– Нет, я лучше сама.
– Подожду тебя здесь. Налью себе виски мистера Дарлингтона, и тебе заодно. Думаю, после разговора с Маргарет ты захочешь выпить.
Сисси поднялась по элегантной лестнице, крепко сжимая перила; ей казалось, ноги вот-вот откажут, не выдержав тяжести ее горя. Двери во все комнаты были открыты, чтобы создать сквозняк, однако это не спасало от удушающей жары. Из спальни Маргарет вышла горничная, унося поднос с едой. У девушки был расстроенный вид – то ли из-за нетронутого ужина, то ли ей известно о том, что происходит.
Сисси вошла в комнату и остановилась у входа. Внутри было темно, шторы задернуты. Потолочный и напольный вентиляторы работали на полную мощность, но лишь немного разгоняли спертый воздух. Маргарет сидела на кровати среди груды подушек, отделанных кружевами, под стать ночной рубашке, застегнутой до самого горла. Ее бледное лицо почти сливалось с постельным бельем. «Вот и хорошо», – подумала Сисси.
– Ты не умираешь, – вслух произнесла она, подошла к большому французскому окну, выходящему на реку, и распахнула настежь.
Приятный ветерок охладил разгоряченный лоб и слегка успокоил. Увидев Древо Желаний, Сисси поспешно отвернулась.
– Мне очень жаль. Я не думала, что все так получится. – Голос Маргарет не узнать: дрожащий и неуверенный, совсем не похожий на ее прежний напористый говор.
На мгновение Сисси посочувствовала подруге, ведь та столького лишилась, но потом подумала о Бойде. Она решительно обошла комнату, отдернула все шторы, зажгла лампы и налила воды в стакан, хотя руки так дрожали, что графин едва не упал на пол.
– Спасибо, – прошептала Маргарет.
Сисси не ответила. Она молча смотрела на изможденную женщину, разрываясь между жалостью, гневом и печалью.
– За что? – Разумеется, она знала, за что, просто хотела услышать это от Маргарет.
Однако ответ оказался совершенно неожиданным:
– За твое любящее и щедрое сердце, за твою жертву, за нашу дружбу.
Маргарет прижала платок к покрасневшим и опухшим глазам. Сисси испытала злорадное удовлетворение от плачевного вида подруги. Впервые ей не было стыдно за недостойные чувства.
– Я поступила очень дурно с тобой и Бойдом. Словами не описать, как мне жаль, но я просто не вижу другого выхода.
Сисси вспомнила выражение лица Бойда под Древом Желаний и свои наивные мечты о совместном счастье.
– Значит, ты приняла решение. Для тебя нет другого выхода, кроме как разрушить мою жизнь.
По впалым щекам Маргарет хлынул новый поток слез.
– Я понимаю, моему поступку нет оправдания. Но если бы речь шла только обо мне! Мы обязаны защитить невинное дитя. Это ребенок Реджи, и в память о нем я должна сделать все, чтобы малыш был окружен любовью и заботой.
На хрупкой фигурке Маргарет беременность еще не сказалась. Сердце Сисси понемногу смягчилось, острые углы сгладились, словно у розового лепестка, только не из-за Маргарет, а из-за ребенка. Она вспомнила слова Бойда, и ей показалось, что сквозь мрачные тучи блеснул слабый лучик света.
– Я хочу стать крестной матерью.
Маргарет обратила к ней залитое слезами лицо:
– Правда?
– Да, правда. Я желаю принимать участие в судьбе этого малыша, ведь ты у меня в долгу.
– Хорошо, – кивнула Маргарет. Она попыталась улыбнуться, но улыбка получилась как у скелета на Хеллоуин. – Не представляю свою жизнь без вас с Битти. Что бы ни ожидало нас впереди, я надеюсь, вы будете рядом со мной и с моим ребенком.
– Если родится девочка, назови ее Айви, – поразмыслив, добавила Сисси.
– Но ведь ты хотела назвать так свою дочь.
– Хотела, но, судя по всему, мне уже не светит выйти замуж и завести своих детей, так что…
Из голубых глаз Маргарет вновь полились слезы.
– Прости меня, Сисси. Я понимаю, словами ничего не исправишь. Надеюсь только, что со временем ты сможешь меня простить.
– Ты должна просить прощения не у меня, – ответила Сисси, вздернув подбородок.
– А у кого?
– У Бойда. Это ему придется жить с тобой до конца дней. Будем надеяться, он найдет силы простить тебя и самого себя.
Маргарет расправила плечи:
– Я сделаю его счастливым и стану ему хорошей женой.
– Не смей говорить это при мне, поняла?! – яростно воскликнула Сисси. – Я останусь с тобой только ради ребенка, но никогда, слышишь, никогда не смогу думать о вас с Бойдом как о супругах. Я никогда не буду считать тебя его женой, потому что он не твой.
Маргарет прижалась к спинке кровати, чтобы увеличить расстояние между ними, но не опустила взгляда. Девушки как будто впервые увидели друг в друге нечто новое, уравнивающее их положение, и потому неожиданное и пугающее.
– Попрошу горничную принести еду обратно и прослежу, чтобы ты съела все до последней крошки, – решительно заявила Сисси. – Твой ребенок родится здоровым и сильным, и я буду приходить к тебе каждый божий день, чтобы это обеспечить.
Она направилась к выходу. Маргарет окликнула ее:
– Я не думала, что так выйдет, Сисси. Я любила Реджи всем сердцем. Если бы не его ребенок, я бы с радостью умерла. Если бы можно было его вернуть, я бы это сделала.
– Я тоже.
Сисси вышла из комнаты. Дверь захлопнулась с тихим щелчком.
Двадцать восемь
Я сидела в кафе, неторопливо попивая «Бурую корову»[33]. Решила устроить небольшой перерыв; я работаю удаленно, ежедневно заверяя босса, что скоро вернусь. Гэбриел вопросительно мотнул головой в сторону колонки, из которой играла музыка.
– «Гонюсь за мечтой», Том Петти. Это же музыка восьмидесятых. С чего бы?
– Том Петти – один из немногих, чьи песни я ставлю наряду с классикой.
Я рассмеялась. Взгляд невольно остановился на фреске. Мейбри говорила, мама любит прятать в своих картинах мелкие детали. Я слезла с барного табурета и подошла ближе, но увидела то же, что и прежде: дуб, реку и трех девушек, сидящих спиной к зрителю. На первый взгляд обычный пейзаж, но выбор цветов и нарочито фактурные мазки кистью оживляют образ, привлекая внимание. Так бывает, если потрясти снежный шар: картинка внутри будто движется.
Я отошла назад, чтобы взглянуть с другого ракурса: оказывается, сбоку тоже что-то нарисовано. Пришлось отодвинуть стол и пару стульев. В самом углу был изображен Карроумор, еще не разрушенный пожаром, с изящными колоннами и нетронутой крышей. Из разбитого окна на первом этаже вырывались языки желто-оранжевого пламени, позади виднелась едва заметная женская фигурка с рыжими волосами.
Я отшатнулась.
– Что с тобой? – Гэбриел положил руки мне на плечи, не давая упасть.
– Вот смотри. – Я указала в угол.
Хозяин кафе тихо присвистнул.
– Надо же, я и не замечал. Твоя мама недавно заходила кое-что дорисовать. Я был занят с покупателями и не видел, как она работает. Айви быстро ушла, поэтому я не успел спросить, что именно добавилось.
– Ты помнишь, когда это было?
Гэбриел задумался.
– За день до того, как с ней случилось несчастье. Или тем же утром.
Я подошла ближе и пристально вгляделась в рисунок. На втором этаже тоже полыхал пожар, у окна схематично нарисованы лица двух светловолосых женщин.
– Как же я не заметил? – Гэбриел покачал головой. – Когда Айви впервые пришла рисовать, то сказала, что пытается изобразить свой кошмар, чтобы он перестал ей являться. Я постеснялся расспрашивать, а зря.
– Да, я тоже жалею, что в свое время ее не спросила.
– Погоди-ка. – Он взял меня за руку. – Хочу показать тебе одну вещь, подарок от твоей мамы.
Заинтригованная, я прошла вслед за Гэбриелом в заднюю комнату, которую тот использовал в качестве кабинета. На высоких металлических стеллажах теснились многочисленные коробки, снабженные аккуратными ярлычками.
– Наверное, дело рук твоей жены? – Я указала на коробку с надписью «Салфетки».
– Откуда ты знаешь? – удивленно спросил Гэбриел.
– Догадалась, – улыбнулась я. – Так что ты хотел мне показать?
Он достал с нижней полки прямоугольную деревянную коробку с латунными уголками и замочком. Темное вишневое дерево отполировано до блеска, на крышке и по бокам красуется яркая роспись. Гэбриел расчистил место на захламленном столе и поставил туда коробку.
– Мама рисовала? – Я осторожно провела пальцем по крышке.
– Да, – кивнул Гэбриел. – Эта коробка для сигар принадлежала папе Эллиса. Моя мама работала на Элтонов, и она ей приглянулась. Когда миссис Элтон умерла, мистер Элтон подарил коробку маме, а она перед смертью отдала ее мне. В то время я только начинал свой бизнес, и мама решила, что я должен где-то хранить наличные. Мамина молодость пришлась на Великую депрессию, так что она не верила банкам. Не могу ее за это упрекнуть.
Я разглядывала рисунок на крышке. Изображение загибалось по краям, словно нарисованное на холсте: в центре – кафе на набережной, а вокруг – река, лодки, чайки и даже турист с фотоаппаратом. Там же – важные вехи в жизни Гэбриела и его кафе, изображенные в миниатюре: свадьба, рождение детей и крошечные рожки с мороженым, символизирующие появление новых вкусов.
– Здесь вся история кафе «Райское мороженое у Гэбриела», – с гордостью произнес он. – Я не пользовался этой коробкой. Айви обнаружила ее в кладовке, пока работала над фреской, и предложила расписать.
Гэбриел повернул латунный ключик и открыл крышку. Механизма, помогающего сохранять влажность сигар, уже не было, но внутри по-прежнему пахло деревом и табаком.
– Пусто… – Как ни странно, я почувствовала разочарование. Мне казалось, там находится послание от мамы.
Гэбриел нажал где-то в заднем углу. Что-то щелкнуло. Слегка надавив пальцами, он вытащил днище, открыв потайной ящик глубиной в дюйм.
– Двойное дно, – объявил он, радостно ухмыляясь. – Наверное, чтобы прятать деньги или драгоценности. Я видел несколько старинных столов с таким же фокусом. Когда я обнаружил потайной ящик, там было пусто. Скорее всего, мама и не знала, что он существует. – Гэбриел вернул днище на место, запер коробку на ключ и вручил мне. – Возьми, это тебе.