Она же вон, сколько продержалась, хотя заболело раньше, чем у него. Не надо сдаваться докторам. Этот сейчас долистает до операции и тоже заведет свое…
— Василиса Ильинична, я смотрю, вы у нас уже были десять лет назад. Вместе с мужем. Вам тогда сделали операцию, но велели соблюдать диету. Вы соблюдали? Не ели жирного, жареного?
Василиса промолчала. Толя тогда говорил: «Они не поджелудку мою удалить хотят, они меня удалить хотят! Лишить последней радости! Вези мне, Васька, курицу жареную, да побольше!»
И она везла. И ела тогда вместе с ним. И до того ела — очень уж он кавказскую кухню уважал, чтобы много жирного мяса, вина, соусы рекой, шашлыки, сыр. И ее приучил, готовить заставлял. И сам готовил еще побольше нее. Сын приезжал с семьей — все вместе ели. Только невестка кривилась и йогурты себе покупала. Но на последнем ужине и она ела, чтобы свекра уважить. Хорошая девочка. Как там она, в этой Австралии? Вот бы курицам рассказать, куда у нее сын жить уехал!
Пришла медсестра, передала доктору какой-то лист.
— Вот, Василиса Ильинична, пришли результаты последнего обследования… — он нахмурился и перечитал, потом откинул лист и посмотрел на снимки, нахмурился сильнее. — Тут, конечно, требуется еще кое-что прояснить… Вы завтра кровь сдаете с утра?
— Да, еще рентген.
— Не нужен вам рентген, — он развел руки, потому что курицы стали кудахтать ему свое прямо в уши. — Спокойно, дамы, сейчас вам всем тоже раздам направления. Василисе Ильиничне просто нужнее всех. Нет! Нет! Конечно, вы тоже больные! Василиса Ильинична, зайдите в процедурную, там вам укол сделают. И вообще заходите туда каждый раз, как больно станет.
— Кровь сдавать завтра?
— Да, прям с утра и не есть.
— Да, мне тоже не есть… Так вам кровь, да?
— Ой, нет, рентген желудка.
— Да это все одно и то же, все равно не есть.
— А я в прошлый раз сдавала, сказали если гемоглобин, то можно есть.
— Народная-то медицина самая лучшая. Эти ваши таблетки никакой гемоглобин не поднимут, а вот свеколка с медком…
После укола стало покойно и сонно. Все она знала, что там у доктора в бумажке написано. Давно знала, еще как худеть стала. Потому и не приходила. А он сейчас промается, да и отправит ее домой с бумажками, направлениями. Не здесь же держать. Хорошо-то как после укола, даже болеть поменьше стало, и курицы не так раздражают.
— Отработала я там сорок три года… И сразу квартиру дали.
— Однокомнатную?
— Чего это? Почему это? Это что же вы говорите, что я не заслужила, что ли? Трехкомнатную дали!
— А ко мне никто не приходит, даже дочка. Лежу голодная.
— Так сын же сегодня приходил?
— Да что сын, был да ушел!
А может, и не поменьше. Только спать тянет, а болит как будто даже сильнее. И не слева уже, не в спине, а направо пошло, а там и вниз. И тошнит больше. Сейчас бы поспать, а тошнит. Я никогда не ощущала такой сильной боли. Сильнее всего на свете. Сильнее даже чем от огня, облизывающего кожу. А может, и такая же, только внутри. Хочется вынуть все из своей шкуры, весь ливер, встряхнуть, да промыть, чтобы кислота больше не жгла. Или там спрятался карлик, который скручивает кишки в жгуты и колет их иглами?
Я стараюсь дышать коротко и часто, чтобы не так болело, и слышу только, как вокруг начинают шевелиться, беспокоиться.
— Василиса! Эй, ты что там сопишь так?
— Да никак кончается Васюшка.
— Почем тебе знать?
— У моего деда, когда агонии были, он вот так же дышал.
— Твой дед так от курева дышал последние двадцать лет.
И тут боль закончилась. Резко, будто выдернули вилку из розетки. И я смогла наконец заснуть. Тем более, и курицы замолчали.
Настя.
Телефон завибрировал, когда Настя уже застегивала джинсы. Больше одного гудка — минус премия, поэтому пришлось ответить сразу и воду уже не спускать.
— Куда пошла, цаца! Смывать кто будет? — заорала ей вслед сунувшаяся в кабинку тетка. Но Настя уже хлопнула дверью.
— Петровская! Почему отчет не лежит у меня на столе?! — орала трубка. — Ты совсем охренела, что ли, работа не дорога?
— Иван Сергеевич, отчет у вас на столе слева от фоторамки в большой оранжевой папке.
На том конце отключились, даже не сказав ничего в ответ. Настя сунула телефон в карман, но он снова завибрировал:
— Петровская, почему ты не на рабочем месте?
— У меня обед, Иван Сергеевич.
— Перебьешься, тебе худеть полезно. Чтобы через две минуты была здесь.
Настя сжала зубы, сунула телефон в карман и развернулась на сто восемьдесят градусов. Ничего, в ящике шоколадка была. Телефон снова затрясся.
— Ты статью написала?
— Да.
— Где она?
— В папке с законченными статьями.
— Называется как? Я что, должен каждый файл открывать?!
— Он там один.
— Поумничай мне тут.
Отбой. Звонок. Настя потыкала в кнопку лифта — ну приезжай уже!
— Петровская, ты что за говно мне тут написала?
— Согласно плану.
— Ты совсем овца тупая? Тебе было сказано писать как для дебилов, откуда ты эту канцелярщину выкопала?
— В ТЗ было «официальным языком»…
— Молчать! Все переделать! Сейчас же!
Лифт звякнул и открыл двери. Настя нажала свой этаж и быстро-быстро стала жать кнопку закрытия, чтобы лифт не останавливался по пути подбирать пассажиров. Снова звонок.
— Петровская, тебе зарплата надоела?! Какого хрена у меня тут…
Звонок прервался — между двадцатым и тридцать четвертым этажом в шахте связи почему-то не было. Настя выпрямила плечи и вдохнула. Но скоростной лифт уже раскрыл двери на тридцать пятом.
— Петровская, где ты шляешься? Откуда у меня в приемной эта толпа?
— У вас приемные часы, я сейчас буду в офисе и…
— Меня не волнует, когда ты будешь в офисе, я поехал в Думу, поработаю с документами в машине.
Настя шагнула обратно в лифт, еле нащупала пальцами кнопку верхнего этажа — они почему-то скользили.
До верха лифт доехал без происшествий. Но на крышу надо было подниматься по еще одной лестнице. Настя перепрыгивала через ступеньку, бежала — каблук застрял в выщербине, опасно треснул, но она выдернула туфлю и побежала вверх еще быстрее, открыла железную дверь, вырвалась на крышу, захлопнула ее за собой и прислонилась спиной, тяжело дыша, как будто за ней гналось чудовище.
Но чудовище она принесла с собой. Телефон снова завибрировал:
— Петровская, почему у тебя на двадцатой странице сырые опросы вместо резюме? Ты совсем дура недоделанная, ты выводы сделать не можешь?
— Иван Сергеевич, вы сами хотели…
— Я знаю, что я хотел! Я хотел резюме!
— Вы сказали — цитаты прямо из опроса.
— Мало ли, что я сказал! Я хотел резюме! Быстро переделала, пока я еду!
Настя опустила руку с телефоном и медленно пошла к краю крыши. Она любила стоять здесь и вдыхать ночной ветер любимого города. Пять минут на этой площадке лечили ее нервы лучше любого отпуска.
Телефон снова завибрировал. Она не глядя бросила его за спину. Ограды не было — только невысокий, сантиметров двадцать бетонный бортик, на который Настя встала, завороженно глядя в тысячеглазую темноту под ногами.
Я заорала так, что меня аж зашатало:
— Дура! Не вздумай! Ты мне все испортишь!
«Я устала…»
Насти в этом теле уже не было, но воля ее в нем осталась, такая сильная, что порабощала и меня. Я слишком хорошо помнила запах пыли и гортензий в тех коридорах, куда не хотела попадать больше никогда, но к краю меня тянуло все сильнее. Где-то позади белый телефон на теплой черноте рубероида снова завибрировал, отражая трещинами экрана огни высоток вокруг. Я сопротивлялась изо всех сил, оттаскивала себя от пустоты внизу, тянущей как магнитом.
— Не вздумай… Не вздумай… — я сжимала кулаки, пока полумесяцы ногтей не протыкали кожу.
«Я больше не могу».
— А тебе и не надо. Теперь есть я. Я твоего Ивана Сергеевича пошлю на дальний хутор во всех выражениях, что он заслужил, а потом уволюсь и найду тебе работу получше с твоими-то мозгами.
«Я тупая».
— Дура ты, а не тупая!
«Я бесполезная».
— Смени пластинку. Мы еще досмотрим этот сериал до конца. Уж лучше ковыряться здесь, чем вечность в серой тоске.
Я прислушалась. Внутри была тишина. К краю больше не тянуло. Представляю, как тяжело было бы отговорить меня саму.
Я с облегчением повернулась, мысленно планируя заняться каким-нибудь опасным хобби типа мотоциклов или скалолазания, чтобы завершить эту жизнь поаккуратнее и по правилам.
Но тут треснувший каблук на туфле решил окончательно сломаться.
Нога подвернулась, и, пару секунд побалансировав на бетонной оградке, я с облегчением поддалась гравитации и полетела вниз со всех семидесяти этажей башни офисного центра. Это было прикольно. Как будто в парке аттракционов. Почти до самого конца.
Ильяз.
Ильязу снился пир. Вокруг стояли столы, много-много столов, все разноцветные — красные, как в Макдональдсе, желтые, как в КФС, голубые, как на фудкорте и белые, как в кафе у метро. И даже зеленые, как в Сабвее. И все они были уставлены роскошными блюдами: картошкой с разными соусами, прямо все-все соусы стояли, гамбургерами всякими, бигмаками с солеными огурцами и со свежими, биг тейсти с обычным соусом и с острым, пирожки с вишней прямо грудой лежали на столе, а рядом еще пирожки с черной смородиной, а еще там были огромные ведра с куриными крылышками, с наггетсами, много-много больших шоколадных коктейлей и мороженое с эмэндэмс, и маффины шоколадные и простые, и даже шаурма, как у дяди Бори в ларьке у метро.
Ильяз ходил вдоль столов и все-все ел. Чизбургер ел, картошку с кетчупом ел, коктейль шоколадный пил и клубничный еще, пирожок с вишней и шаурму. А куриные крылышки не ел, потому что не знал, какие они на вкус. Наверное, очень-очень вкусные, как мороженое! Правда, мороженое он тоже никогда еще не ел, но во сне попробовал, и оно было как вкус как кефир и вишневый пирожок сразу, очень вкусное.