– Берем с собой Вуазне? – осведомился Вейренк.
– Хочешь увеличить численность армии? Я уже завербовал Ретанкур.
– Ретанкур? Как тебе это удалось?
– Чудом.
– Итак? Приглашаем Вуазне? Сегодня вечером.
– Почему нет?
– Мы двинулись вдвоем; но воинство росло,
И к берегу реки три тысячи пришло,
Настолько, видя нас шагающими смело,
Ободрились и те, чье сердце оробело[7].
– Это твой фальшивый Расин?
– Нет, это подлинный Корнель, кроме одной детали: у него было “Нас двинулось пятьсот”.
– Поэтому-то я и подумал: это лучше. Ты считаешь, что у Вуазне “сердце оробело” из-за расследования по поводу паука?
– Ничуть. Кто способен столкнуться лицом к лицу с муреной, того паук-отшельник вряд ли испугает.
– Тогда зови его.
Адамберг разворачивался во дворе, собираясь уехать, когда у окошка с его стороны возник Данглар. Комиссар опустил стекло и дернул стояночный тормоз.
– Вы видели дроздиху, Данглар? Она вернулась к нам высиживать яйца. Это к счастью.
– Только что арестовали насильника из девятого округа, – возбужденно сообщил майор.
– Я знаю.
– А несколько часов назад вы узнавали у меня контакты Декартье.
– Да.
– Значит, этот арест организовали вы?
– Да, это был я.
– Никого не предупредив? Один?
– А я так и так один, разве нет?
Это был удар ниже пояса, подумал Адамберг, когда увидел, как исказилось лицо его заместителя. На лице его все эмоции отразились так же ясно, словно были нарисованы мелом на черной доске. Адамберг только что причинил ему боль. Но Данглар становился для команды серьезной проблемой. Весомостью своих знаний и точностью аргументов – кто поверит, что этих людей убили при помощи пауков-отшельников? – Данглар подрывал сплоченность коллектива. Собрав большинство сотрудников под свои знамена против комиссара. Второй раз за год. Второй раз, черт бы его побрал! Конечно, с одной стороны, майор был прав. Но, с другой стороны, Данглар проигрывал ему в силе воображения, а еще больше – в открытости ума, и уж совсем вчистую – в терпимости. И он подвергал его, Адамберга, опасности. Опасности потерять авторитет, но на это комиссару было плевать. Опасности сойти за психа, но на это ему тоже было плевать. Опасности, что над ним будут смеяться подчиненные, но и на это ему тоже было плевать, правда, немного меньше. Опасности, что история получит огласку – но она и так уже ее получила, – опасности быть уволенным за бредовые идеи и неспособность работать, а на это ему было совсем не наплевать. Не говоря уж о том, что если Данглар продолжит в том же духе, столкновение станет неизбежным. Или один, или другой. Два оленя дерутся – деревья трещат. Так или иначе, нужно как-то выпутываться.
– Данглар, мы еще вернемся к этому разговору.
– О насильнике из девятого округа?
– О вас и обо мне.
И Адамберг уехал, оставив майора в растерянности посреди двора.
Глава 16
Третий вечер подряд Эстель наблюдала, как офицеры полиции устраиваются за столиком ее ресторана. На сей раз два беарнца пришли в сопровождении низкорослого лохматого мужчины с красноватым лицом. Он был ей незнаком. Полицейский с рыжими прядями улыбался ей, держался приветливо, что, видимо, свидетельствовало о том, что он проявляет к ней интерес. Накануне комиссар ушел, а он задержался и рассказывал ей о горах. Но эти регулярные собрания за кастрюлькой с супом вряд ли устраивались ради того, чтобы повидаться с ней. Нет, у них, очевидно, возникли трудности, которые требовали ежевечерних встреч. Все трое почти не разговаривали, пока она не принесла заказанное блюдо.
– Вуазне, вы не обязаны есть гарбюр, – сказал Адамберг.
– Надо же, – заметил Вуазне, улыбаясь и похлопывая себя по животу, – когда вы меня сюда позвали, то я решил, что нужно пройти обряд, чтобы быть принятым в тайное общество. Съесть ваш беарнский суп, сваренный из чего придется, так?
– Не из чего придется, а из капусты, картошки и свиной рульки, если она есть, – поправил его Вейренк.
– Годится, – сказал Вуазне, – я не привередлив.
– Что касается тайного общества или, во всяком случае, секретов, – тут вы не ошиблись, – подтвердил Адамберг. – И это отвратительно. Атмосфера в комиссариате нездоровая.
– Это еще слабо сказано. Снова разделились на три лагеря. Те, кто против, и те, кто не то чтобы за, а скорее попутчики, я бы сказал. Потому что есть ли на самом деле те, кто за? И третья часть – те, кто колеблется, держит нейтралитет, предпочитает не вмешиваться. Но некоторых нейтральных можно отнести к сочувствующим, например Меркаде, или к критикам, как Керноркян. Вы это хотели узнать? Что происходит в комиссариате? Но вы это понимаете так же хорошо, как и я.
– Да, так же хорошо, лейтенант, и я не использую вас в качестве шпиона. Я попросил вас прийти, чтобы проинформировать о некоторых неприятных вещах.
– Почему меня?
– Потому что вы первым обратили внимание на похождения паука-отшельника.
– Я вам уже говорил, почему они меня заинтересовали.
– Не важно. Вас все это беспокоило, и не только из-за вашего деда.
– Что пауки-отшельники убивали – конечно, беспокоило. Все эти слухи о мутации, инсектицидах, быстром росте популяции никого не оставляют равнодушными. А он совсем неплох, этот гарбюр. О каких неприятных вещах вы говорили, комиссар?
– Эти два покойника, Клавероль и Барраль, продолжали всю жизнь встречаться и за рюмкой-другой пастиса обмениваться воспоминаниями о боевой юности.
– Ним невелик, как сказал Мордан, но допускаю, что это любопытный факт.
– Особенно если знать, что они были членами банды “плохих парней” в сиротском приюте.
– Из тех, кто мучит маленьких, хилых и толстых. Мне такие знакомы, еще бы, столько от них натерпелся… Иногда мне хотелось, чтобы они сдохли. Но много лет спустя пойти и замочить прежних мучителей – нет, никогда. Вы ведь об этом подумали, да, комиссар?
– Такой вариант тоже нельзя исключить, – вмешался Вейренк. – Во время расследования нельзя упускать из виду совпадения, вы знаете это не хуже нас.
– Расследование. Данглар, услышав это слово, взбесится.
– Ничто не говорит о том, что они перестали быть негодяями.
– Жуками-вонючками, – уточнил Адамберг.
– Жуками-вонючками? – удивился Вуазне. – Вы имеете в виду жуков-медляков?
– Да.
– Но третий умерший, Ландрие, не воспитывался в приюте.
– Остается выяснить, были ли они знакомы.
– И этот Ландрие, – снова заговорил Вейренк, – давал показания как случайный свидетель в деле об изнасиловании девочки-подростка.
– Не люблю я этих случайных свидетелей, – проворчал Вуазне.
– То же самое сказал и я, – согласился Адамберг.
– Виновника нашли?
– Нет.
– Когда это было?
– Двадцать восемь лет назад.
– Тоже очень давно, – вздохнул Вуазне и протянул пустую тарелку, чтобы ему положили добавки. – Но это уже не так невероятно. Молодая женщина, так и не оправившись от случившегося, в зрелом возрасте решила убить насильника. Прошло столько лет, так что никто на нее не подумает. Особенно если скрыть эту смерть среди других. Тех, кто пострадал от укусов.
– И снова мы возвращаемся к тому, с чего начали: пауку не отдашь приказ укусить, тем более шестидесяти паукам сразу.
– Шестидесяти?
– Знаете ли вы, Вуазне, сколько яда паука-отшельника нужно, чтобы убить человека?
– Ну, наверное, – попытался прикинуть Вуазне, – от трех до пяти гадюк, из расчета пятнадцать миллиграммов от каждой. Паук-отшельник маленький, значит, понадобится раз в пять больше укусов, так?
– Вы почти угадали. Понадобится полное содержимое сорока четырех желез, то есть двадцать два паука.
– Не считая сухих укусов или с ядом из одной железы.
– Совершенно точно.
– Но я все равно настаиваю на том, что жертвами были старики, – заметил Вуазне. – Предположим, трех укусов хватит, чтобы ослабить иммунную защиту старого человека. Все-таки этот яд – не ерунда какая-нибудь. Это некроз, сепсис, гемолиз. Почему не от трех укусов?
– Я об этом не думал, – произнес Вейренк.
– А это уже вполне вероятно, – с горячностью произнес Вуазне и протянул стакан, чтобы ему налили еще вина. – Что это за вино?
– Мадиран.
– Очень вкусное. Вполне возможно, что какой-то парень разработал технику отлова пауков. В темноте, ночью.
– Или он вытягивает их при помощи пылесоса из укрытий, – предположил Вейренк. – Они живучие, эти пауки. Потом нужно только разрезать мешок пылесоса и вытащить их оттуда.
– Блестящая идея! – одобрил Адамберг.
– Могу подтвердить, пауки в мешке выживают, в этом нет сомнения. Итак, предположим, что наш убийца… Я сказал “наш”, но это еще не значит, что я во все это верю.
– Это мы уже усвоили, Вуазне, – сказал Вейренк.
– Предположим, что наш убийца обзавелся порядочной коллекцией пауков-отшельников. Подкладывает их по три-четыре штуки в каждый ботинок, в брюки – это очень удачно, потому что из брюк они никуда не денутся, – в носки или в постель старику, где тот их наверняка заденет, и они его укусят.
– Про две смерти известно, что жертвы были укушены на улице, вот в чем досада, – заметил Адамберг.
– Черт! – расстроился Вуазне.
Адамберг и Вейренк переглянулись. Вуазне огорчился, когда его теория развалилась, и это был добрый знак. Ни один человек, у которого есть своя теория, даже если он ее только что выстроил, не может спокойно смотреть, как в ней пробивают брешь. Наметился путь, едва-едва, но наметился.
– Или же оба старика соврали и их укусили в помещении, – медленно проговорил Адамберг.
Все трое некоторое время сидели молча, размышляя над этой гипотезой. Эстель принесла сыр томм.
– Не понимаю, зачем им врать, – задумчиво произнес Вейренк.
– Я тоже, – слукавил Адамберг, который нащупал серьезный мотив, но хотел, чтобы Вуазне сам до него додумался.