Но, знаете, предсказание сбылось. Через месяц у сына с невесткой родилась девочка. Маленькая такая, крошечная, с жидкими младенческими волосиками и с пальчиками. Маленькие-премаленькие пальчики, а на каждом пальчике – ноготок розовый, тоже махонький. И этими пальчиками главная женщина судьбы схватила дедушку за палец крепко и держит. Смотрит прямо в глаза и улыбается. Скажете, такие маленькие младенчики не умеют улыбаться? Иногда умеют. Вполне осмысленно улыбаются даже самые крошечные дети, такое бывает.
И всю депрессию как рукой сняло; вот этой самой младенческой крохотной ручкой. Дедушка почувствовал необычайный прилив сил. У него появилась главная женщина судьбы, он это почувствовал. И он начал жить – изо всех сил. Второе дыхание открылось, когда он нашел свой личный смысл жизни. Теперь есть ради кого дышать, работать, стараться и добиваться. И есть кем любоваться.
Смысл жизни иногда обрести очень просто. Это когда есть ради чего или ради кого жить. Когда есть любовь к чему-то или к кому-то, сильная любовь, настоящая. Когда есть главное в жизни: главный человек или главное дело, ради них и живешь. И сердце исцеляется, возвращаются силы. Но это же слишком просто! Да, очень просто. Потому что в сложном и запутанном чаще всего смысла нет. Пока нас кто-то держит за руку или за палец, мы живем. Так все устроено на земле. Главный человек нашей жизни держит нас на земле. Даже если его пальчики размером с горошинку – они и держат.
Подарок на Рождество
Ужасную ошибку совершила одна женщина под Рождество. Сначала она все правильно делала, так она думала. Надела сапоги, похожие на солдатские. Шубу и шапищу. Села за руль своего джипа и поехала к одной дуре. Корыстной гадине. Разбираться. Женщину звали Тамара Леонардовна, предположим. У нее был единственный сын, она его поздно родила, для себя. И так вдвоем с сыном прожила тридцать лет. Сына она безумно любила. Ради него и жила, и работала изо всех сил. И разбогатела ради него. А сын познакомился с девушкой Леной из общежития. Да еще с ребенком!
Тамара Леонардовна знала людей. Она знала, что эта девка, как она Лену называла, хочет отнять у нее сына и поживиться имуществом. Вот и поехала она разбираться с девкой, узнала, где та живет. И решила эту Лену запугать или подкупить; как получится уж. Но оторвать змею от своего сына, который перестал слушать маму и толковал о женитьбе.
Тамара Леонардовна была лицом похожа на бульдога. Тяжелое лицо со складками и брылями. А глаза у нее горели от злости, как у собаки Баскервилей. Она была большая женщина, как памятник Родине. Думаю, на Кабаниху она походила более всего, из пьесы Островского.
По пути Тамара Леонардовна купила несколько яблок и груш. И погремушку для ребенка. Все же праздник. Надо же как-то начать разговор, верно? Не звери же мы лютые, не ягуары! Так что все правильно она делала. Позвонила в дверь, вошла, как циклоп, сняла сапоги и шубу. Поздравила с наступающим эту девку, только хотела начать спич, и тут увидела в манеже ребенка. Беленький такой мальчик. Петруша его звали, как робко сказала Лена. Она стояла и тряслась от страха. Потому что Тамара Леонардовна могла напугать, уж поверьте!
Тамара Леонардовна подошла к манежу и протянула малышу погремушку. На! И тут малыш вдруг залился таким радостным смехом, что Тамара даже вздрогнула. Малыш схватил погремушку ручкой и стал так потешно переступать ножками в носочках, держась одной рукой за борт манежа, – вроде танца такого. При этом он махал погремушкой и не сводил синих глаз с Тамары. И еще радостно взвизгивал от восторга. Почему-то Тамара Леонардовна внушила малышу необычайный восторг!
Он стал тянуть ручки к женщине, визжа и хохоча. Глаза, как щелочки, стали, рот с двумя зубами растянулся до ушек…
Вот тут Тамара ошибку-то и совершила. Взяла малыша на руки; инстинктивно. А Петруша обнял ее крепко-крепко, изо всех сил. А потом стал рукой трогать лицо, погремушкой слегка постукивать по лбу ей и ворковать… Ну, и она стала ворковать. Стала умильным голоском говорить всякие глупые и бессмысленные слова: «Кто это такой малипусечка? Кто этот маленький попсинька? Кто у нас такой сладкий сахарочек?» – как дура сделалась. И сердце ее сжалось так сладко-сладко, так горячо стало в груди… А Петруша не сводил с нее влюбленных глаз и прямо цеплялся изо всех сил! Ни за что не хотел к маме. И пахло от Петруши счастьем. Любовью. Ангелами – если они пахнут, то именно как маленькие детки… Да Тамара Леонардовна и сама не хотела малыша отдавать. Она бы сейчас все на свете отдала бы за Петрушу. С ней случилась любовь. Бах! – и все. И по складкам лица текли теплые слезы…
Ну, дальше и так все понятно. Тамара Леонардовна приказала сыну жениться! Хотя он приказов не слушал. Но женился; он же любил Лену и Петрушу. Шантажом и посулами Тамара Леонардовна заманила молодых жить в свой огромный дом. Но она к ним не особо лезла, так что они хорошо живут, мирно. Все внимание Тамары поглощено Петрушей. Они прямо не могут друг без друга; у них любовь. Они очень-очень любят друг друга.
Так одна женщина совершила ужасную ошибку. Или чуть не совершила? Как знать? И нашла свой рождественский подарок неожиданно. Рождество – особый день. И подарки тоже особенные…
Как принимать добро
Добро надо делать. Но надо еще правильно принимать добро.
Правильные связи должны быть между тем, кто дает, и тем, кто принимает. Уровень должен быть одинаковым, тогда все будет хорошо.
Рядом с нашей дачей была дача одного ныне великого академика – зоолога В. Большакова. Один забор разделял скромные огороды. Это были не роскошные дачи, а два одинаковых деревенских домика. Ученые из Академии наук купили себе избы в далекой уральской деревне. Наш дедушка тоже купил. А рядом – будущий академик.
Он был очень добрый, этот будущий академик. И первым делом проделал в заборе дырку. Чтобы мы с братцем могли ходить в его огород и кушать клубнику, смородину, крыжовник, когда захотим! Мне было года четыре, а братцу – два. Ученый часто уезжал на симпозиумы и конференции. И ему не жалко было угощать детишек, разрешать им посещать свои владения…
У нас в огороде тоже были ягоды, конечно! Но будущему светилу науки было приятно, что дети кушают ягодки. И он нам про ягодки многое объяснил. И про насекомых. И про зверушек. И подарил свои книжки. Не очень интересные, там картинки были только на обложке. Но он все равно подарил и подписал. «Анечке на память. Люби природу, Анечка!» Примерно так.
Вот такой был добрый ученый.
Но важно вот что. Наши дедушка и бабушка не ходили через дырку в заборе собирать ягоды ведрами. Понимаете? И мама с папой тоже не пытались обобрать весь крыжовник, выдергать морковь, выкопать картошку и ободрать черемуху. Чтобы, как Мамай прошел через огород доброго соседа.
Мы приходили с кружечками и собирали ягодки. Немножко качались в гамаке. Осторожно ступали по тропиночке, чтобы грядки не потоптать. И уходили к себе. А дедушка стоял у забора и следил, чтобы мы аккуратно себя вели. Да и не упали случайно. Он стоял на границе и наблюдал.
Добрый ученый открыл нам вход и щедро делился. А мы знали, что можно делать, а что нельзя. Знали меру.
И это было правильное добро. Видите, я его по сей день помню. И знаете, что самое хорошее? Академик жив и, надеюсь, здоров, хотя пятьдесят лет прошло. И за эти пятьдесят лет он сделал огромный вклад в науку. Принес много блага обществу и природе.
А я не забыла его добро. И очень хорошо, что его добро правильно принимали маленькие дети и взрослые, которые жили с ним рядом. Через забор, в котором он проделал аккуратную дырку и к которому приделал калиточку.
Надо добро не бульдозером сгребать. Не вырывать с корнем. А брать в кружечку, если великодушно дают. И благодарить. Тогда добро всем будет полезно, вот что я думаю. А добрые дольше живут и процветают, это действительно так.
Если делают добро тем, кто знает меру…
Запомнится главное
Я помню. Мне лет двенадцать было – подросток. А подростки угловаты и неловки, они еще не привыкли к новому телу. Дедушке в Академии наук на юбилей подарили такую громадную, довольно уродливую штуку из яшмы и малахита с серебряными вставками – письменный прибор. Он занял треть большого стола, за которым мы с дедушкой занимались. У нас общий стол был. Ну, и я этот чудовищный и дорогой прибор как-то уронила. Хотя он тяжелый был и громоздкий. Этот жуткий каменный цветок, так сказать, упал и разбился на тысячу кусков. Там же все было филигранно вырезано из камней, вот они и стали хрупкими. Ба-бах! Дедушка прибежал в комнату. И увидел, что я жива-здорова. Махнул рукой, сказал «Эх!» и пошел за веником. И мы с ним все убрали. Я бормотала извинения напополам с оправданиями; а дедушка сказал, что все это пустяки и ерунда. Главное, что мне на ногу это тяжелое изделие не упало. Вот это – важно, да.
И с папой в то же время мы как-то жарили кабачки. Папа не очень в кулинарии разбирался, да и я тоже. Мучительный был процесс, скажу я вам. Мы чистили кабачки, потом вынимали семена, потом резали на ломтики, потом обваливали в муке и жарили в подсолнечном масле. Дым, шкворчание, мука, масло брызжет… А в итоге медленно-медленно растет горка пожаренных ломтиков на блюде. Мы на блюдо складывали поджаренные кабачки. На блюдо кузнецовского фарфора. Ну, и в конце процесса, когда все было готово, когда горка стала большой, я это блюдо и уронила. Бац! Папа был исключительно аккуратен. Он соблюдал гигиену и санитарию всегда, он же был врач и ученый. Все знают, что на полу – полчища микробов и бацилл! Поэтому и осколки блюда, и кабачки – все мы аккуратно сложили в ведро, помыли пол и пошли выбрасывать мусор. А по пути зашли в магазин и купили банку консервированной солянки. Ей и поужинали. И тоже папа слова мне резкого не сказал. Даже в момент падения блюда. Только сказал: «Эх!» – немного разочарованно. Он кабачки жареные очень любил…
Вот это и запомнилось. Контуженный под Сталинградом, израненный на войне дедушка и его «эх!». И папа, подбираю