С другими репетиторами общаюсь редко. Но кое-что знаю о них.
Тайна идет своим чередом
Ну и вопросы у этой Виктории.
Работаешь в коллективе, есть у тебя начальник, коллеги, зарплата и больничный. Заодно – отпуск.
Кому-то это подходит, кому-то – нет.
Кого-то унижают и на кого-то орут годами – ему как с гуся вода. Кто-то носит начальнику коньяк. Кому-то нравится пить его же «с девочками», обсуждая других «девочек».
Кому-то нравится – и отлично.
Мне не нравится.
Кроме кота Пузыря, любимого человека, ближайших родственников и старых друзей, мне никто не нужен и никто не указ.
Буквально с детства при шитье мягких игрушек, шляпок и курток мне нравилось, что я сама их шью и сама продаю, и никто мне не говорит, в котором часу закончить белого тюленя.
Ходить в один и тот же коллектив и там разговаривать – как ходить в детский сад, нюхать там кашу и лепить из пластилина.
К тому же и группа, и воспитатель все про тебя знают, а ты все знаешь про них.
Это давит.
У меня в детстве была няня Любовь Макаровна: маленькая изящная женщина с синими глазами, к которой я была всей душой привязана.
Ее жизнь была полна тайн.
Ведь няня – тоже фрилансер! Вот я, видимо, и взяла с нее пример.
Макаровна не говорила, что собирается делать, просто говорила «у меня кое-какие дела», «кое-что неплохо бы купить» (вместо того, что именно).
Когда мы вместе были в деревне, Макаровна не говорила, куда уходит и зачем. Собираясь за малиной, она прятала бидон для малины в холщовую сумку, говорила, что идет по важному делу и будет по нему ходить еще дня три.
Поход за грибами тоже был тайным: Макаровна собирала грибы в корзину, а затем корзину прятала в сенях за несушкиным ящиком.
Игла в яйце, яйцо в утке, утка в зайце, заяц – в норке!
Малина и грибы потом сами откуда-то появлялись, и Макаровна всем их готовила.
Она никогда не рассказывала о семье, о детях, только вскользь упоминала Оксану и Лену – внучку и дочь.
Макаровна навещала мою маму, когда я давно была взрослая. Тихо разговаривала с ней в кухне, закрыв дверь.
– Как поживаете, Любовь Макаровна? – бывало спрошу.
– Все своим чередом, благополучно, – говорила она.
– Лена-то работает?
– А как же, конечно. В структуре.
– В какой структуре?
– Как – в какой? В надежной. В государственной.
– А Оксана как?
– Оксанка учится. Получает профессию.
– Какую?
– Какую?.. Важную, нужную. Чтобы потом трудиться.
– Так именно-то какую профессию?
– Современную.
И всё в таком ключе.
Смотрит, бывало, синими глазами и произносит эти удивительные слова.
Как-то раз я встретила ее у магазина. Совсем уже старую, крохотную.
Она стояла у входа, прислонясь к стене.
– Любовь Макаровна, дорогая, что вы тут стойте?
– Все хорошо, Олюшка. Отдыхаю. Воздухом дышу.
– Боитесь домой идти?
– Боюсь, – вдруг искренне сказала она.
Ей уж пришлось это сказать: там уж либо скажи, либо умри.
Я ее взяла к себе жить, и какое-то время она жила у нас.
Все шло, как обычно, благополучно и своим чередом. На ночь Макаровна ставила ботинки на газету рядом с кроватью.
Потом нашла старый системный блок. На него постелила эту же газету. И стала ботинки ставить туда. Чтоб они стояли чуть повыше.
Ее родственники, Лена и Оксана, за это время вышли из запоя, прибрались в квартире, пообещали не отбирать ее пенсию, не избивать ее.
Макаровна вернулась домой. Я стала ее часто навещать.
– Всё своим чередом, Олюшка, как полагается, – говорила она. – Не волнуйся. Лена работает, Оксанка тоже работает. Они стараются.
В конце концов, эти свиньи доконали Макаровну, а может, просто время пришло. На похоронах обе алкашки рыдали в три ручья. Оплакивали пенсию своей бабушки.
– Бабуленька, родненькая моя! – завывала внучка, отхлебывая. – Оля, купи еще, денег нету ни копья.
– Молодец, Оксана, стараешься, – сказала я. – Всё у вас благополучно, всё своим чередом. Бабушка всегда так говорила.
Сейчас много пишут про «личные границы».
Кто их на деле умел охранять – так это моя Макаровна.
Маленькие радости и большие печали ее жизни касались только ее самой.
Других людей она тоже не обсуждала и не осуждала; так и жила в своем туманном мире с маленькими конфетами в газетном кульке и торопливой походкой постоянно занятого человека, который «идет по важным делам».
И это не тяжело; тяжело жить, как живут манекены на витрине.
Берия
Вниманием всемогущего государства я не обделена: оно о фрилансерах не забудет, как ни прячься и какие конфеты в кулек ни сыпь. Оно все равно позаботится.
В один прекрасный день, после года получения писем из пенсионного фонда, я пошла в их дворец справедливости, чтоб не быть подвергнутой приводу.
После долгих выяснений я попала в кабинет самого главного руководителя.
В углу – огромное знамя Российской Федерации. На столе – вымпелы. На стенах – медали, грамоты.
За столом – Лаврентий Берия. То есть лысый мужчина, в очках, до того похожий на Берию, что любой бы вздрогнул и втихую перекрестился.
– Ну что, госпожа Куликова, не платим? – сказал он, перебирая в руках бумажки. – Даааа, не платим мы давно… На что жить изволим? Каковы источники существования? Ипэшечку открыли пятнадцать лет назад, и вот уж лет шесть, как не платим.
– Я репетитор, – говорю. – Детишек учу.
– Что вы говорите! Трогательно. А платить кто будет? Мы ваше имущество планируем описать, ну и дальше, знаете, я вам не завидую. Вы задолжали крупную сумму. 136 тысяч 570 рублей 56 копеек. И не надо петь песни, что денег у вас нет. Либо вы их найдете, либо я вам, повторюсь, не завидую.
– Петь я не умею, – говорю. – Пока могла – платила. Когда отчисления в год выросли с трех до тридцати тысяч – платить перестала. Я у государства ничего не прошу, пенсии не жду, ни на что не претендую, ипэшечку, как вы выражаетесь, закрываю.
– То есть законы писаны не для вас, – сказал Лаврентий Павлович, сверля меня глазами. – В таком случае и отношение к вам отныне будет, как к преступнице. Так и запишем: платить отказывается. Ну что ж: как вы с нами, так и мы с вами.
И он снял телефонную трубку.
– Как раз платить я внезапно не отказываюсь, – сказала я. – С чего вы взяли, что отказываюсь? А?
– У вас времени в обрез, – сказал Лаврентий. – До апреля вы обязаны погасить весь долг, иначе…
– Зачем ждать апреля, – сказала я. – Вот деньги. Разве это сумма? Я мошенница. У мошенников денежки водятся всегда. А раз страна голодает – вот для страны посильный взнос: все 136 тысяч 571 рубль. Сорок четыре копейки на благотворительность для кота, он у вас по коридору ходит.
– Так что ж вы мне голову морочите? – сказал Берия. – Это другой разговор. И наперед запомните: с государством лучше не шутить. Поймите: это ж все делается для вас же! Для вас же, неблагодарные! Для кого же еще? Для меня что ли? Мне ваши 136 тысяч погоды не сделают.
– Догадываюсь, – сказала я.
– А будете незаконно работать – мы вас найдем.
– Попробуйте, – я встала.
– Много раз пробовали – всегда получалось, – наконец-то улыбнулся Лаврентий Павлович и махнул рукой, показывая, что аудиенция окончена.
Через месяц мне пришла бумажка, что я должна еще 5 тысяч 148 рублей 5 копеек за что-то там еще.
Промысел
Репетиторство – не совсем профессия, но и не подработка. Это – промысел. И для многих людей этот промысел – основной вид заработка.
Но что объединяет всех репетиторов? Что, например, объединяет котов? Все коты умеют подворачивать передние лапки внутрь, все любят спать.
Но коты различаются по цвету, размеру, повадкам и пр.
Отличаются и репетиторы: повадки разные, разные способы добывать пропитание, разное зимовье – и т. д.
Жителей Бухары маленький Насреддин легко объединил в одного Большого Бухарца; с репетиторами этот фокус не прошел бы.
Да, общие черты есть. Например, один преподаватель математики сказал: «Репетиторы – идиоты. К счастью, не все люди идиоты, потому что не все люди репетиторы».
Пожалуй, это главное сходство.
Иногда я общаюсь с другими репетиторами. Есть милейшие, симпатичные люди, есть и неприятные – занудные, сумасшедшие.
Многие ничем не заняты и не были раньше заняты в жизни, кроме педагогики.
Репетиторы очень много о себе понимают (и в этом похожи на котов). Не завися ни от кого и никому не подчиняясь, легко покидая школы, вузы и лицеи, помахивая хвостом, репетитор привыкает, что он – пуп Земли.
Он метит любую территорию, на которую попадает: воспитывает чужих детей и их родителей, журит и наставляет. Если кому нужен совет, как жить на свете, можно обратиться к первому попавшемуся репетитору: всегда пожалуйста совет на любую тему.
Есть репетиторы-куры в ожидании пшена: они копают лапкой и трясут головой перед клиентом, проводят первые уроки бесплатно, работают по нижайшей цене и за каждым учеником носятся по двору без головы.
Учеников у них обычно мало, и курица жмурится: пшена не сыпят, в другой курятник не зовут, грустна вечерняя Земля.
Есть репетиторы-павлины: они публикуют фотографии своих дворцов, яхт и себя на фоне водопада с раскрытым хвостом; у них пять дипломов, две медали и один патент на уникальный метод распушать хвост. Они устанавливают максимальную цену за урок, подчеркивают свою занятость и недоступность. Стоят они, орут на всю деревню и привлекают внимание идущих мимо к не их и сомнительным чарам.
Стоит ли к ним в самом деле очередь из богатейших птенцов страны, или же, напротив, они сами стоят в очереди на лечение в клинике Скворцова-Степанова – не знаю и не любопытствую.
Есть репетиторы – ни в городе Богдан, ни в селе Селифан. Я как раз такая. Из зверей я похожа на ехидну: у меня и маникюр, и мелирование, и нос похож, я такая же некрупная и симпатичная.