– Какой упертый парень! – восхитился Ноэль.
Совещание подошло к поворотному моменту, когда нужно было принимать решение, и Адамберг сделал знак Эсталеру сварить всем по второй порции кофе, чтобы открылось второе дыхание на финишной прямой. Все поняли, что означает эта пауза, и никто не хотел сокращать короткую передышку, посвященную размышлениям. На сей раз для всех было бы лучше, если бы Эсталер подольше колдовал над кофе. Тем более что все чувствовали: для комиссара настал час разрешить ситуацию с Дангларом. Адамберг беспечно посматривал на свою маленькую армию, ни на ком не задерживая взгляд в поисках позитивных или негативных признаков.
Комиссар ждал, когда все приступят к кофейной церемонии, и заговорил, при этом складывая представленные документы и аккуратно убирая фотографии в старую голубую папку доктора Ковэра.
– С этим досье может ознакомиться любой, кому оно будет интересно, – произнес он, завязывая ленточки.
Все рассчитывали услышать внятное заявление, угрозу, увидеть боевую стойку. Однако это было не в духе комиссара, и его команда это знала.
– Поднимите руки те, кто хотел бы, чтобы на его компьютер отправили копию материалов?
Вот и все. Ни подведения итогов, ни громких слов. После секундного колебания первым поднял руку Ноэль. Адамберг всегда знал, что Ноэлю не хватает многих необходимых для полицейского качеств, зато храбрости в избытке. Следом за ним руки подняли все, кроме Данглара. Еще несколько секунд все ждали, чтобы у него хотя бы дрогнула рука, чтобы он сделал хотя бы неопределенный жест, но майор, белый как мел, не шелохнулся.
– Спасибо, – сказал Адамберг. – Все могут идти на обед.
Комната постепенно пустела, на лицах отражались противоречивые мысли: сожаление, что не удалось стать свидетелями схватки между Дангларом и комиссаром, и смутное удовольствие оттого, что придется распутывать безнадежное дело. Эти мысли сопровождались быстрыми взглядами, скрытыми знаками одобрения упорству, которое проявил Адамберг. Они считали его мечтателем, витающим в облаках и не желающим спускаться на землю, и именно этим свойствам приписывали его неправдоподобный сегодняшний успех. Не понимая, что он просто видит в тумане.
Данглар, отчасти утративший свою надменность, тоже двинулся к выходу вместе с остальными.
– Все, кроме вас, майор, – произнес Адамберг, одновременно печатая сообщение Вейренку:
Постой у двери и послушай.
Глава 22
– Это приказ? – спросил Данглар, возвращаясь.
– Если вам нравится так это называть, пожалуйста.
– А если я тоже умру, только от голода?
– Не усложняйте мне задачу. Если бы вы действительно хотели есть, я бы вас отпустил. И мне все равно, что вы потом побежите к Брезийону и донесете на меня, обвинив в том, что я, ко всему прочему, пытаю сотрудников.
– В таком случае все прекрасно, – произнес Данглар и вновь направился к выходу.
– Я сказал, что хочу, чтобы вы остались, Данглар.
– Значит, это все-таки приказ.
– Потому что я знаю: вы не умираете с голоду. Вы не обедать идете, а хотите сбежать. Я достаточно хорошо вас знаю, а потому предсказываю: сбежите сейчас – погубите свою душу. Сядьте.
Данглар не захотел сесть напротив Адамберга, а быстрым шагом, почти бегом в гневе направился к стулу, на котором сидел во время совещания, метрах в пяти от комиссара.
– Чего вы боитесь, майор? Что я проткну вас клинком? Данглар, я вас уже спрашивал: неужели вы меня забыли, мы ведь так давно вместе? Если вы выбираете осторожность, поступайте, как считаете правильным.
– “Истинное благоразумие состоит в том, чтобы в начале дела предвидеть его конец” – гласит восточная мудрость.
– Опять цитата. Из любого положения можно выйти при помощи цитаты. Особенно когда наготове целая тысяча.
– Всем все понятно.
– И вы предрекаете этому расследованию печальный конец.
– Мне будет грустно видеть, как вы сядете в лужу.
– Объясните, наконец, Данглар. Объясните, зачем вы с самого начала пытались расколоть комиссариат на два лагеря. И зачем хотели рассказать о моих блужданиях дивизионному комиссару. Объясните, почему я должен сесть в лужу.
– Что касается моего намерения пойти к Брезийону, все просто: “Мы не обязаны ни хвалить, ни почитать наших начальников, мы обязаны им повиноваться, когда придет время повиноваться, и контролировать их, когда придет время контролировать”[8].
– Ваши бесконечные цитаты начинают меня раздражать. Вы упрямо стоите на своем после всего того, что услышали? Хотя всех остальных это убедило? И это тоже объясните, Данглар, черт вас побери.
– Это невозможно.
– Почему?
– Потому что “то, чему можно дать много объяснений, вообще не стоит объяснять”[9].
– Когда снова станете самим собой, – сказал Адамберг, поднимаясь, – дайте знать.
Комиссар вышел из зала капитула, хлопнув дверью, и схватил за руку Вейренка.
– Пойдем во двор, – сказал он. – У меня это вошло в привычку, к тому же надо дроздов покормить. Их семейство свило гнездо на плюще.
– Дрозды и без тебя проживут.
– Луи, миллионы птиц погибают. Ты когда в последний раз видел в Париже воробьев? Это массовое истребление! К тому же самец хиловат.
Адамберг повернул назад и пошел к кабинету Фруасси.
– У нее наверняка есть еда, – объяснил он.
– Поиски одиннадцати жертв продвигаются, – сообщила Фруасси, не поворачивая головы, когда они вошли. – Шестеро из них уже умерли: Жильбер Прейи, Андре Ривлен, Анри Тремон, Жак Сантье, Эрнест Видо, тот, с изуродованной рукой, и Морис Берлеан, ставший импотентом. Осталось пятеро: Ришар Жаррас и Рене Киссоль, жертвы сухого укуса, живут в Алесе. Трое остальных – Луи без ноги, Марсель без щеки и Жан без ступни – находятся в Воклюзе: Луи и Марсель – в Фонтен-де-Воклюз, а Жан – в Куртезоне, в пятидесяти километрах от них.
– Значит, те трое, что пострадали больше всех, по-прежнему вместе. И не так далеко от Нима. Сколько им сейчас лет?
– Луи Аржала – семьдесят шесть, Жану Эсканду – семьдесят семь, Марселю Корбьеру – восемьдесят один.
– Пришлите мне их адреса, сведения о семейном положении, состоянии здоровья – в общем, все, что найдете.
– Уже отправила.
– Известно, кем они работали?
– В произвольном порядке: торговец, антиквар, управляющий рестораном, сотрудник администрации больницы, учитель.
– А жуки-вонючки? Скольких осталось уничтожить?
– И так можно сказать, – вздохнула Фруасси. – Четверо уже ушли в мир иной: Сезар Миссоли, Дени Обер, Колен Дюваль и Виктор Менар. Трое умерли от укусов пауков.
– Остались еще трое.
– Ален Ламбертен, Оливье Вессак и Роже Торай.
– Где они живут?
– Ламбертен – в Сенонше близ Шартра, Вессак – в Сен-Поршере близ Рошфора, Торай – в Лединьяне близ Нима. Все отправлено вам на мобильник.
– Спасибо, Фруасси, мы ждем вас в коридоре, прихватите кусочек кекса. Если найдется лишний, было бы неплохо: мы ничего не ели.
– Что мы торчим в коридоре? – сердито спросил Вейренк.
– Ты же прекрасно знаешь, что Фруасси никогда не открывает при свидетелях шкаф с едой. Она считает, что его невозможно взломать.
– Можно я пойду с вами? – спросила Фруасси, когда спустя несколько томительных минут вышла к ним, неся в руках тяжелую корзинку, прикрытую салфеткой. – Мне очень нравится кормить дроздов.
Следуя за лейтенантом Фруасси, олицетворением продовольственной безопасности комиссариата, Адамберг повторял: “Малыш Луи, малыш Жанно, малыш Марсель”.
– Что, плохо, да? – спросил Вейренк.
– Наверное, да. Они живут в двух шагах друг от друга. Разве это не говорит о том, что у них тоже своя банда?
– Необязательно. Их по-прежнему накрепко связывают общие воспоминания, это вполне понятно.
– Но десять лет назад Луи угрожал Клаверолю, он сказал ему: “Я не один”.
– Я помню.
– Не так-то просто засунуть паука в чьи-нибудь брюки. Войти к человеку, когда он спит. У пожилых людей чуткий сон.
– Всегда можно добавить наркотик в бутылку спиртного.
– И мы наталкиваемся на тот же подводный камень, – задумчиво произнес Адамберг, выходя во двор. – Нужно запихнуть шестьдесят пауков в эти чертовы брюки. И заставить их укусить человека в одну точку на теле. Вот скажи, ты так сумеешь?
Адамберг сел на каменную ступеньку лицом ко двору, потянулся, расслабил затылок, потом все тело, наслаждаясь теплом. Фруасси раскрошила кекс и высыпала на землю под гнездом.
– Что у нее в корзинке? – с любопытством спросил Вейренк.
– Уверен, что это наш с тобой обед, Луи. На прочных пластиковых тарелках с настоящими металлическими приборами. Качественные холодные блюда: мусс из мяса кабана, киш с пореем, гуакамоле, свежий хлеб – почем я знаю? Или ты думал, что она нам притащит кусок кекса?
Двое мужчин уничтожили всю еду – потрясающую – за несколько минут. Довольная Фруасси убрала посуду и оставила им по бутылке воды.
– Данглар съехал с катушек, – заметил Вейренк.
– Он не тот, что прежде. С ним случилась метаморфоза, в нем появилась какая-то новая черта. Кажется, мы его потеряли.
– Думаю, это что-то личное.
– Против меня? Ты совершил научное открытие, Луи.
– Против тебя, начавшего расследование, а это не одно и то же. Он не хочет, чтобы ты работал по этому делу. Сегодня он должен был признать свои ошибки, он умеет это делать. Только поднять руку – и все.
– Ты предполагаешь, что под камнем прячется угорь?
– Скорее мурена под скалой. Потому что он здорово перегнул палку. И его довел до этого не какой-то теоретический вопрос, не прозорливость и не здравый смысл. Тут что-то личное.
– Ты уже это говорил.
– Очень личное, интимное. Он очень боится – вот о чем я тебе толкую.
– Боится за кого-то?
– Не исключено.
Адамберг откинулся назад, прислонился к верхней ступеньке, прикрыл глаза и поднял лицо, ловя солнечные лучи. Потом сел прямо и позвонил Фруасси.