– Очень, – подтвердил Вейренк.
– Всего один евро, – радостно сообщила Ирен. – Погодите немного, кажется, припоминаю. Да, высокий говорил.
– Клавероль.
– Он говорил примерно так: “Ты знаешь, кого я видел на этой гребаной барахолке?” Ой, извините меня, простите, я ведь просто стараюсь передать его слова.
– Прекрасно.
– Ну вот, он так и сказал, а потом продолжал: “Малыша Луи. Этот говнюк меня узнал, не знаю, как ему это удалось”. Малыш Луи – это же один из тех детей?
– Да, тот, которому отрезали ногу.
– А второй, Барраль, сказал первому – Клаверолю, да? – что малыш Луи узнал его, наверное, по зубам. Потому что уже в детстве у Клавероля не хватало зубов. Такая вот история, малыш Луи узнал его, и взрослому Клаверолю это совсем не понравилось. Совершенно не понравилось. У него напрочь испортилось настроение. А, вот еще, он сказал, что этот маленький говнюк остался таким же тощим, как раньше, и уши у него такие же большие. И что, несмотря на это, он посмел ему угрожать. Длинный послал его куда подальше, а малыш Луи ему сказал: “Ходи и остерегайся, Клавероль, я не один”.
– Не один? Жертвы продолжали встречаться?
– Насчет встречаться – этого я не знаю. Но сейчас, когда есть всякие “Однокашники”, “Школьные друзья” и прочее в таком духе, все развлекаются тем, что разыскивают друг друга. Так почему бы им не найтись?
Ирен вдруг подскочила на месте.
– Ваш поезд! – закричала она, указывая рукой на пути. – Он стоит у перрона. Он уже свистит!
Адамбергу едва хватило времени, чтобы собрать фотографии, а Вейренку – забрать папку, и они вскочили в поезд.
Адамберг отправил сообщение:
Извините, что не успел заплатить за шоколад.
И получил ответ:
Ничего, переживу.
Его ждали еще два сообщения. Первое – от Ретанкур:
Приятная была поездка?
Адамберг улыбнулся и показал сообщение Вейренку.
– Ретанкур сделала шаг навстречу, – сказал он. – Теперь нас будет уже не трое, а целых четверо. Как там было в стихах у твоего Расина?
– Корнеля.
– Ну все равно, нужно будет опять их изменить.
– Мы вышли вчетвером; но воинство росло,
И к берегу реки три тысячи пришло.
– Вот, – прервал его Адамберг, подняв руку. – Нас четверых будет вполне достаточно, чтобы опросить пять жертв.
– Одиннадцать жертв.
– Но из одиннадцати у четверых – сухой укус, еще у двоих – укус с легкой дозой яда. Они не мучились.
– Но это не повод их исключать. Они тоже в числе пострадавших и заодно с изувеченными. И те, кто избежал худшего, чувствуют себя виноватыми перед своими товарищами-калеками. Так называемая вина выживших. Они могут ненавидеть и желать отмщения даже больше, чем остальные.
– Согласен. Одиннадцать. Пусть Фруасси посмотрит, где все они сейчас.
Адамберг ответил Ретанкур:
Очень. День беспощадной расслабухи.
Интересно?
Очень интересно.
– Есть еще сообщение от Вуазне. Он приедет на вокзал раньше нас и будет ждать на перроне у первого вагона. Когда мы прибываем?
– В девять пятьдесят три.
– Он спрашивает, как насчет гарбюра.
Вейренк кивнул:
– По воскресеньям они работают.
– Ты точно знаешь?
– Да. Пригласим приехать Ретанкур? Будем увеличивать наш состав?
– Не получится. Сегодня она слушает Вивальди.
– Ты точно знаешь?
– Да.
Адамберг набрал последнее сообщение, сунул телефон в карман и сразу же уснул. Вейренк замолчал на середине фразы, в очередной раз удивившись способности комиссара мгновенно засыпать. Веки его были закрыты, но не совсем: оставались маленькие щелочки, как у дремлющей кошки. Кое-кто говорил, что никогда нельзя угадать наверняка, бодрствует он или спит, порой даже на ходу, и что он бродит где-то на границе двух миров. Может, именно в такие моменты, подумал Вейренк, открывая папку доктора Ковэра, Адамберг думает. Может, там они и были, эти туманы, сквозь которые он видел. Он опустил откидной столик напротив сиденья и положил на него список членов банды – девять мальчишек. Потом – список одиннадцати их жертв: Луи, Жанно, Морис… Где они теперь? Тот, кому отрезали ногу? Тот, кому отняли ступню? Тот, кто лишился щеки? Тот, у кого нет мошонки? Тот, с изуродованной рукой?
Он внимательно прочитал заключительную часть материалов, покачал головой. Все мальчишки из паучьей банды оказались в приюте в результате трагических обстоятельств. Родители погибли, были депортированы, попали в тюрьму за изнасилование или убийство, мать убила отца, или наоборот, и тому подобное. После периода пауков-отшельников настал период сексуального преследования. Они только однажды ухитрились проникнуть в спальню к девочкам, которая, кстати, в записях была названа “неприступной”, и охранник схватил их, когда они срывали с девчонок одеяла. Как говорил доктор Ковэр, эти типы умудрялись просочиться повсюду.
– Он невротик, – тихо произнес Адамберг, не поднимая век.
– Кто?
– Ковэр. Ты сам это сказал.
– Жан-Батист, запомни раз и навсегда: мы все невротики. Все зависит от того, насколько мы сами способны держать себя в равновесии.
– И я тоже? Я невротик?
– Разумеется.
– Ну что же, тем лучше.
Адамберг снова мгновенно уснул, а Вейренк стал кое-что записывать. Чем ближе поезд подходил к Парижу, тем отчетливее чувствовалось присутствие Данглара. Господи, что на него нашло? Адамберг перестал злиться и больше не упоминал о нем. Но Вейренк знал, что комиссар неминуемо вступит в схватку – так, как умеет.
Глава 19
Вейренк остановился на перроне в пятнадцати метрах от Вуазне, который дымил сигаретой, хотя в этом общественном месте, одном из самых ветреных в Париже, курение было запрещено.
– Разве Вуазне курит?
– Нет. Наверное, стащил сигарету у сына.
– У него нет сына.
– Тогда не знаю.
– Тебе знаком Бальзак?
– Нет, Луи. Не представилось случая познакомиться.
– Ну так вот, посмотри на Вуазне – и увидишь Бальзака. Он не так сильно хмурит брови и пока еще не настолько заплыл жиром, но добавь черные усы – и будет вылитый Бальзак.
– Значит, в конечном счете Бальзак не умер.
– В конечном счете – нет.
– Это утешает.
Эстель встретила троих полицейских без малейшего удивления. Пока у них проблемы, она сможет видеть этого офицера с рыжими прядями каждый вечер. У нее это уже вошло в привычку, а привычка превратилась в смутное желание. Когда они завершат свое дело, то исчезнут, и он вместе с ними. Она предпочла отойти в сторонку, сделать вид, будто этим вечером очень занята.
– Я попробую другое блюдо, – сказал Вуазне. – Возьму фаршированного молочного поросенка. Думаете, стоит?
– По мнению Данглара, безусловно, – заметил Вейренк.
– Что нам следует думать о мнении Данглара в настоящий момент? – произнес Адамберг. – Впрочем, по поводу молочного поросенка я с ним согласен, но только по поводу поросенка. Вуазне, до вас доходили какие-нибудь слухи о Дангларе? Говорят, когда Ноэль грохнул кулаком по его столу, это наделало шума.
Вуазне потупился и положил ладонь на живот. Вейренк встал и пошел к стойке сделать заказ. От Адамберга не укрылось, что Эстель редко поглядывала в сторону беарнца. Она немного отступила, Вейренк сделал шаг вперед.
– Мне кажется, он думал, что делает как лучше, – проговорил Вуазне.
– Какая разница, что он думал, лейтенант? Если бы не вмешались Мордан и Ноэль, я схлопотал бы выговор. Мне важно, что думаете вы.
– Он слишком налегал на вино.
– Это ничего не объясняет, он всегда налегает на вино.
– Он думал, что делает как лучше.
– А сделал хуже.
Вуазне так и сидел понурившись, и Адамберг решил, что пора остановиться. Он не хотел мучить лейтенанта, попавшего между молотом и наковальней.
– Вы, наверное, что-то нашли и теперь сумеете доказать, что он сделал хуже? – оживился Вуазне. – Вы видели архивы?
– Полностью. Эти “скверные мальчишки” организовали банду в сиротском приюте. Которая носила забавное имя.
Вейренк достал из сумки папку и положил ее перед лейтенантом. “Банда пауков-отшельников. Клавероль, Барраль, Ламбертен, Миссоли, Обер и Ко”.
Вуазне не заметил, как Эстель принесла ему молочного поросенка, не поблагодарил ее даже кивком. Он не отрывал глаз от наклейки на папке.
– Господи, – пробормотал он наконец.
Адамберг подумал, что всякий, кто обнаруживает этих пауков-отшельников семидесятилетней давности, призывает на помощь Господа или Богоматерь.
– Скорее дьявол, – поправил он. – Бывший директор приюта говорил, что дьявол вселился в их души. Клавероля, Барраля и остальных.
– При чем здесь пауки-отшельники? Разве речь идет не о людях?
– И о пауках, и о людях. Сначала поешьте, а потом уже посмотрите фотографии. Вейренк вам все расскажет, он прочитал досье от корки до корки, пока мы ехали в поезде.
– Откуда ты знаешь? Ты ведь спал.
– Да, спал.
Вейренк изложил Вуазне все факты. Тот жевал механически, кажется даже не чувствуя вкуса еды, сосредоточившись на рассказе лейтенанта. И даже не прикоснулся к своему стакану мадирана.
– Выпейте немного, Вуазне, я сейчас покажу вам снимки.
И снова фотографии, словно зловещие игральные карты, с громким хлопком легли на стол. Вуазне послушно отпил несколько глотков вина. Его взгляд перескакивал с одного безногого малыша на другого, с мальчика без щеки на того, кто лишился яичек, на того, кто остался с ужасным шрамом на руке. Потом Вуазне оттолкнул снимки, залпом допил вино и с громким стуком опустил стакан на стол.
– Получается, вы были правы, комиссар, – произнес он. – Дело пауков-отшельников существовало. Когда-то. И теперь они снова вернулись, ползя на своих восьми лапках. Потомки тех давних пауков. Я хочу сказать, они вернулись, чтобы угодить прямо в руки своей бывшей жертвы.