– Маргарет, ты, похоже, нездорова. Дельфина приготовит тебе ванну…
– Нет, мама, мне нужно знать. Я больше не могу делать вид, что все в порядке.
Бойд поставил чашку на кофейный столик и приблизился к Маргарет.
– Мы с родителями несколько дней не получали от Реджи известий, – произнес он, доставая из кармана запечатанный конверт. – Сегодня я заехал к его друзьям, и те передали письмо, адресованное вам.
Маргарет взяла конверт и долго смотрела на него.
– Реджи ушел в армию? – наконец проговорила она.
– Да, – кивнул Бойд.
Стон, вырвавшийся из груди у Маргарет, выражал смертельное горе и отчаяние. Ее колени подогнулись; Бойд не дал ей упасть, и она безутешно разрыдалась у него на плече. Когда стало ясно, что Маргарет не успокоится, мистер Дарлингтон позвонил доктору Гриффиту, а Бойд поднял ее на руки и понес наверх. Маргарет по-прежнему сжимала нераспечатанное письмо.
Битти и Сисси замерли от потрясения, не зная, что делать и чем помочь подруге. Сисси любила Маргарет словно сестру, однако, увидев Бойда, спускающегося в гостиную, почувствовала, как острый клинок ревности вонзается в сердце.
Девятнадцать
Пятница, утро. Я ждала Беннета на крыльце. На коленях лежала выстиранная и аккуратно сложенная футболка. Мы все вместе собирались отправиться в Карроумор. Папа и Сисси сговорились против меня, заявив, что навестят маму и поедут туда прямо из больницы. После провального свидания с Джексоном мне неловко было ехать в одной машине с Беннеттом. Я попробовала убедить его, что с удовольствием поеду сама, однако мои попытки ни к чему не привели.
В памяти всплыли обрывки нашего разговора. Я внутренне содрогнулась. Как же я так напилась? Наболтала Беннетту всяких глупостей. Мне не удалось вспомнить, куда делся Джексон и откуда взялся Беннетт. Помнила только, как меня манили его губы, а глаза сами собой закрывались в предвкушении поцелуя. Правда, в одном я уверена твердо – мы не целовались. Это же Беннетт, ему и в голову не придет меня целовать, разве спьяну.
Джексон звонил дважды: в первый раз извинился, что не смог проводить домой, а во второй – пригласил покататься на лодке. Я постаралась отделаться от него, сказав, что из-за маминого здоровья не могу строить планы и дам ему знать, когда появится свободное время. Он сообщил, что уедет ненадолго по делам и позвонит после возвращения. Меня грела мысль о еще одном свидании, но в то же время я была рада получить несколько дней передышки. Я чувствовала себя как ребенок, не торопящийся открывать рождественский подарок. Иногда ожидание приятнее результата.
Битти, смакующая утреннюю сигарету, толкнула меня в бок:
– Ты чего лоб морщишь?
Я удивилась, но тут же поняла – она права.
– Я всегда морщу лоб, когда думаю.
Она фыркнула и затянулась.
– Все еще носишь колье, которое я тебе подарила?
Я засунула руку под воротник и вытащила его наружу.
– Никогда не снимаю. До сих пор не могу понять, что означают эти подвески, но мне нравится.
Битти кивнула:
– Ты уже решила, что будешь делать с Карроумором?
– Пока нет. У меня в голове не укладывается, что он вообще существует и к тому же принадлежит мне. Вот получим заключение реставратора, тогда и подумаю.
На руку Битти села пчела, поползла по запястью, словно надеясь найти пыльцу.
– Все пчелы, которых ты видишь за пределами улья, – самки. Никогда не убивай пчелу.
– Потому что плохая примета?
– Нет, потому что пчела живая. На самом деле, их не так уж много. Если пчелы вымрут, то за ними и все человечество. От них зависит урожай.
– Сисси говорит, убить пчелу – удачи не будет.
Битти затянулась.
– Да уж, Сисси разбирается в удаче.
– Что ты имеешь в виду?
– Много десятилетий Дарлингтонам сопутствовала удача, – помолчав, ответила Битти. – Богатство само шло к ним в руки. Ходят слухи, во время Гражданской войны один из Дарлингтонов был контрабандистом. Ему удалось надежно припрятать свое добро, к тому же он брал плату за контрабанду не конфедератскими долларами, а золотом. Поэтому их семейство процветало, в то время как большинство их соседей разорились.
– При чем тут Сисси?
Битти закашлялась, но пчела так и не улетела.
– Нас с ней допустили в ближний круг Дарлингтонов, и нам довелось воочию убедиться в их легендарном везении.
– А потом их дом сгорел. Бабушка Маргарет погибла. В некотором роде предвестие конца.
Пчела взлетела с руки и уселась на чайную розу. Битти проводила ее взглядом.
– Не совсем. Все начало рушиться еще до того, как твои бабушка и дедушка поженились. Вроде толчков перед землетрясением.
– И что же случилось?
Битти стряхнула пепел с сигареты.
– Долгая история. Из-за одного неверного поступка все пошло под откос. После этого я перестала верить в удачу и загадывать желания. Нужно искать свое место в жизни, Ларкин. Удача – это иллюзия.
Она прикоснулась к подвеске в виде стрелки. Пахнуло никотином.
– У каждого есть внутренний компас, он указывает туда, где наше место. Не важно, хорошее или плохое: тут ничего не изменишь. Настоящие друзья – те, у кого компасы указывают в одном направлении.
– Как вы с Маргарет и Сисси?
Битти затянулась напоследок и затушила окурок в пепельницу.
– Вот в чем штука, – наконец произнесла она. – Во время землетрясения иногда выясняется, что компасы указывают в разные стороны.
Я хотела расспросить ее подробнее, но на дороге показался фургон Беннетта. Надо уговорить Битти поехать с нами, лишь бы не оставаться с ним наедине.
– Даже не думай, – заявила она, поднимаясь со стула и расправляя длинную юбку.
– Как ты догадалась? – Я крепче стиснула красную футболку Беннетта.
Неужели меня так легко раскусить?
– Ты слишком похожа на Сисси, вечно боишься, что люди станут хуже к тебе относиться, если узнают, какая ты на самом деле. Этот парень – настоящее сокровище. Когда избавишься от ложных представлений о том, кто ты есть, тебе многое откроется в новом свете.
Не дожидаясь ответа, она ушла, а я осталась разбираться со своими проблемами.
Наконец, преодолев все рытвины и ухабы, мы добрались до Карроумора. Мои нервы были на пределе. Разговор шел исключительно на нейтральные темы – о погоде, о рыбалке и о том, сколько туристов приедет в Джорджтаун на сезон. Однако на лице Беннетта блуждала загадочная ухмылка, как будто он знает секрет и никому не расскажет. Меня бесил его самодовольный вид, и он прекрасно это понимал.
Перед домом стоял оливковый «Джип чероки», рядом – папина машина. Молодая женщина с каштановыми волосами деловито фотографировала осыпающийся фасад и делала пометки в блокноте. Подойдя ближе, я пришла к выводу, что она примерно моего возраста.
– Здравствуйте, – с энтузиазмом сказала девушка, протягивая руку. – Меня зовут Меган Блэк. Извините, доктор Уоллен-Араси не смогла приехать. У нее заболел ребенок, так что она попросила ее подменить. Я ее научный ассистент. – Меган широко улыбнулась, словно пытаясь убедить нас, будто тоже разбирается в теме. – Я проводила исследования в отношении этого особняка и многих других в здешних краях, так что, наверное, именно я вам и нужна. Я здесь около часа, осмотрелась и сделала фотографии.
Я обратила внимание на ее внешний вид: дизайнерские солнечные очки, жемчужное ожерелье, идеальный маникюр в сочетании с красивой кофточкой и джинсовыми легинсами. С первого взгляда понятно – из «Джей Крю»[22]. Либо научные ассистенты зарабатывают больше, чем я предполагала, либо одежду ей покупают родители.
К нам подошли Сисси и папа.
– Итак, чем вы нас порадуете? – спросил Беннетт.
– К сожалению, новости у меня скорее плохие. Как вы сообщили нам по телефону, этот дом с момента постройки принадлежал семье Дарлингтонов.
Мы кивнули. Полые тыквы, подвешенные к ветвям большого дуба, качнулись, будто подтверждая ее слова.
– Обычно это хороший знак, – продолжила Меган, – потому что за семейным достоянием тщательнее ухаживают. Согласно архивным исследованиям, изначально особняк был построен в середине восемнадцатого века, но потом его снесли и в тысяча восемьсот третьем году возвели новый дом, побольше, с каменным фундаментом, благодаря которому он простоял столько лет. – Она улыбнулась, но тут же приняла серьезный вид. – Правда, все остальное, кроме фундамента, сделано из дерева, и это плохо. Дом несколько раз перестраивался. В середине девятнадцатого века федеральный фасад заменили на греческий. После урагана «Хьюго» в восемьдесят девятом ремонтировали крышу, укрепляли колонны, крыльцо и трубы.
Она обошла дом и указала на дымоход, к которому были приколочены длинные доски, удерживающие кладку от неминуемого разрушения.
– Удивительно, что все это уцелело. Чистая удача.
Мы разглядывали облупившуюся краску и щербатые трубы. Я заметила на покосившемся крыльце остов полусгнивших качелей – скорбное напоминание о том, что эти развалины когда-то были жилым домом. На качелях хозяева любовались дубовой аллеей, баюкали младенцев, встречали гостей. Здесь погибла моя бабушка, а маму чудом вытащили из пожара. Карроумор – часть меня, но мне ничего не известно ни о нем, ни о семье, проживавшей на этой земле в течение многих поколений.
– В восьмидесятых годах мой муж собирался восстановить дом и нанял подрядчика, – откашлявшись, произнесла Сисси. – Они начали заниматься крышей и укреплением труб, но потом прекратили работы.
– Почему? – спросила Меган.
Сисси повернулась к молодой женщине, глядя как будто сквозь нее.
– Муж заболел. Он три года боролся с раком, и у него не осталось сил на дом.
– Простите, – смутилась Меган. – То, что он успел сделать, определенно помогло, иначе вряд ли бы от дома что-то осталось. Дерево прогнило, всюду плесень и голубиный помет. Наверняка здесь еще и грызуны. Сегодня я в дом не пойду – сначала нужно принять меры предосторожности. Хотя в окна я заглянула. Внутри кое-где сохранилась зубчатая лепнина и карнизы, их еще можно восстановить. Я даже разглядела несколько полос обоев на стенах.