И однажды к Денису Аркадьевичу, так скажем, подошла воспитательница. Грубая тетка, других там не было. И погладила его по голове. И дала два свитерка и брючки – от ее умершего сыночка остались. И шапочку такую, буденовку со звездой. И сказала шепотом: «Ты умный парень. Тебе здесь не место. Ты выправишься и заговоришь! И станешь министром!»
И Денис Аркадьевич выправился. Заговорил, к удивлению других сотрудников. И его в обычную группу перевели вскоре, где у него тут же украли и свитерки, и брючки, и буденовку. Но это было уже не важно – он выжил и стал жить. И даже рисовать. И потом окончил школу, отслужил в армии и стал художником. Министром пока не стал, но, может, все еще впереди?
Все, что говорится ребенку с душой и смыслом, становится могущественным императивом. И определяет его жизненный путь. Не всегда это говорят родители, как видите. Учительница тоже может сказать: «Ты бестолочь. Из тебя ничего не выйдет!» Но если есть защитный, более сильный императив – грош цена ее глупым словам. А если и дома такое говорят – это приказ, который будет приведен в исполнение. Иногда совершенно неожиданно, на пике успеха и славы.
Так что говорите детям хорошее. Повелительным тоном, можно шепотом – прямо на ухо, как важную тайну. Тоном, не допускающим сомнений. И можно подкрепить императив брючками и свитерком. Или мороженым. А лучше всего – поцелуем и объятиями. Взять и сжать ребенка в объятиях сильно-сильно. И сказать: «Ты будешь министром!» Да хоть кем, главное – счастливым и здоровым. Добрым и обеспеченным. И приказ будет выполнен – императивы всегда выполняются, вот о чем важно помнить…
Маленькое сердце
Маленькое предательство – оно почти незаметное. Трудно даже пересказать, что случилось, настолько это незначительный случай. Тем не менее это предательство. Просто миниатюрное.
Вот один мальчик в детстве мыл посуду за всей семьей. Трудолюбиво и вдохновенно мыл. Мама ему говорила, что посуда после его мытья становится особенно чистой. Необычайно чистой. Он просто рожден для мытья посуды! Мальчик и старался.
А потом услышал, как мама, смеясь, рассказывала подруге о своем трюке. Доверчивый мальчик отлично моет посуду. Надо теперь сказать, что он и пол подметает особенным образом. Прямо волшебным. Мама смеялась. Это смешно, да.
Одну девочку забыли забрать из садика. Что-то там родители напутали и забыли. Потом спохватились, позвонили и попросили оставить девочку ночевать в группе. Ничего ведь страшного в этом нет? Девочка даже не плакала, она как-то оцепенела от ужаса. И поняла, что оставить могут когда угодно и где угодно. Это нормально. Ни на кого нельзя надеяться.
Или мама уходила к тайному возлюбленному с другой девочкой. Девочка играла в соседней комнате, пока взрослые обнимались, мягко говоря. А потом мама строго-настрого велела девочке папе ничего не говорить. Потому что папа умрет. У него будет инфаркт, если он узнает. И кто будет в этом виноват? Правильно, девочка. Она будет Девочка, Которая Убила Своего Папу. Маленькая убийца.
Много таких маленьких, незаметных предательств переживают иные дети. А на вид все хорошо. И родители учат быть честным, добрым, порядочным. И сами они вполне приличные люди. Не бьют и не подвергают насилию, так ведь?
Маленькие предательства очень отражаются на судьбе человека. Он или сам становится предателем – усваивает модель поведения родителя. Или его постоянно предают. Потому что бессознательно он тянется к тем, кто способен предать. Ведь он когда-то таких и любил. Среди таких и вырос.
Маленькое предательство – оно маленькое, конечно. Так ведь и человек еще маленький. Крошечный совсем. С маленьким жизненным опытом и маленькими ресурсами для выживания. Маленькое предательство большому-то трудно пережить.
А маленькое сердце разбивается тихонько, почти неслышно, беззвучно. И некому рассказать о таком маленьком случае, который произошел с маленьким человечком.
Словно нас и нет
Можно нанести глубокую рану. Оскорбить – и ни слова грубого не сказать. Вообще не сказать ни слова можно. И при этом не ударить, не толкнуть – но человек на всю жизнь это запомнит. И всю жизнь его это будет мучить, хотя такой пустяк. Капелька.
Когда Михаил Зощенко был маленький, его водили в гости к бабушке и дедушке. Дедушка был неродной. И маленький Мишенька на вопрос за столом «Налить тебе супа?» робко сказал: «Капельку». Дедушка взял половник из супницы и капнул на тарелку – капельку. А Мишенька заплакал. Хотя чего плакать-то? Сам же просил капельку. Какие претензии?
Да никаких претензий. Как и у маленького Сереженьки Довлатова, будущего писателя. Он услышал, как богатая мамина подруга рассказывала, какой Сереженька неизбалованный. Какой хороший! Сын подруги от шоколада нос воротит, а Сереженьке сунешь ириску – он и рад! Мелочи все это. Не так посмотрели. Посадили в дальний угол, дали кружку с трещинкой. Обесценили работу, не заплатили вовремя. Или вообще не заплатили. У нас на глазах кого-то обнимали и целовали, выражали приязнь и симпатию, а про нас словно забыли. Словно и нет нас.
Почему так обидно? Так больно? А потому, что все это делается умышленно. В оскорблении всегда есть умысел, на то оно и оскорбление. Неродной дедушка ненавидел Мишеньку. Подруга мамы Довлатова намекала на их бедность, подчеркивала преимущество свое. И кружку с трещинкой дали не потому, что посуды нет. А потому, что по Сеньке должна быть шапка. И целуют кого-то на глазах у того, кому это больно видеть, вполне намеренно.
Тяжело это испытать. И нечего ответить. Но вот Мишенька вырос, стал знаменитым писателем и написал про суп неродного дедушки. И добавил: «Когда он умер, я не плакал. Он мне был неродной!» Так перестают быть родными. И особо плакать потом никто не будет. И на поминки не придут – вдруг дадут ириску, чашку с трещинкой и посадят в темный угол? А это очень неприятно…
Тепло в окне
Мальчику были дома не рады. Такой уж дом у него был: неблагополучная семья, как сейчас говорят. Проще говоря, родители пили и не работали. Перебивались случайными заработками. В те далекие тревожные времена это мало кого интересовало. И не было мальчику места в грязной и страшной квартирке.
Он зато гулял сколько хотел! Даже не хотел, а гулял. Идти-то некуда. Гуляй отсюда, как говорится. Все дети давно сидели по домам, а мальчик все гулял и гулял. Холод, мрак, грязь или снег, – а он все ходит, дышит свежим воздухом. Потому что страшно идти домой.
Но у него была отдушина, было хорошее. На первом этаже соседнего дома было окно. Занавески всегда открыты – это кухня. И из окна льется теплый желтый свет. Если подойти незаметно к низенькому окну, можно смотреть. Любоваться. И греться.
Там на кухне мама разливала детям суп. Слышно немножко, как она уговаривает детей кушать. Может, казалось, что слышно, потому что очень странно уговаривать кого-то кушать суп из белой тарелки. С хлебом. Мальчик бы моментально все съел! А дети капризничали немножко. Хотели вафли. Хотели печенье! Мама им давала печенье с компотом, из другой кастрюли наливала полные чашки…
Было так уютно на кухне! Лампа в желтом матерчатом абажуре, мягкий теплый свет. Кошка на стол иногда запрыгнет, ее мягко снимут, пальчиком погрозят. Мама что-то рассказывает детям. Дети смеются. Показывают свои рисунки – они еще не ходят в школу, как мальчик. Им лет шесть.
Иногда за столом сидит мужчина в очках. Это папа. Он ест суп и тоже улыбается, слушает детей. И яблоки на столе в вазе бывают. И даже апельсины! А дети иногда капризничают и ссорятся, какие глупые счастливые дети. Они ничего не понимают…
Так мальчик стоял у светящегося окна старого дома. И украдкой грелся у чужого очага. Он придумал имена детям. А взрослых про себя называл «Мама» и «Папа». Насмотрится, согреется, а потом с блаженной улыбкой идет домой. Если это можно так назвать. И открывает дверь – она не заперта, замок давно сломан. И старается скорее лечь в темном углу на тряпки. Потому что в кухню заходить страшно. Могут ударить.
Он потом зайдет, когда все уснут. Поищет еду. А пока еще раздается брань и песни…
Это было давно. И мальчик вырос давно. И у него хорошая жизнь – взрослые дети, любимая жена и уютный дом. Он говорил, что созерцание и любование спасли его когда-то. Он видел, как можно жить. Как нужно жить. Он действительно согревался у того окна. В его сердце не было зависти и злобы, только радость и любование. И удивление: как дети не ценят того, что им дают? Как могут отказываться и капризничать?..
Он выжил благодаря тому окну. Картине семейного счастья. Да просто – семейного быта, которому мы не придаем никакого значения иногда. И даже устаем от обыденности, ругаем суп, ссоримся за столом в теплой и светлой комнате… И не думаем, что кто-то смотрит с восторгом и умилением в окно на наше невероятное счастье…
Безопасное место
Одна девочка строила кукольные комнатки. Это было во времена моего детства. Тогда кукольная мебель была дефицитом, впрочем, как и мебель настоящая. И девочка из спичечных коробков мастерила диванчики, кроватки, столы, комоды, даже телевизор на спичечных ножках.
Надо приклеить на одну сторону коробки вырезанную из журнала цветную картинку, приделать четыре спички – это ножки. И две сверху – это антенна.
Девочка строила комнатку на подоконнике. Это был дом для ее пупсика, маленькой пластмассовой куколки. Мама во время уборки выбросила всю мебель – некрасиво, когда на подоконнике собраны спичечные коробки! Девочка построила комнатку в шкафу на нижней полке.
Там было темно и уютно. Она кропотливо обклеивала бумагой диванчики из коробков. И шепотом разговаривала со своим пупсиком. Это был его безопасный дом.
Мама выбросила коробки из шкафа и наругала девочку. Что за странное занятие? Иди и играй на фортепиано, за хлебом сходи, дел у тебя нет, что ли? Тащишь мусор в квартиру. И так места нет, откуда оно в «хрущевке», где нас пятеро живет?