– Пятнадцать, это с учетом завышающих корректив, реальных возможностей административного ресурса. На самом деле они получили двенадцать процентов. Но побоялись докладывать подлинный результат и раздули его до пятидесяти семи...
– Вот видите! Значит, при желании можно что-то сделать!
Игорь Игоревич Ганзенко – помощник, референт, советник, доверенное лицо – отрицательно качнул головой.
– Извините, Константин Маркович. К сожалению, голосовать будет не социологическая служба, а избиратели. Под пристальным контролем оппозиции и международных наблюдателей. Три процента – это максимум, который можно выжать...
Тучка помолчал.
– А почему вы не боитесь сообщать мне неприятные вещи?
Ганзенко пожал плечами.
– Лет шесть назад вы задали мне вопрос, который требовал неприятного ответа. И я спросил: как отвечать – честно или вежливо? Вы удивились, но сказали: «Честно». И с тех пор я говорю вам правду, а вы позволяете мне это. А когда хотите услышать что-то более приятное, то спрашиваете не у меня...
– Пожалуй, так...
Тучка барабанил пальцами по столу.
– Это очень разумно, – продолжил Ганзенко. – Макиавелли писал, что князь должен выбрать советчика, которому доверяет и только ему предоставить свободу говорить правду. Так нужно, чтобы избежать вреда, который причиняют льстецы и подхалимы...
– Гм...
Столь многозначительным звуком Тучка ограничился. Трудов Макиавелли он не знал – в Высшей партийной школе изучали только классиков марксизма-ленинизма.
Наступила пауза. На дорожке, ведущей от дома, появилась миловидная женщина средних лет в белоснежном переднике и устаревшей белой наколке в гладко зачесанных волосах. На подносе она быстро несла новый бокал и свежую бутылку с нарзаном. В присутствии обслуги разговоры вести не принято.
«Да, все вокруг подхалимничают и врут, все заискивают и ищут только собственной выгоды, тут помощник с неуклюжим именем-отчеством прав на сто процентов, – думал Тучка, рассматривая небольшое озерцо с парой лебедей. – Ни на кого нельзя положиться. А на этого... Игоря... можно?»
Президент редко мог позволить откровенность, даже с самим собой. Представитель старой политической элиты с обычной для той поры «правильной» биографией: родился в крестьянской семье, окончил университет, инженер, кандидат технических наук, удачно женился на дочери заведующего отделом обкома КПСС, после чего пошел по партийной линии: секретарь парткома, завотделом райкома, секретарь горкома... Двадцать семь лет он проходил партийную закалку на различных ступенях номенклатурной работы, и везде его поддерживали, выдвигали, избирали... Так он стал первым лицом в партийной Системе республики, а в те годы большей власти просто не существовало. И можно было всю жизнь сидеть в начальственных креслах – чти начальство, беспрекословно выполняй указания сверху, соблюдай правила игры, и никто не даст тебе пинка под зад, ты не будешь зависеть от крикливой толпы или темных лошадок, вынырнувших ниоткуда... Чего тебе не хватало? Живи да радуйся!
Но именно он и такие, как он, развалили СССР: уж очень велико было искушение стать самостоятельной фигурой, выйти из шеренги подчиненных центру марионеток, летать на собственном самолете и целоваться с американским президентом. Вот такая, довольно низменная мотивация лежала в основе борьбы за «самостийность». А теперь приходится сталкиваться с оборотной стороной медали: срок президентских полномочий подходит к концу, политический рейтинг низок, народ беден и недоволен, оппозиция из политиков «новой волны» – бизнесменов и чиновников-миллионеров набрала силу и покупает расположение ею же обобранного населения... А американский президент белозубо скалится не только ему, но и его конкурентам, повторяя одну и ту же ерунду про демократические ценности свободных выборов...
Приветливо улыбаясь, женщина в белом переднике наполнила пузырящимся нарзаном новый бокал, собрала осколки старого и тихо удалилась.
Тучка жадно глотнул колючую жидкость, вытер рот тыльной стороной ладони и устало взглянул на стоящего напротив Ганзенко.
– Как вы думаете, меня переизберут? – тихо спросил он.
Советник непроизвольно улыбнулся, но тут же вымуштрованно стер улыбку.
– Как отвечать, Константин Маркович – честно или вежливо?
– Не валяйте дурака! – махнул рукой Тучка. – Народа здесь нет и врать некому. Конечно честно!
– Нет.
– Что «нет»?
– Я ответил на ваш вопрос, Константин Маркович.
– Да, конечно... Честный ответ. А нужна ли кому-нибудь вообще эта честность? – Президент залпом допил свою воду. – Кому от нее польза? Во всяком случае, не вам, Игорь. Вы меня раздражаете чаще, чем кто-либо другой из президентского окружения...
– Что ж, – советник наклонил голову. – Раньше гонцам дурной вести отрубали голову. Но это ничего не меняло для правителя – дурные события не исчезали...
– Зато для гонца меняло! – усмехнулся Тучка. – Причем очень существенно!
– Хотите отрубить мне голову, Константин Маркович? – Ганзенко посмотрел Президенту прямо в глаза, что было нарушением этикета, который он обычно соблюдал. – Разрешите рассказать интересную притчу?
– Притчу?! – вскинулся было Тучка, но тут же расслабился и махнул рукой. – Валяй!
– Однажды на охоте вепрь убил единственного сына восточного правителя. К несчастному отцу отправили гонца с плохой вестью. Гонец тоже был несчастным: правда, в той тирании не рубили головы, зато заливали горло рассказчика расплавленным свинцом...
Президент хмыкнул, с интересом рассматривая своего советника. Пожалуй, тот чувствовал себя слишком уверенно и не боялся шефа. Недаром у него квадратная, выступающая вперед челюсть, выдающая недюжинную силу воли.
– Но гонец не стал рассказывать, – продолжал Ганзенко. – Вместо этого он заиграл на домбре... Сыграл азарт охоты, свист промахнувшейся стрелы, атаку разъяренного вепря, обреченный крик смертельно раненного юноши... Музыка была настолько выразительной, что шах все понял без слов. И приказал залить расплавленным свинцом горло... домбре! До этого инструмент не имел в корпусе отверстия, а с тех пор оно появилось. Говорят, первое время его прожигали, так что вокруг оставался обугленный след...
– И к чему ты мне это рассказал? – хмуро спросил Президент.
– Просто так, – слегка улыбнулся советник.
– Ах, просто так...
Тучка прищурился, испытующе разглядывая молодого человека. Он хорошо знал, что в политике ничего не бывает «просто так»...
– Я не собираюсь рубить вам голову, тем более затевать эти азиатские штучки со свинцом. Я только хочу узнать, как можно поправить положение.
Тучка отвел взгляд в сторону. Он был удовлетворен осмотром. Твердый открытый взгляд, спокойный голос, руки не потеют, не дрожат, не рыскают бесцельно по телу, то и дело ныряя в карманы...
Пожалуй, перед ним стоял честный и искренний парень, может быть, единственный человек, которому он мог доверять.
Советник кивнул.
– Заткнуть несколько явных экономических прорех, выполнить пару популистских проектов, создать новый имидж, скомпрометировать оппозицию... Для этого нужны большие деньги, причем не только большие, но и более-менее прилично пахнущие... И конечно, избирательная компания должна быть проведена на гораздо более высоком уровне, чем прошлая...
– Ваши предложения?
– К вам на прием просится Виктор Богданович Баданец, – сказал Ганзенко. – У него серьезные связи: и нескольких министров подключил, и начальника киевской милиции – все за него хлопочут...
– Баданец, Баданец, – наморщил лоб Тучка. – А, это тот, кто проводит конкурсы красоты?
– И их тоже. Он руководит полукриминальной фирмой «Поток», посредничающей между концерном «Украинский газ» и потребителями российского газа у нас и за рубежом...
– Полукриминальной! – хмыкнул Тучка, и советник мгновенно замолчал. – А разве есть и другие? Сейчас даже Рада полукриминальная, а уж частная фирма... Или твой «Укргаз» не криминальный? Только Гайсанов не на меня смотрит, а на оппозицию. Есть информация, даже обещал Фокину оплатить выборную кампанию! И оплатит, скотина! Газ – это большие деньги...
По стволу стоящей у беседки сосны спустилась белка, уставилась внимательными глазами-бусинками, убедилась, что ни орешек, ни семечек здесь она не получит, и стремительно унеслась обратно к вершине.
– Совершенно точно, – кивнул Ганзенко. – Баданец политикой не увлекается, спонсирует политические партии разного толка в зависимости от конкретных нужд его бизнеса...
– Что ж, и это вполне нормально... А что он хочет?
– Речь идет о газе. Вот, Константин Маркович, я подготовил меморандум...
Советник протянул прозрачный файл с несколькими листами бумаги, но Тучка смотреть не стал и отложил в сторону.
– Потом гляну. Как считаешь, надо его принять?
– Думаю, разговор может быть перспективным, Константин Маркович.
Президент молча барабанил пальцами по столу, делая вид, что думает. Но Ганзенко знал его достаточно хорошо, чтобы определить: решение уже принято, шеф только прикидывает, в какую форму его следует облечь. И как всегда, озвученное объяснение будет отличаться от истинного мотива.
– Что ж, пожалуй, я его приму, – нарушил наконец молчание Президент. – В конце концов, раз он увлекается красавицами, то по крайней мере не педераст!
Советник вежливо улыбнулся. Форма шутки ничуть не хуже любой другой. Тем более соленой шутки. Народ такие любит.
– Запиши его на следующую неделю. И конечно, в официальной резиденции.
– Господин Президент, меня привела к вам забота о благе государства...– с порога начал Баданец. У него были широкие плечи, мощная шея, крупные черты волевого лица, тяжелый стальной взгляд. Впрочем, все это он тщательно маскировал: нацепил дурацкие круглые очки, часто моргал, даже сутулился, чтобы уменьшить рост и не доминировать над маленьким, щупловатым хозяином огромного и самого важного кабинета страны. И оделся скромно и неброско, тоже чтобы произвести благоприятное впечатление. Темный безымянный костюм, галстук в тон, белая сорочка, черные блестящие туфли.