В 2016 году я посетил Бугуруслан по приглашению курсантов – принять участие в праздновании 75-летней годовщины основания летного училища. Забегая вперед, скажу, что училище разительно изменилось, и исключительно в лучшую сторону. Даже асфальтовую дорогу провели к главному въезду на территорию училища! Четыре с половиной миллиарда лет земля не знала асфальта в этом месте.
От поездки я получил огромное удовольствие и не жалею, что, несмотря на нежелание возвращаться в город, запечатлевшийся в моем сознании как исключительно мрачное место, я все же приглашение принял. Я порадовался изменениям, встретился со многими знакомыми мне людьми, поглядел на Рузова… Простил старика, чего уж там. А в одном из разговоров я услышал от одного из тех инструкторов, кто работал в те годы: «Да время было такое – трудное…»
Эх! Это не время было «такое трудное»! Это вы и ваши коллеги расписались в бессилии управлять молодежью, организовывать их распорядок жизни, отвечать за безопасность. Не обвиняю (столько воды утекло), просто констатирую.
…Три моих однокурсника возвращались вечером из бани, расположенной в километре от летки. В училище образца тех лет мыться было категорически негде – не было теплой воды.
У самых стен летного училища их встретили старшекурсники. Без особых прелюдий последние приступили к избиению первых – за просто так, потому что кровь молодецкая, распаленная спиртным, взыграла. Захотелось удаль показать, силушку.
В результате нападения двоих списали по медицине – от ударов по голове у парней упало зрение. Их распухшие лица невозможно было скрыть от пилотов-инструкторов. Началось расследование, и… Все трое потерпевших упорно стояли на том, что нападение – дело рук местных жителей. Мол, шли, никого не трогали, подошли местные, избили, убежали. Приметы не помним.
Ни один из курсантов, кто знал о происшедшем, не нашел в себе смелости «настучать» на старшекурсников – это считалось «западло», и у «сдавших своих» были бы огромнейшие проблемы. Парней списали, «герои» не пострадали. Один из них вполне себе летает сегодня в одной из авиакомпаний.
«Сам погибай, а бандитов не сдавай!» Вот так мы и жили в 90-х годах в знаменитом некогда летном училище. Чудовищно, но вот так. И это лишь один из запомнившихся мне эпизодов.
…С мечтой летать пришли сюда.
Дорога вверх казалось ясной.
Нырнуть хотелось в облака,
Но оказалось, что напрасно.
Нас сразу взяли на испуг —
Учиться надо очень долго.
И может быть, далекий путь
Не сможет принести нам толку.
Для командиров мы – никто!
Их мы за это уважаем…
Нас унижают ни за что!
Что будет дальше, мы не знаем…
Припев
Жизнь трудна, но впереди
Кого-то ждет конец пути.
И может быть, им буду я,
А может быть, им будешь ты…
Здесь можешь не учить совсем.
Что будет с авиацией вскоре?..
Не любит небо алкашей,
Не знать бы нам такого горя!
Чем дальше в лес, тем больше дров,
О доме часто вспоминаем.
Висит на стенке календарь,
На днях прошедших крестик ставим.
Но, зубы крепко сжав, идем
К концу мучений… иль ученья.
Сдадим мы госы[40], и диплом
Поднимет наше настроенье!
Я был весьма дружен с гитарой и оставшееся после учебы и тренировок время посвящал творчеству – сочинял песни. Свободные часы было просто необходимо чем-то заполнить, иначе постоянное напряжение, ощущение опасности от творящегося вокруг беспредела изматывало душу.
А в первую неделю, оставаясь до субботы наивным школьником, я пел вот так:
Зарей окрашен небосвод.
Спешу к тебе, мой самолет!
Встречает радостно меня,
«Привет, мой Друг!» – сказал и я. —
Ну что же ты, готов? Вперед!»
Несет меня мой самолет.
Небеса! На крыльях облака!
И под крылом земля, а впереди звезда.
А впереди звезда мерцает и зовет.
Неси меня быстрей! Вперед, мой самолет!
Поет мне песню твой мотор,
И я вступаю в разговор:
«Мой самолет, неси меня
Вперед и вверх, прошу тебя!
Смотри, земля, ведь я Пилот!
Вся жизнь – мечта! Вся жизнь – полет!
Небеса…
Вся жизнь – мечта, вся жизнь – полет…»
«Полетали» мы неплохо. Кто-то меньше, кто-то больше. Но так или иначе успели полетать все. Был очень сложный период.
Тем не менее я упрямо верил в то, что у хороших парней все сложится. С первых дней учебы поставил себе цель: что бы вокруг ни происходило – учиться! Учиться прилежно, чего бы там ни говорили о том, что «в отряде на диплом не смотрят» или «лучше выпуститься с красной рожей и синим дипломом, чем наоборот». Я учился, стараясь не думать о «гориллах». Признаться, это даже помогало, отвлекало от дурных мыслей, от ожидания пришествия очередного идиота.
…Лето 1997 года. Жаркий июньский день. Общага практически пустая – в последние дни «старшаки», недавно вызванные на полеты, особенно озверели, и попадаться им на глаза не хотелось никому. Все куда-то разбежались.
А мне надоело гулять, дожидаясь вечера и расправы. Я не пошел. Я сижу в комнате, в которую мы по зиме поставили черно-белый телевизор. Смотрю его и пытаюсь читать конспект.
В комнату входят «пришельцы». Сердце мое уходит в пятки, ожидаю худшего.
– Сидишь? А где, [нецензурная брань], все? – развязно спрашивает один из них.
Пожимаю плечами:
– Кто где. Гуляют, наверное.
– Гуляют? – заржали идиоты. – Сбежали, значит! Крысы! А ты что – самый смелый? Чего не гуляешь?
Пожимаю плечами. Молчу. Страшно.
Старшекурсники решили сыграть в «благородных бандитов»:
– Ну, раз смелый, тогда сиди дальше. Учись хорошо!
Ушли. А тех, кто начал подтягиваться к вечеру, встречали совершенно иначе…
А на мои дипломы Бугурусланского летного училища и Академии гражданской авиации Санкт-Петербурга ни в одной авиакомпании никто и не посмотрел.
Что учили и что нравилось?
Безусловно, мне нравились летные дисциплины – аэродинамика, самолетовождение, метеорология, конструкция двигателя и самолета и тому подобное. Тем не менее раз уж я решил учиться, то не халявил и с основами общественных наук, культурологией, авиационной психофизиологией и прочими предметами. Более того, я с удивлением почувствовал, что мне по душе тема авиационной психологии, особенно когда стали изучать предмет «Безопасность полетов».
Было очень много часов английского языка, но от него меня, только что закончившего школу с углубленным его изучением[41], освободили практически сразу же после первых занятий и не привлекали вплоть до той поры, когда стали проходить непосредственно авиационный английский.
Согласно традиционной методике обучения, мы вели конспекты. С раннего детства учеба в летном училище ассоциировалась у меня именно с ними. Красочные отцовские конспекты привлекали мое внимание. Еще будучи малышом, я любил разглядывать картинки, которые отец рисовал в них.
Соответственно, когда я сам стал курсантом, у меня был образец для подражания. И я продолжал в том же духе. Конечно, на занятиях я не рисовал. На них приходилось быстро-быстро записывать за преподавателем мелким убористым почерком (который, опять же, я подсмотрел у отца). После лекций я возвращался в кубрик и вот там уже доставал карандаши и раскрашивал. Тогда не было планшетов и интернета, поэтому времени для художеств оставалось чудовищно много.
Как учил? Сначала разбирал все нюансы очередной темы, чтобы не оставалось ни одного непонятного момента. А затем просто зубрил. Чтобы, если вызовут, отвечать четко и красиво.
Как зубрил? Сначала заучивал, а потом брал черновик и по памяти писал то, что выучил, рисуя графики, таблицы и рисунки. Вот таким вот образом я постигал материал по всем основным дисциплинам. Когда мы проходили конструкцию «АШ-62ИР»[42], двигателя Ан-2, то в свободное время я приходил в класс, где стоял стенд с этим двигателем. И учил.
Периодически садился за повторение пройденного… от начала года. В итоге к экзаменам я подошел со способностью написать по памяти конспекты по аэродинамике, СВЖ[43], метеорологии и конструкции двигателя и самолета. К госэкзаменам я не готовился вообще – пришел и сдал. На отлично!
Возможно, по прочтении этого в вашей голове сформировался образ некого зубрилы-ботаника, только и делавшего, что корпевшего над книжками. Нет, это занимало гораздо меньше времени, чем даже мне самому представляется сегодня. Несмотря на такое отношение к учебе, свободного времени оставалось очень много (где бы сегодня столько взять?). Я регулярно занимался спортом и любил летать на тренажере Ан-2. В дни, когда меня назначали дневальным, я, закончив со своими обязанностями, отправлялся в тренажерный центр, где Игорь Андреевич Сазонов, о-о-очень своеобразный дед (еще отца моего учил – был у него командиром авиаэскадрильи), всегда шел навстречу – тратил свое время на мои тренировки.
– Ну что тебя все в право тянет! У тебя, что, правое яйцо тяжелее левого? – кричал Игорь Андреевич в моем самом первом полете на тренажере. Помню, я вышел из кабины красный от стыда, с мокрой спиной, но полный решимости доказать, что с ними у меня все нормально!
И начиная со второй сессии, к которой я очень основательно подготовился теоретически, у меня начало получаться. С каждым разом летал все чище и чище. Яйца постепенно сравнялись в весе.
Я фанател от полетов даже на таком тренажере, какой был у старичка Ан-2. Это была кабина, стоящая неподвижно, без какой-либо «картинки за окном», то есть все «полеты» проходили исключительно по приборам.