— Сартовской планерной школы, — даже более спокойно, чем надо пояснил Исайчев.
— Сартовской? Не путаешь? Сын у меня учился в Сартове в юридическом институте на одном с тобой курсе, говнюк. Я в Сартове никогда не был…
— Были, Ефим Абрамович с самого момента рождения и до побега сюда, совершив военное преступление. Вы сами предоставили нам документ — ваша фотография на фоне планера…
— Ну и что? — оборвал Исайчева старик, — такие фотографии есть у всех курсантов планерных школ Союза.
— Только не у всех за спиной радиовышка с именем АЭЛИТА написанное буквами азбуки Морзе. Такой вышки, как вы понимаете, больше нет нигде…
Старик вперил в Исайчева ошалевший взгляд, спросил, медленно прожёвывая слова:
— Ка-а-кая Аэлита?
Михаил кивнул:
— Да-да та самая Аэлита. Жена Костюхина… припоминаете? Романовский в один из своих штрафных дней красил радиовышку и написал азбукой Морзе имя любимой. Забыли или не знали?
Старик, медленно приходя в себя, усмехнулся:
— Не придавал значения… — и зябко передёрнув плечами, добавил, — прости папа, забыл, как ты учил: мозгов обычно не видно, но, когда их нет — хе-хе-хе! — он резко дёрнул язычок замка, застёгивая куртку, вскинул подбородок, — ну приврал немного, с кем не бывает? Что можешь предъявить ещё? Стар я даже для военного преступника. Мне два понедельника жить осталось…
— Лукавите, Егор Ильич! За эти два понедельника вы способны ещё кровушки испить. Вам же не хватило крови растерзанных старателей, Романовского. Вы вчера и кровью Кузьмы лёд окропили. Обрадованно окропили… От удовольствия победно гуднуть не забыли.
— Ух ты! Их всех убивали бешеные росомахи. Мне-то зачем? И кто такой Кузьма Калашников? Не знаю… Краем уха фамилию слышал, говорили золотоискатель. Дикое золото хочешь на меня повесить? Не-по-лу-читься!
Старик поддёрнул ошейник росомахи, а она, выражая готовность, заурчала.
— У нас есть свидетели, они подтвердят… — непроизвольно сжимая дуло карабина, сообщил Исайчев.
— Нет у вас свидетелей! — ощерился старик. — Едва живой Валентин? Так, он меня не опознал? — Мессиожник захохотал, издавая тихий булькающий звук. — О, как глазки округлились, удивляетесь откуда знаю? Слышал! Да, да и на заборе моего дома в Холмогорах жучки есть и в сортире. Где хочу, там и ставлю. Мой дом!
— Ну что тут скажешь? Подслушивать, подсматривать, подделывать вы мастак, Ефим Абрамович, только не обольщайтесь. Свидетели найдутся. И про дикую росомаху сказки рассказывать тоже не получится. Росомаха одна и зовут её Ахма, ровно как ту, поводок которой вы держите в руке. Что такое ДНК, вы Ефим Абрамович, вероятно в курсе. В тереме на этом острове её и ваших следов уйма, отказаться вряд ли удастся. Хотя золото и всё связанное с ним нас не особо интересует. Им, убитыми старателями, покушением на Асю, картой перспективных разработок, которую вы купили и в дальнейшем использовали, будут заниматься другие ведомства. Мы приехали по просьбе Шамрая Юрьевича Костюхина — сына Майры и Юрия Костюхина, которого ты отнял у них, имитируя семейную жизнь заслуженного человека. Мы приехали расследовать убийство Романовского.
— Шамрая Костюхина?! Я дал пацану другое имя! Я его воспитал! Он Русаков Александр Егорович, понял, сыскарь! И носит моё отчество и фамилию. Мою — Егора Ильича Русакова.
— Не было на свете такого человека: Егора Ильича Русакова. Паспорт был! Человека не было.
Мессиожник сунул правую руку в карман, устрашающе вытаращил глаза полные безмолвного ужаса, выкрикнул:
— Не было?! Щас, это «не было» достанет пистолет и стрельнёт тебе в башку… беги лучше… беги…
Сердце Исайчева забилось, набирая крейсерскую скорость, но он всё же решился:
— Нет у вас, Ефим Абрамович, пистолета! В вашем кармане монета с профилем Ленина, но он, к счастью, давно отстрелялся.
Из руки Мессиожника выпал конец поводка. Он опустил голову, посмотрел, как плетёный ремешок коричневой змейкой обвил куст. Очки скользнули по серому носу, упали в снег. Старик сделал нерешительный шаг, наступил на очки. Близоруко щурясь, уставился в переносицу Исайчева, зачем-то поднял и опустил руку. Зверь лежал у его ног, утробно хрипел, вздыбленная шерсть перекатывалась на загривке волнами.
Михаил на всякий случай попятился к берёзе, приподнял карабин.
— Попрощаемся, сыскарь, — зарычал старик.
— Бросьте, Мессиожник! Очнитесь, не усугубляйте вину? Взнуздайте, Ахму!
Губы Мессиожника мялись в усмешке, трудно складывались в дудочку и всё-таки образовали полукруглую щель, из этой щёлки вырвался тихий свист.
Резко и неожиданно росомаха прыгнула. Загораживаясь стволами, Исайчев непроизвольно нажал на спусковой крючок. Гром выстрела, удар приклада в пах, оскаленная пасть росомахи, проглотившая сноп огня, тяжёлый толчок в грудь звериного тела…
Ударившись затылком о ствол дерева, Михаил потерял сознание. Медленно сполз на землю, обдирая жёсткой курткой серый лишай на коре.
Ощущение реального вернулось быстро. В глазах ещё мельтешили искры, но он уже видел росомаху, слышал её вой и не понимал, что она делает.
Невыносимая боль ослепила зверя, пуля выдрала кусок мяса из плеча, перебила переднюю лапу. Слепой и хромой хищник метался по маленькой поляне, разбрызгивая кровь, злобно хрипел и жалобно выл. Росомаха подпрыгивала, падала на раненое плечо, каталась на спине, драла когтями мох, остервенело грызла кусты. Попавшая под её зубы молодая берёзка поникла, как срезанная. Мессиожник был на том же месте, только теперь он сидел и торопливо шарил руками по земле, наверное, искал очки.
Росомаха, перекусив берёзку, отпрыгнула и окровавленным боком наткнулась на старика. Сбитый, он упал на спину.
Исайчев видел его ноги между раскоряченных задних лап росомахи. Серая рука Мессиожника вцепилась в серый мох.
Тихий, утробный всхлип срывался с окровавленной морды Ахмы. Наверное, в расстрелянной слепой голове росомахи, потерявшей от боли обоняние и рассудок, ещё хранилась верность хозяину, и побороть её могла только злоба тяжело раненного зверя.
Был какой-то миг оцепенения. Исайчеву почудилось, что он слышит скрип играющего крохаля и звук падающей капли с еловой ветки.
Потом голосом Мессиожника тонко, дико закричал лес.
Исайчев вскочил, перехватил карабин за ствол, размахнулся и со всей силой опустил приклад на выгнутый хребет росомахи…
Исайчев с Васенко тихо отворили дверь кабинета Русакова, вошли. Хозяин сидел за столом вытянув руки, сцепив в замок кисти. Он безучастно посмотрел на вошедших, слегка кивнул в сторону дивана, пригласив сесть. Но ни Михаил, ни Роман не воспользовались молчаливым приглашением. Васенко подошёл к шкафу и, по-хозяйски открыв его, извлёк три стакана. Одной рукой прижал их к груди, а другой захватив стул, поставил его рядом со столом Русакова, на него же водрузил стаканы. Исайчев, повторил манёвр друга со стулом, только усевшись вынул из кармана пузатую бутылку водки, передал её Роману. Васенко сорвал крышку, разлил содержимое по стаканам, наполняя их до середины. Выпили молча. Налили ещё.
— Ты был в больнице? — спросил Исайчев.
Русаков молча кивнул.
— Говорили?
— Не успел… — Русаков взял в руки наполненный стакан и, тремя глотками его опустошил, — он умер…
Тишина, повисшая в кабинете, была густой, ватной и томительной.
Её разорвал удар кулака Русакова по столу и его сдавленный гортанный крик:
— Он ушёл ничего не объяснив! — с силой толкнул свой стакан в сторону Романа, бросил, — налей! Налей!
Васенко вылил остаток водки в стакан Русакова и тот стуча зубами о стекло выпил и это. Посмотрел на Исайчева белесыми, слёзными глазами:
— Мишка, я сын убийцы… Я сын убийцы и государственного преступника! Но мне-то он был хорошим отцом и дедом был хорошим…
— Ты его смягчающее обстоятельство.
— Что-о-о?!
— Он много дел наделал за свою жизнь и только ты его смягчающее обстоятельство… и твои дети. Ты не Шамрай Юрьевич Костюхин и не Александр Ефимович Мессиожник, ты — Русаков Александр Егорович. Ты рос с этим именем и ты его заслужил. Здесь все тебя знают и уважают… Ты сын Майры. Она была замечательная… — Исайчев, положил перед Русаковым, полученную Романом у директора спец санатория фотографию.
Русаков пододвинул к себе снимок, вгляделся в лицо женщины:
— Это моя мама? Она жива? — он вопросительно посмотрел на молчащих мужчин, — понятно… и здесь не успел… А он говорил, что мама при родах умерла, что любил её очень, посему и не женился после её смерти.
Исайчев с Васенко поднялись, Михаил сообщил:
— Сашка нам пора, самолёт через два часа. Жалеешь, что позвал нас?
Русаков пожал плечами:
— Сейчас не скажу ничего… сильно больно… позвоню.
КНИГИ ВЛАДИМИРА КАЗАКОВА
Парители
Вспомни облако. Книга первая
Вспомни облако. Книга вторая
Вспомни облако. Книга третья
Вспомни облако. Книга четвёртая
Жить не напрасно
Тревожный колокол
Вечный порт с именем Юность
Время в долг
Планеры уходят в ночь
Без права на ошибку
Сотвори себя
Небо помнит
Бесшумный десант
Пилоты
Право на честь
и другие…
КНИГИ АЛЁНЫ БЕССОНОВОЙ
«Пат Королеве!»
«Не прикрывай открытых окон»
«Заросшая дорога в рай»
«Меня убил Лель»
«Только не уходи…»
«Девятый трутень»
«Причудливость скользящих миражей»
«Ты только руку протяни…»
«Последний полёт птицы Додо»
«Тени давних грехов»
«Ярость одиночества»
«Кто убил скорпиона»
«Изморозь»
«Тени прошлой любви»
«Приключение суслика в стране Седьмого лепестка»
«Жил-был воробей и другие сказки»
«Мои любимые сказки» в трёх книгах
«Яблочный дождь»
«Сказки рыжего болота»