абсолютно не на что жаловаться, во всяком случае, страдать мне, слава богу, совершенно не из-за чего.
На второй день фестиваля, вечером, Линда, сидя с мужем в гостиной, что-то читала, когда в распахнувшуюся дверь влетела Ивонна и устремилась к пандусу, ведущему на нижний этаж. Проходя мимо хозяев дома, она лишь слегка махнула им рукой в знак приветствия и небрежно бросила что-то вроде: «Добрноч!»
— Как у вас дела? — крикнул ей вслед Джей. — Как ваш мастер-класс?
— Все отлично! — донеслось снизу. — Только вставать рано придется — мне достались первые часы. Так что спокойной ночи!
И до них донесся негромкий плеск льющейся в душе воды — впрочем, лилась она очень недолго, — после чего они просидели за чтением еще добрых два часа.
Проснувшись среди ночи и с трудом пробиваясь сквозь пелену тяжкого, вызванного снотворным сна, Линда услышала, что муж моется под душем. В этом, в общем, не было ничего необычного, но Линду, как всегда, охватило странное беспокойство. Сегодня все это как-то особенно остро напомнило ей о пережитом семь лет назад. Некоторое облегчение она испытала, лишь сумев убедить себя, что все это давно в прошлом, и тогда ей наконец удалось снова уснуть.
Каждый вечер Карен-Люси и Ивонна сидели в баре, где играла живая музыка. И каждый вечер предлагали Томазине пойти вместе с ними, но он всегда отвечал им отказом и говорил, что лучше сейчас пойдет к себе, позвонит домой, поговорит с женой и детьми, а потом ознакомится со списком мероприятий, запланированных на завтра.
— Он, между прочим, неплохой фотограф, — сказала Карен-Люси Ивонне. — А если б еще и по-настоящему любил это дело, то мог бы стать отличным фотографом. Вот только по-настоящему он это дело не любит. Он и сюда-то приходит, только потому…
И обе одновременно с пониманием кивнули, продолжая таскать из корзинки на столе кукурузные чипсы.
— Храни, Господи, его душу, — прибавила Карен-Люси.
— Да уж. И душу его жены тоже.
— Да уж, черт побери! — И Карен-Люси невольно прижала пальцы к губам. — Иви, меня предали. Пре-да-ли. Я хочу, чтобы ты это знала.
Ивонна кивнула.
— И это все, что я хочу сказать.
Ивонна снова кивнула.
— Мое сердце разбито.
— О, я знаю.
— Да, разбито. Он разбил мне сердце. — Карен-Люси щелкнула по кукурузному чипсу, и тот полетел через весь стол.
Ивонна немного помолчала, потом спросила:
— А все-таки почему Джой так вращает глазами, когда со мной разговаривает?
— Ах да… Дело в том, дорогая, что несколько лет назад сын Джой убил здесь девушку и закопал ее на заднем дворе, а потом не выдержал и все рассказал мамочке. Да-да, я совершенно серьезно. — И Карен-Люси энергично кивнула в подтверждение своих слов. — Так что теперь ему до конца своей жизни сидеть в тюрьме, как бы долго эта его жизнь ни продолжалась. Джой с мужем развелись, и все деньги забрал ее муж — они были богаты, но он все деньги забрал, — вот она теперь и живет в трейлере, за городом, а если ты к ней попадешь, то сразу увидишь у нее на полочке фотографию: она стоит рядом с сыном, положив руку ему на грудь как бы в знак большой любви, только на самом деле она просто рукой закрывает тюремный номер у него на форме, чтобы на фотографии казалось, будто на нем обыкновенная темно-синяя рубашка.
— Господи, — вырвалось у Ивонны. — Господи, боже мой…
— Вот-вот.
— Сколько же ему было лет, когда он это сделал?
— Пятнадцать, по-моему. А может, шестнадцать. Но приговор ему вынесли, как взрослому, потому что он почти два года никому об этом не говорил. Просто закопал девчонку на заднем дворе, и все. Если б он тогда сразу все матери выложил, то пожизненного бы не получил. А так получил. Без права на досрочное освобождение.
— Неужели даже собаки трупного запаха не учуяли? И тело не выкопали?
— Нет, мэм. Даже собаки. Он, должно быть, очень глубоко ее закопал. — Карен-Люси подняла два пальца. — Представляешь, целых два года прошло, и тут он вдруг говорит: «Мама, мне надо кое-что тебе рассказать!»
— А с семьей той девушки что случилось?
— Они отсюда куда-то уехали. И бывший муж Джой тоже уехал. Не пожелал иметь ничего общего с таким сыном. По-моему, просто руки умыл. А Джой каждый месяц ездит в Джолиет, Иллинойс, чтобы с сыном повидаться.
Ивонна медленно покачала головой, потом пальцами взъерошила волосы.
— Уф-ф! Ничего себе…
Они долго молчали, потом Карен-Люси сказала:
— Мне ужасно жаль, Иви, что у тебя нет детей! Я же знаю, как ты хотела ребенка.
— Ну да, но ты ж понимаешь…
— Из тебя бы очень хорошая мать получилась, я в этом не сомневаюсь.
Ивонна посмотрела на подругу.
— Что ж, такова жизнь. Такова наша поганая жизнь.
— Да уж, такова.
А наутро после той неприятной вечерней сцены, то есть через три дня после приезда, Ивонна Таттл вдруг сама подошла к Линде, когда та мыла на кухне свою чашку из-под кофе. Линде даже в голову не приходило, что Ивонна до сих пор в доме, и она даже вздрогнула от удивления, услышав у себя за спиной ее голос.
— Вы случайно не видели мою белую пижаму? — с явным любопытством спросила Ивонна.
— С чего это вдруг? И где я могла ее видеть? — Линда поставила чашку в сушильный шкаф.
— А с того, что моя пижама пропала. То есть попросту исчезла. А такие вещи сами собой не исчезают. Если вы понимаете, что я имею в виду.
— Не понимаю. — Линда вытерла руки посудным полотенцем.
— Ну что ж. Я всего лишь имею в виду то, что моя белая пижама, которую я каждое утро кладу под подушку, исчезла. — Ивонна развела руками, точно рефери на футбольном поле, оказавшийся в трудной ситуации. — Исчезла. Но должна же она где-нибудь быть! Вот я и решила у вас спросить: может, ваша прислуга ее в стирку забрала или что-нибудь в этом роде.
— Наша прислуга вашу белую пижаму не брала!
Ивонна некоторое время молча смотрела на Линду, потом с некоторым сомнением хмыкнула, и это хмыканье привело Линду в ярость, скрыть которую оказалось выше ее сил.
— У нас в доме чужих вещей не крадут! — выкрикнула она.
— Я же просто спросила, — пожала плечами Ивонна.
Последний день фестиваля пришелся на уик-энд. В том же зале бывшей частной школы, где проходил прием по случаю открытия фестиваля, на одной стене были вывешены фотографии наставников, а на другой — их учеников. Ивонна, Карен-Люси и Томазина стояли в сторонке, наблюдая за медленно движущимися по залу людьми.
— Господи, до чего гнусно! — сказала Ивонна.
Томазина, щелкнув замочком, прикрепил клатч к другому запястью и спросил:
— Ну, а ты, Карен-Люси, наверняка привыкла к тому, как эти глупые люди пялятся на сделанные тобой снимки, не так ли? Посмотри, как качает головой вон та женщина. Она явно недоумевает, зачем было снимать вдребезги разлетевшиеся тарелки, и думает: что же могут означать все эти осколки?
— Они означают, что жизнь моя разбита вдребезги, — отозвалась Карен-Люси.
Томазина улыбнулся и сказал, нежно глядя на нее:
— Нет, это у меня от тебя мозги вдребезги.
— Давай-ка лучше поедем домой, дорогая, — предложила Карен-Люси. — По-моему, вон та дама — типичный гриф, богатая пожирательница культурной падали; да мне достаточно на ее затылок взглянуть, чтобы с уверенностью это утверждать. Такая особа даже в сортире пользуется не туалетной бумагой, а салфетками из тонковолокнистого хлопка! Господи, да возьми ты и купи эту чертову фотографию! — Карен-Люси демонстративно отвернулась.
— Слушай, это ведь та самая! Ну, та, у которой я сейчас живу. Ох, давайте и впрямь поскорей отсюда уйдем.
— Да, куколка, мы немедленно уходим, — кивнула Карен-Люси.
Все трое вышли и несколько мгновений постояли на деревянном крыльце, щурясь от слепящего, невероятно яркого солнечного света. Томазина даже полез за темными очками.
— Жарко, между прочим, — заметил он. — Я и не предполагал, что снаружи так жарко. А я в нейлоновых чулках!
— Они очень мило на тебе смотрятся, — сказала Ивонна. — И сам ты тоже выглядишь очень мило.
— А разве он не всегда выглядит очень мило? — И Карен-Люси чмокнула губами, как бы посылая Томазине воздушный поцелуй. — Господи, да тут жарче, чем в шерстяном носке, когда там два кролика трахаются!
Все трое вздрогнули от неожиданности, когда сзади вдруг раздался громкий мужской голос:
— Приветствую вас, девушки и юноши! — Оказалось, это Джей Петерсон-Корнелл, который вышел из зала следом за ними. — Выставка вам, похоже, поднадоела? — И он, протягивая руку Карен-Люси, представился: — Меня зовут Джей. — Сперва его глаза скрывали блестевшие на солнце темные стекла очков, но затем он очки снял. — Счастлив с вами познакомиться. Я ваши работы просто обожаю.
— Благодарю вас.
— Могу я угостить вас, девушки, чем-нибудь прохладительным?
— Боюсь, что нет, — сказала Карен-Люси. — Мы спешим, у нас назначена встреча…
— Понятно. — Джей повернулся к Ивонне. — А вас мы за всю эту неделю почти не видели. Не знаем даже, понравилось ли вам в нашем маленьком городке. Вы, должно быть, нашли его скучным по сравнению с вашим прекрасным и развратным Тусоном?
— Нет, мне ваш городок очень понравился, — сказала Ивонна, чувствуя, как по спине у нее течет пот.
— Ну, нам пора, друзья мои. Приятно было с вами познакомиться, мистер Джей, — попрощалась Карен-Люси и начала спускаться с крыльца. Ивонна и Томазина тут же последовали за нею. Затем все трое гуськом прошли по тропинке, ведущей через рощицу, и скрылись за деревьями. Ни один из них не произнес ни слова, пока они не оказались на поляне возле церкви.
— Господи, мне просто необходимо выпить! — воскликнула Ивонна.
В баре Томазина спросил:
— А вы обратили внимание, что он меня как бы и вовсе не заметил?
— Ну, естественно, дорогуша, он постарался тебя