я не подумал о запасе еды.
— Так, вы же столичные штучки, — усмехнулся Пашай, раздавая бутерброды, — всё бы по верхам скакать. А мы люди северные. Чуть оплошал и трындец — замёрз голодный…
— Что ты заладил: столичные штучки… столичные штучки… Мозги у нас заняты другим, — обиженно отозвался Исайчев.
Калашников, отвернув голову в сторону моря, сидел молча. От бутерброда отказался, а кофе чуть отхлебнул. Спросил неожиданно:
— Мужики, сколько мне по кругу дадут?
Васенко присвистнул:
— Смотря сколько накопают. Сколько накопают — столько и дадут…
Треск костра и молчаливая тишина обнулили вокруг все звуки природы. Не было слышно даже завывание метели, путавшейся в пляшущих верхушках прибрежных сосен. Исайчев посмотрел на бледное смятое лицо Кузьмы, сказал с суровыми нотками в голосе:
— Не дави на жалость Калашников. Ты по кругу виноват. Но если на тебе крови нет — получишь пять-шесть лет.
Кузьма вскинул удивлённые глаза
— Пять-шесть? Не пожизненное?
— За что пожизненное? За объём золотодобычи? Так, его невозможно доказать, если только мешки с золотым песком не найдут — пояснил Михаил.
— У меня нет песка. Чудь золото продавал и мою долю в деньгах на счёт переводил.
— Счёт большой? — полюбопытствовал Пашай.
— Большой… — пригорюнился Калашников. — У меня трое детей и четвёртый на подходе… Их кормить, учить надо.
— У всех дети, — зло буркнул Пашай, — однако, не все за лоток хватаются. Ты вон какой лоб, на нефтянке честным трудом не меньше заработал бы.
— Не учи меня пӱчӧ[36]. Свою жизнь до моих лет дотяни, тогда и пальцем тыкай. Мои учителя ещё всё впереди… — вскинулся Кузьма.
Роман хлопнул в ладоши, прекращая перебранку:
— Брейк! Подеритесь ещё… Счёт у тебя, Калашников, конфискуют. Штраф заплатишь тысяч пять и за недонесение об известных готовящихся или совершённых преступлениях, предусмотренных статьями 102, 103 получишь лишение свободы при всех сложениях и поглощениях до трёх лет.
— 102 и 103, что за статьи?
— Убийство, Кузя! — пояснил Исайчев, — придётся потрудиться на страну в местах … — Михаил огляделся вокруг, растерялся, — куда же тебя сошлют?
— В Африку, — хохотнул Пашай, — чтобы ему жизнь мёдом не казалась.
— Мы забыли, — заметил Роман, — гражданин Кузьма Калашников вроде менту морду набил?
— Так, это когда было? — вскрикнул Кузьма, — и заявление он не подавал?
— Ну повезло тебе Кузьма Калашников, — Исайчев, по привычке снял очки, посмотрел близорукими беззащитными глазами, улыбнулся, — везучий ты человек!
Старатель просветлел взглядом:
— Значит, поживу ещё? И дети при мне вырастут…
Со стороны моря послышался рокочущий шум. Все одновременно вскочили, посмотрели в сторону идущего звука.
— По рокоту мотора вроде вездеход, — заметил Пашай, — но почему с Запада, должен идти с Востока. Заблудился верно.
Рокот становился всё настойчивее и уже можно было разглядеть марку машины. Это был новейший вездеход «Лесник». Огромными колёсами он с лёгкостью перемалывал ледяные глыбы, оставляя усыпанный крошкой след, переливающийся на солнце всеми цветами радуги.
Машина, не выключая мотора, остановилась метрах в тридцати от берега, медленно открылась дверь водителя и по ступенькам спустился человек в камуфлированном костюме и чёрной вязаной балаклаве.
— Это ещё что такое? — сильно удивился Исайчев, встал, подошёл к кромке берега, взмахнул рукой, — подъезжай!
Машина и человек оставались на месте. К Исайчеву присоединились остальные — выстроились в строчку и тоже замахали руками. — Эй! Подъезжай!
Мужчина отошёл на шаг от открытой водительской дверцы, сунул руку в карман и неожиданно резко вскинул её на уровень плеча. Молния, короткая и быстрая выпорхнула из кисти и полетела в сторону берега. Резко свистнув, клинок прошил грудную клетку Кузьмы Калашникова, застыл, не качнувшись, в области сердца.
— Сука! — исступлённо закричал Пашай и ринулся в сторону машины.
Исайчев и Васенко подхватили падающего Калашникова, но помочь ему уже не смогли, он был мёртв.
Михаил и Роман, хлопоча рядом с Кузьмой, не видели, как медленно, не торопясь, злоумышленник сел в кабину и победно гуднув, круто развернулся, погнал машину в сторону островов.
А Пашай всё бежал, падал, поднимался и бежал по пробитой вездеходом колее. Он остановился только тогда, когда услышал шум от другого вездехода, идущего в его направлении со стороны устья Северной Двины.
— Сука! — хрипел Кутергин, растирая слёзы по горящим щекам, — поймаю, разорву в клочья!
Тело Кузьмы завернули в брезент и отправили вместе с пребывшим водителем на машине Пашая в Холмогоры. Предварительно Исайчев позвонил Русакову. Он сообщил о произошедших событиях, а также рассказал об их дальнейших планах — найти место обитания Чудя. Русаков кричал в трубку надрываясь, он запрещал операцию: у преследователей не было оружия для защиты. Но Исайчев сказал:
— Если мы его сейчас не найдём, он уйдёт, Александр Егорович. Уйдёт навсегда. Пашай взял охотничье ружьё. Хочешь помочь, пришли в район островов вертолёт. Всё отбой!
Пашай на большой скорости вёл вездеход, а Исайчев до боли в глазах вглядывался в прибрежный лес. Колея, проложенная вездеходом Чудя, извивалась по кромке острова. Машина то пробуксовывала на береговом песке, то резала колёсами размолоченную ледяную кашу в колее и поднимала фонтаны ледяных брызг. Васенко трясся на заднем сиденье, и тоже до боли в глазах всматривался в пролетающие за бортом кусты; кусты прыгали вверх и вниз, сливались в сплошную серую ленту, разрывались, и тогда мелькали заледеневшие куски обрывистого берега.
На первом острове не стали делать даже остановок, приняли к сведению замечание Исайчева: нужен обитаемый остров. Росомаха живёт где-то на острове постоянно, значит, её кто-то кормит. Болтаться туда-сюда неудобно, стало быть, человек обитает там же. Второй также проскочили, а вот с третьего заметили башню маяка. Туда и направились. Вечерело. В жилую пристройку возле маяка постучали, когда солнце краюшкой виднелось на линии горизонта.
Васенко сунул нос в дверную скважину, тихо произнёс:
— Едой пахнет. Значит, живые есть!
Дверь открыл крепенький дедок с удивлённо распахнутыми глазами:
— Подумал скитник приехал, удивился почему к ночи. Вы тут как?
— Мы к скитнику в гости, да заблудились, — нашёлся Исайчев, — не подскажешь, добрый человек, как к нему добраться.
— Эко, вы взялись на ночь глядя… Разве он сейчас пустит. Вы что же не договаривались? — старик недоверчиво прищурил глаза.
Пашай вышел вперёд, снял с головы шапку, поклонился, заговорил:
— Ачаже сырен огыл. Тый осал скитник. Тудо шуко экшыкше материк ышта. Тудо кучем еҥ-влак тидын толын. Полшен. Мый Кутергин Паша. Ачай, мый палем тыйым. Тый тудым йод.[37]
— Ачай тыйын лӱмет кузе?[38] — спросил, отшатнувшись, смотритель маяка.
— Лаймыр Кемай Кутергин, а шукынжо Кемай Кутергин, — ответил Пашай. — еҥ шинчаште мый мом гына скитник пу![39]
— Кузе?[40]
— Кӱзен шумеке, вигак шӱмышкӧ логалше…[41] — Пашай приложил правую ладонь к сердцу.
— Шӱшкалтен кузе?[42]
— Шучкын шӱшкаш, ачаже…[43]
Старик отступил на два шага вглубь помещения, пригласил:
— Проходите. Я слышал, как свистит его нож. Он бросал его в тело берёзы…
— Скажи, отец, это ты кормил его росомаху? — спросил Васенко.
— Росомаху?! — удивился старик, — Я собаку кормил… Погоди… росомаху? То-то я удивлялся, что никогда, даже в самую грозовую погоду не слышал её лая. Обычно собаки брешут на выплеск молнии. А эта ни-ни… Значит, это была росомаха? Скитник приказал никогда к ней не заглядывать, говорил свирепа… разорвёт! Я и не заглядывал. К чему мне чужие секреты? Он ей хлёбыло привозил сам. Обычно коровий ливер. Я варил и относил. Отнесу. Поставлю и назад. Когда калитку закрою, три раза постучу, она тихонько выходила, чавкала.
— Мыланна ончыктат, ача, вынем тудо.