И вот она мечтала о мышке. У нее была пустая банка. И она думала, что если мышку поймает и посадит в банку, то сможет ее прокормить. Мышке мало надо еды. Ей можно давать крошечки от пайка. И тогда можно выжить, если будет мышка, с которой можно делиться крошечками. Живая душа.
Вот пока есть хоть одна живая душа, с которой человек готов делиться крошками от своего хлеба в смертный голод, человек сохранит психическое здоровье. Свою душу сохранит. Останется человеком. Не просто выживет, а останется душевно здоровым человеком. Который может делиться с тем, кого любит. И может любить.
…А девочка выжила, и ее эвакуировали. Может, мечты о мышке ее спасли и позволили дожить до эвакуации. До спасения. Вот и вся история.
Пока есть живое существо, с которым мы способны поделиться последним, мы остаемся людьми. Даже если это мышка. Даже если это пустая банка для мышки, место в усталом и разбитом сердце для кого-то еще.
Баночка
Еще в детстве я прочитала рассказ про Новый год в блокадном Ленинграде. Про мальчика, у которого умирал от голода друг. А школьникам выдали приглашение на елку – старались хоть как-то смягчить ужасы голода и холода. И все равно устроить детям елку с Дедом Морозом, представлением, каким-то угощением, скудным, но угощением.
Друг уже не мог ходить, слег от голода. Он свое приглашение отдал мальчику, чтобы тот принес с праздника что-нибудь съестное. Там обязательно что-нибудь дадут вкусное, это же праздник. Говорят, ребятам из соседней школы давали котлету! Настоящую маленькую котлету давали!
И этот маленький школьник побрел по ледяным улицам на елку с баночкой. Тогда многие ходили с баночками туда, где можно было получить хоть немного еды. Баночка – это любовь, дружба, долг. В баночке несли домой несколько ложек жидкого супа, каши, чтобы поделить.
Профессор Яров пишет в своей уже современной книге: пока могли делиться, была надежда. Еще мог выжить тот, кто мог делиться.
Такой вот парадокс.
Мальчик пришел на елку. Голодные истощенные дети пытались радоваться, но на самом деле все ждали угощения. Еду. И после представления дали подарки: два печенья, кусочек хлеба, пару ложек каши и котлету. Но только одну. По второму приглашению, по приглашению друга, котлету не дали. Сказали: не положено. Дают тем, кто пришел.
И этот голодный слабый мальчик свою котлету есть не стал, положил в баночку и другу отнес. Кто знает, каких трудов ему стоило отдать свое угощение, отдать скудную еду, сложить в баночку и нести по темной ледяной улице… Он колебался, преодолевал себя, все вокруг ели угощение – но он боялся, что друг подумает: он съел его порцию. Его подарок. Понимаете?
И он свое жалкое и спасительное угощение не съел, отнес, шатаясь от голода, во тьме и холоде блокады. Отдал свое.
Это самый страшный и самый великий детский рассказ про блокаду.
И про Новый год в смертное время – его так и называли: «смертное время». И друг мальчика умер от голода, как тысячи других людей… А память осталась. Навсегда останется. Память о баночках, в которых несли «угощение» другим, умирая от голода. Такие были тогда новогодние подарки…
И надо помнить об этом, каждый Новый год вспоминать, когда мы готовим угощение и покупаем подарки близким. Я всю жизнь эту историю помню, всегда. И рассказываю вам для того, чтобы мы про баночку не забывали.
И не забывали дать что-то тем, у кого нет. Потому что мы люди. И это дар в память о тех, кто вот так встречал Новый год когда-то. И благодаря кому мы живем, радуемся, наряжаем елку, накрываем на стол.
Главное, не забывать про баночку. И класть туда столько, сколько можем для других…
Синий чепчик
Это рассказывала одна старушка в Царском Селе. Когда фашисты ворвались в город, жителей согнали в подвал Лицея – тех, кого схватили. Там были женщины, старики, дети. Мужчин не было почти, все воевали. В Екатерининском парке есть памятник скромный – здесь держали последнюю оборону те, кого не взяли на фронт. Милиционеры, учителя, я не знаю, кто еще – практически безоружные и без боеприпасов, они просто стояли насмерть – и все. Защищали город. Все погибли.
А в подвалах стали искать евреев среди жителей и выволакивать их. Ходил такой фашист с палочкой. Видите ли, старушка тогда была девочкой. Поэтому она говорила так: «с палочкой». Может, это трость была или стек. И этот фашист белыми глазами рассматривал лица в свете фонаря. И говорил: «Юда!» Тогда другие фашисты хватали и волокли куда-то человека. Стоял плач и крик, но потом раздались выстрелы – все замолчали. Стало тихо.
Эта девочка-подросток успела выхватить ребенка в синеньком чепчике у женщины-еврейки, когда ее поволокли. Как-то исхитрилась и взяла этого младенца. Мать ей отдала – она все понимала. И эта девочка сидела с младенцем в руках, тряслась от ужаса. И пришел этот фашист с палочкой. Он пристально смотрел на девочку и на младенца. А потом указал на ребенка палочкой и пролаял: «Юда!» Он как-то догадался. Как-то узнал. И девочку оттолкнули, отобрали ребенка и утащили его. Он плакал. А она ничего не могла сделать, совсем ничего. Потом людей выпустили, все разошлись, подавленные и потрясенные. И девочка ушла; мама ее чуть не сошла с ума, она думала, что все, убили ее.
А на следующий день девочка снова пришла к Лицею – это опасно было. Но она пришла. Она сама не знала, зачем, но, может, надеялась, – я не знаю. Рассказы очевидцев и участников не всегда такие стройные и понятные. Девочка пришла, а на земле лежит синий чепчик. И все. Все, что осталось.
Она взяла чепчик. И он с ней был всю войну.
И я почему-то этот рассказ очень запомнила. Мои дедушки бились за Ленинград. Прадед тоже воевал. А другой прадед умер от голода. Но вся война – это синий чепчик на земле у Лицея. И поэтому нет прощения и оправдания. Не синий платочек душу рвет сильнее, а младенческая синяя шапочка. И больше добавлять ничего не буду.
Важная встреча
Мы зашли на перрон, а электричку-то отменили. Надо сорок минут ждать другую. Обратно выходить хлопотно, через турникет, потом билет может не сработать. На перроне маленькое кафе. Мы зашли выпить чаю. И правильно сделали. Так было суждено.
Потому что в кафе сидела старая женщина. Очень старая. Древняя даже. Может быть, ей девяносто лет, может, сто. Она пила чай с аппетитом, держала картонный стаканчик иссохшей ручкой. Аккуратно ела булочку с корицей. Рассказывала молодой девушке, как надо жить. И что делать.
Это была ее родственница. Может, правнучка или праправнучка. Она приехала из другой страны. И горячо, с «гэканьем» рассказывала, как все трудно и непросто. Как сложно устроиться на новом месте, хотя и сбылась мечта жить в Петербурге.
Старушка красивым голосом, без намека на старческое дребезжание вела повествование о своей жизни. В первом классе у нее обнаружили порок сердца. Старушка назвала сложный диагноз для того времени. Это сейчас такое лечится легко. А тогда сказали, что она погибнет. Родителям сказали. Но лечить все же начали.
Она и сама физкультурой потихоньку занималась. А когда не могла дышать, делала дыхательную гимнастику. И все назначения врачей исполняла, все время лежала в больнице. И болезнь стала отступать! Вот тогда она и решила стать врачом, эта старушка.
Она начала ходить в школу, сдала экзамены сразу за несколько классов. Но пришел сорок первый год. В Ленинграде начался голод. Да что там рассказывать… Это и моей семьи история. Девочка осталась одна, попала в детский дом… Ей повезло, она выжила. А потом пошла учиться на медсестру, когда мы победили. Выучилась.
Старушка одновременно работала в туберкулезной больнице и училась в институте. И вот подхватила болезнь. Организм был истощен. Тогда мало было средств для лечения, но лечиться пришлось. Она читала учебники, а потом сдала экзамены по многим предметам, хотя не посещала лекции.
Потом стала посещать. С отличием закончила медицинский институт. После ездила на эпидемии, писала про них научную работу. Сердце немного пошаливало, но просто не было времени обращать на это внимание.
Старушка рассказывала очень интересно. Она видела, что мы тоже слушаем. И вела свое повествование спокойно и рассудительно. Рассказывала интересные случаи из практики.
И девушке советовала, что надо обязательно выучиться на врача. Что бы ни происходило, надо учиться и надо работать. А потом вернуть долг людям. Потому что это они дали нам возможность жить, учиться, спокойно работать… Она рассказывала не о личном, не о родственниках, не о муже, никого не осуждала и не ругала. Она говорила, как жила сама. И как стоит поступить девушке.
Это была удивительная старушка. От нее исходило излучение покоя и силы, как от каждого хорошего доктора. От каждого хорошего человека, который много пережил, перестрадал, преодолел. И не поучает, а делится опытом.
Простым опытом. Что бы ни случилось – учись и работай. Это пригодится. Преодолевай испытания, без них жизни не бывает. И будь полезен другим, чем можешь. Улучшай себя и свои навыки, чтобы еще больше быть полезным. А борьба бывает. Даже организм постоянно борется. И никому в голову не приходит обвинить в агрессии лимфоциты.
Объявили электричку. Старушка встала, худенькая, маленькая и словно стальная. Ни следа дряхлости! Взяла девушку под руку и пошла садиться в поезд, поблагодарив персонал за вкусные булочки. И со значением посмотрела на меня, словно чувствовала, что я запишу ее речь. Может, и чувствовала. Мы как-то чувствуем своих…
Поэтому передаю послание. И для меня встреча была важна. Я из семьи врачей. Предки мои боролись за Ленинград. И победили. Побеждают сильные духом. Вот о чем говорила эта доктор. Которую старушкой называть не хочется…
https://eksmo.ru/nam-ne-vse-ravno/?n=ITD000000001425950
Спасибо за выбор нашего издательства!
Поделитесь мнением о только что прочитанной книге.