– Вы ведь выделили двоих людей для охраны Роже Торая?
– Вы же знаете, сами просили. Так что у меня осталось на два человека меньше, и я не знаю, как буду выкручиваться.
– Вы не можете получить подкрепление из Нима?
– Они сами чуть живые. У них произошел взрыв газа в аварийном доме. Там месиво. Возможно, криминал.
– Я понимаю, Фаслак. Завтра с утра к вам прибудут двое моих людей, они сменят ваших.
– Это отличная новость, Адамберг.
– В котором часу приходит первый поезд?
– В Ним – в девять ноль пять. Почти круглая цифра, это редкость.
– А отправляется?
– В шесть ноль семь. Может, хоть вы понимаете, почему поезда приходят и уходят в такое время, как ноль часов четыре минуты, ноль часов семь минут, восемнадцать минут, тридцать две минуты? А не просто в десять часов, десять пятнадцать, десять тридцать? Надо сказать, эти фокусы с минутами для меня темный лес. Но самое ужасное, что поезда действительно прибывают в ноль часов семь минут, восемнадцать минут, тридцать две минуты!
– Я тоже никогда этого не понимал.
– Вы меня успокоили. И спасибо за помощь.
– Я вам также пришлю женщину. Будет не так заметно.
– Что вы собираетесь делать?
– Завтра состоятся похороны четвертого старика, погибшего от яда паука-отшельника. В одиннадцать часов на кладбище Пон-де-Жюстис.
– Думаете, это убийство?
– Ничего не говорите.
– Понял. Не хотел бы я оказаться на вашем месте, Адамберг.
– Вполне возможно, что двое оставшихся друзей, Ален Ламбертен и Роже Торай, придут на похороны. Мои люди будут вести непосредственное наблюдение, а женщина, изображая журналистку, сфотографирует присутствующих.
– На случай, если убийца придет на похороны.
– Нельзя пренебрегать такой возможностью, капитан.
– Нельзя.
– Они явятся к вам сразу после прибытия. Можете назвать мне какую-нибудь местную нимскую газету?
– “Арена”. Она самая настырная – в плане фотографий.
– И я хочу напомнить, Фаслак: пустите слух о пауке-мутанте. Никто не должен знать о наших подозрениях, что это убийство. Иначе убийца запсихует и угробит оставшихся двоих, прежде чем мы успеем ее остановить. Она должна завершить свою миссию. И опережает нас на двадцать лет.
– Она?
– Думаю, да.
– Дело дрянь, комиссар. Гниль и изврат. Удачи вам, и спасибо, что смените наших.
Адамберг положил руку на плечо Данглара, застывшего у машины.
– А вы, майор, стойте здесь. Нельзя после стольких лет уйти вот так, не сказав ни слова на прощание. Я сейчас вернусь. Сколько времени?
– Без пяти восемь.
Он прошел через общую комнату в кабинет Ретанкур, которая складывала вещи, собираясь домой.
– Подождите меня, лейтенант. Кто еще здесь, кроме вас? – спросил он, окидывая взглядом длинную комнату.
– Керно, Вуазне, Меркаде, Ноэль. Керно и Вуазне сегодня дежурят, а Меркаде спит.
– Мне нужны два человека на завтра. И еще вы, Ретанкур. Поезд в Ним в шесть ноль семь. Не в шесть ноль пять, а в шесть ноль семь. Нормально?
– С кем? Ламар сидит с сыном.
– Не беспокойте его.
– Жюстен – с отцом и матерью.
– А его побеспокойте. Они и так все время вместе.
– Да, ничего с ними не случится.
– Совершенно ничего. Позвоните ему, он поедет с вами. Если хочет, пусть прихватит отца с матерью. Ваше задание: похороны Вессака завтра в одиннадцать на кладбище Пон-де-Жюстис.
– И там, вероятно, будут Торай с Ламбертеном. Значит, усиленная охрана.
В этом состояло еще одно преимущество Ретанкур: не нужно было ничего объяснять ей по пунктам.
– А вы, лейтенант, будете фотографом из местной газеты “Арена”.
– Сфотографировать всю толпу. Обращать особое внимание на женщин?
– Снимайте всех. Она вполне может загримироваться под мужчину. В таком возрасте это совсем нетрудно.
– Вы думаете, она старая?
– Да. В некотором смысле она родилась в Средние века.
– Ясно.
Адамберг поднялся на второй этаж, чтобы предупредить Ноэля: тот сидел у автомата с напитками рядом со спящим Меркаде и потягивал пиво.
– Вы его охраняете, лейтенант?
– После совещаний меня мучит жажда. Почему вы не дали мне расквасить ему морду сегодня утром? Он вел себя как свинья. Данглар.
– Это точно, Ноэль. Как свинья, но как свинья в отчаянии. А свинью в отчаянии бить нельзя.
– Наверное, – немного подумав, признал Ноэль. – Когда я был моложе, мне не мешало бы об этом хоть изредка думать. Но как ему тогда вернуться? Я имею в виду, если не взбодрить его хорошим ударом, как тогда вернуться настоящему Данглару? Я и правда думал, что крепкий удар разобьет вдребезги этот его дурацкий фасад. Вернее, я потом уже об этом подумал.
– Я приму меры, Ноэль. Завтра утром вы едете в Ним поездом в шесть ноль семь, вместе с Жюстеном и Ретанкур. Она вам все объяснит. Перед кладбищем вам нужно представиться капитану Фаслаку в Лединьяне.
– Я понял, комиссар, – ответил Ноэль, выливая остаток пива в раковину. – Мне очень понравилась история Вуазне про человека и ядовитых тварей.
Лейтенант задрал рукав своего свитера и показал поднявшуюся вертикально черно-голубую кобру с высунутым красным языком.
– Я сделал эту татуировку в девятнадцать лет, – сообщил он с улыбкой. – Теперь мне стало понятнее, что тогда было у меня в голове.
– Вчера я тоже понял одну вещь, которая застряла у меня в голове, но только в двенадцать лет.
– Змея?
– Хуже: призрак, покрытый паутиной.
– И чем все закончилось?
– Мы договорились.
– А как быть с ней? – спросил Ноэль, глядя на свою змею.
– Она – другое дело. Вы ее приручили.
– А вы? Приручили ваш призрак?
– Я нет, Ноэль. Пока нет.
Глава 35
Данглар закрыл багажник машины и сел на него, сгорбившись и скрестив руки на груди. “Нельзя уйти вот так, не сказав ни слова на прощание”. Именно этого он хотел бы избежать сегодня вечером, чтобы подготовиться. К объяснению с комиссаром, разговорам и прошению об отставке.
А потом – к суду за несообщение о преступлении. Данглар знал законы, имел четкое представление о мерах наказания. “Преступление заключается в том, что лицо, располагающее информацией о преступлении, которое можно предотвратить или уменьшить его последствия, исполнители которого способны совершить новые преступления и имеется возможность им воспрепятствовать, не поставило в известность уполномоченные органы юстиции или власти…” Цитата, которую на этот раз он предпочел бы забыть. Его должность служит отягчающим обстоятельством, а значит, пять лет тюрьмы. Он окончательно съехал, как сошедший с рельсов поезд без тормозов, мчащийся по полю. И опрокинулся. Комиссар должен его уволить, у него нет другого выхода. Разве что пойти ко дну вместе с ним. Какое несчастье, что Адамбергу хватило ума заинтересоваться этими мерзкими пауками-отшельниками! Кто еще, кроме него, мог вообще о них подумать?
Будет время подготовиться, надеялся он. Как подготовиться? Прежде всего, повидаться с детьми. А потом? Бежать? Стать отшельником и замуровать себя? Смотреть на мир сквозь маленькое окошко? Ствол в рот – и прощай? На что же годятся все эти проклятые знания? На что? Только чтобы унизить Адамберга нынче утром и выставить себя еще более наглым и высокомерным, чем какой-нибудь мэтр Карвен?
Проходя через двор, когда солнце уже начало меркнуть, Адамберг услышал звонок: это была Ирен, она звонила с мобильника Элизабет.
– Хотела вас предупредить, комиссар. Похороны состоятся завтра утром в Ниме. То, что рассказывают в фильмах по телевизору, – это правда? Что убийца часто приходит посмотреть на погребение?
– Более или менее правда. Это последняя радость, финал проделанной работы.
– Это отвратительно, разве нет? Я ради этого вам и позвонила. На случай, если вы захотите расставить там полицейских, понимаете?
– Спасибо, Ирен, все уже сделано.
– Извините меня, простите, пожалуйста. Ясное дело, все уже сделано, вы ведь все-таки полицейский. Но как вы так быстро обо всем узнали?
– Стараемся в меру сил.
– Ох, извините, разумеется. Мне следовало самой догадаться, но я не была уверена, вы же понимаете. Погребение устроили так скоро после смерти. Договорились-то на субботу, но я подумала: чем быстрее все будет сделано, тем быстрее я увезу Элизабет подальше отсюда.
– Кстати сказать, Ирен, она рядом с вами? Пока вы обсуждаете со мной убийцу?
– Я не так глупа, Жан-Бат. Я заберу ее из Сен-Поршера, она приготовила погребальный костюм, вы же понимаете. Мы уедем ночью.
– Она может сменить вас за рулем? Она водит машину?
– Нет. Очень мило с вашей стороны, что вы так беспокоитесь, я буду делать остановки. Я тут подумала: если мы изображаем старых друзей перед Луизой и я называю вас Жан-Бат, может, нам нужно перейти на ты, разве нет? Это было бы более правдоподобно. Внимание, нужно потренироваться. Не переживай за меня, Жан-Бат, я буду делать остановки по дороге. Натурально получилось?
– Идеально. Но голос собеседника в мобильнике тоже хорошо слышен. Пока, Ирен, счастливого тебе пути. Без обид: я тренируюсь.
Адамберг положил телефон в карман и внимательно посмотрел на Данглара, сидевшего на пыльном багажнике машины в своем английском костюме. Очень плохой знак. Майор, который всегда старался компенсировать недостаток привлекательности одеждой идеального кроя, ни за что на свете не согласился бы испортить ткань, сев на грязную скамью или каменную ступеньку. В тот вечер элегантный Данглар больше не думал о безупречности своего внешнего вида. Кончено, человеку стало на все наплевать.
Адамберг схватил его за руку, отволок в свой кабинет и на сей раз запер дверь.
– Ну что, майор, решили смыться втихаря? – пошел в наступление комиссар, как только его подчиненный присел почти напротив него.
Адамберг остался стоять, прислонившись к противоположной стене и скрестив руки на груди. Данглар поднял глаза. Да, то, чего опасался, случилось: щеки комиссара заполыхали, пожар перекинулся на глаза, в них угрожающе засверкали искры. Словно солнце на спине полосатика среди бурых водорослей, как сказал один бретонский моряк. Данглар напрягся.