– Полегче. – Он забрал у меня полотенце со льдом, а я принялась осматривать его лицо.
– Ты будто под поезд попал.
– Поверь, Джексону гораздо хуже.
– Он в больнице?
– Если бы мне не помешали, точно бы уехал на «Скорой».
– Там был кто-то еще?
Беннетт ухитрился принять смущенный вид даже с распухшими губами и синяком под глазом.
– Рассказывай, – потребовала я, хотя уже догадывалась, что он скажет.
– Какая-то девушка из его офиса. Она была с ним, когда я пришел.
– Вот ведь подонок.
– Так я ему и сказал, только использовал выражения покрепче. Потому и наподдал напоследок. Наверное, нос сломал.
– Вот и хорошо. – Я еще раз внимательно оглядела Беннетта. Синяки даже добавили ему привлекательности. – Но зачем?.. Ты уходил такой злой на меня, у тебя на лице было написано отвращение. Я боялась, ты больше не захочешь со мной разговаривать.
Он широко раскрыл здоровый глаз от недоумения.
– Да, я злился, только ты тут ни при чем. За что мне на тебя злиться, Ларкин? Ты всегда была бесстрашной и свободной духом, такой оригинальной и самобытной. Помнишь тот конкурс талантов?..
– Пожалуйста, не надо.
Беннетт улыбнулся и тут же скривился от боли.
– После того что сказал Джексон, я разозлился на самого себя. Все были в курсе происходящего, кроме меня. Наверное, я витал в облаках и прослушал, а может, ребята понимали, что я этого не допущу, поэтому ничего мне не сказали. Нужно было сразу выбить из Джексона все дерьмо. Может, мне удалось бы уберечь тебя от того, что случилось сегодня. Может, мне удалось бы уберечь тебя и тогда, будь я более внимательным. Прости меня. Понимаю, уже слишком поздно, но мне очень жаль, и я прошу у тебя прощения.
У меня в груди потеплело. Сердце как будто увеличилось, раздвигая ребра, мешая дышать. Я осторожно взяла Беннетта за руку, стараясь на трогать разбитые костяшки, и поцеловала ее.
– Спасибо. Понимаю, этого недостаточно, но я очень, очень тебе благодарна.
Он глянул на меня здоровым глазом, и мое сердце затрепетало. Это же Беннетт, друг детства, парень, устраивавший овации на каждом моем выступлении. Он назвал меня бесстрашной, свободной духом, оригинальной. Похоже, впервые в жизни я сама готова в это поверить. Я прижалась лбом к его плечу, вдохнула знакомый, но в то же время такой притягательный запах.
– Я понятия не имела, что все это было на спор. Если бы знала, никогда бы не пошла с ним снова. Даже моя глупость имеет пределы.
Беннетт улыбнулся:
– Ларкин?
– М-м-м?..
– Знаю, ты не любишь вспоминать тот конкурс талантов, но я хочу открыть одну тайну, которая, может быть, заставит тебя изменить мнение.
– Какую?
– В тот вечер я понял, что влюбился по уши, и до сих пор люблю тебя.
Я открыла рот, чтобы ответить, или вздохнуть, или и то и другое, однако мне удалось выдавить только жалкое «Ой».
На крыльцо выглянула Сисси в клетчатом дедушкином халате и старомодных бигудях, закрепленных заколками-невидимками – по ее мнению, эти неудобные штуки работают лучше, чем электрические плойки и прочие хитроумные приспособления, придуманные человечеством за последние сорок лет.
– Я услышала голоса. – Тут она разглядела Беннетта. – Ничего себе! Заходи-ка в дом.
В коридоре появилась Битти, и пожилые дамы принялись суетиться вокруг Беннетта. Сисси наполнила миску теплой водой, а Битти усадила его за кухонный стол.
– Какой ты красавчик, – подмигнула она ему. – Мне нравится твой брутальный вид. Надо полагать, это Джексон?
Беннетт кивнул.
– Хорошо. Надеюсь, он выглядит еще хуже, а если нет, я пойду и отделаю его сумочкой.
Сисси села на кухонный табурет и обмакнула полотенце в воду.
– Похоже, Джексон вовсе не такой славный парень, как я предполагала.
Битти расхохоталась, но тут же закашлялась и похлопала Беннетта по разбитой руке.
– Нет, Сисси, он определенно не славный парень, – признала я.
– В таком случае, я рада, что этот молодой человек помог тебе во всем разобраться, – поджав губы, кивнула она.
Я взглянула на Беннетта. Он смотрел на меня одним глазом и улыбался. При воспоминании о его признании мои щеки запылали. В тот вечер я понял, что влюбился по уши, и до сих пор люблю тебя. Я поспешно отвернулась, делая вид, будто размешиваю мыло в миске. Почему я ничего не знала о его чувствах? Наверное, из-за Джексона. А еще из-за беспросветной тупости, которой страдаю с раннего детства.
– Я получила голосовое сообщение от Гэбриела, – выпалила я, чтобы сменить тему. – По поводу маминой фрески.
Битти выпрямилась, а Сисси принялась сосредоточенно искать пластыри в аптечке.
– Помните, мама любила прятать мелкие детали в своих картинах? У Гэбриела в кафе тоже есть секретное изображение. Я видела его – вы втроем с бабушкой сидите под Древом Желаний. Полагаю, это как-то связано с фреской в моей спальне: там нарисованы четыре ласточки с лентами в клювах, порхающие над Карроумором.
– Четыре? – переспросила Битти, подергивая пальцами, как будто в поисках сигареты. – Что Айви имела в виду?
– Гэбриел передвигал мебель и обнаружил кое-что интересное. В доме изображены еще двое: мужчина, который несет ребенка.
Сисси и Битти переглянулись, но ничего не сказали.
– Таким образом, – произнес Беннетт, не сводя глаз с порозовевшей воды в миске, – Айви нарисовала пятерых человек в горящем доме: трех женщин, мужчину и ребенка. Мы знаем, что Маргарет и Сисси были в Карроуморе во время пожара. Наверное, две женщины – это они.
– У одной рыжие волосы. – Я взглянула на Битти.
Ее пальцы по-прежнему нервно подергивались, хотя на лице застыло невозмутимое выражение.
– Мужчина, должно быть, пожарный, – предположила она.
Я покачала головой.
– Нет. Когда приехали пожарные, мама и Сисси уже находились на улице. Может, дедушка?
– Он был в больнице, – уверенно заявила Сисси. – Твой дедушка позвонил мне и сказал, что останется на дежурстве, пока ураган не утихнет. Он искал Маргарет и Айви. Понимаешь, Маргарет должна была забрать Айви и уехать с ней в Огасту.
– Но она не уехала?
– Нет. – Сисси опустила полотенце в миску, взяла у Беннетта лед, который тот все время держал под глазом, и высыпала его в раковину. – Она сказала, ей будет спокойнее в Карроуморе. Дом простоял двести лет и выдержал множество бурь.
– Но не пожар, – вставила Битти.
– Допустим, остальные двое – Битти и дедушка. Но почему мама нарисовала их внутри дома, если их там не было? – Я рассеянно теребила сломанный ноготь.
– Вот придет она в себя, и мы спросим, – сказала Сисси, включая воду.
Однако даже ее оптимизм угас, как и наша надежда на то, что мама очнется.
Я продолжала остервенело дергать сломанный ноготь, словно пытаясь попасть в такт мечущимся мыслям.
– Когда я была в Карроуморе, то вытащила из дупла две ленты. Обе новенькие, поэтому я решила, что их туда положила мама. На одной написано маминым почерком: «Я скучаю по тебе. Жаль, у меня не было возможности узнать тебя». Наверняка она имела в виду Маргарет.
Никто не проронил ни слова.
– А что на второй? – наконец спросил Беннетт.
– Там сказано: «Прости меня». На первой ленте написано маркером, а на этой – краской, поэтому невозможно определить, кто писал – один человек или разные люди. Подождите, сейчас принесу.
Я хотела встать, но Сисси удержала меня за руку.
– Давайте поговорим об этом утром. Нам всем нужно отдохнуть. Я с ног валюсь от усталости. Беннетт, можешь переночевать на диване. Сейчас принесу тебе еще льда…
– Нет, – почти выкрикнула я. Меня переполняли эмоции. Не могу больше ждать, я и так слишком долго безучастно наблюдала за собственной жизнью. – Сейчас вернусь. – Я вбежала в спальню и рывком открыла ящик комода. От резкого движения коробка для сигар едва не свалилась на пол. Я сунула ее в ящик, схватила ленты и вернулась на кухню.
– Видите? – Я разложила их на столе и вгляделась в надписи. Определенно почерк не одинаковый; буквы написаны совершенно по-разному.
Беннетт разгладил одну из лент. Я взглянула на его ободранные костяшки, и у меня сжалось сердце. Я невольно прижала руку к груди. Дело важное, нельзя отвлекаться.
– Да, это точно писали два разных человека, – задумчиво произнес Беннетт.
Я взглянула на Битти, потом на Сисси:
– Допустим, мама написала первую ленту. Тогда кто написал вторую? Кто просит прощения?
– Например, тот, кто ухаживает за домиками для ласточек, – предположил Беннетт.
– Вряд ли. Думается мне, за домиками присматривала мама. Наверное, она знала легенду о том, что Карроумор будет стоять, пока рядом живут ласточки. – Я помотала головой, стараясь думать не о хрупкой женщине, лежащей на больничной койке, а о маленькой девочке, прожившей первые два года жизни в Карроуморе. Дом – ее единственная связь с матерью, которую она едва помнит.
В кухне было тихо, как в склепе. Пожилые дамы упорно не смотрели друг на друга. Пальцы Битти все так же подергивались. Я умирала от усталости, как и остальные. Нужно поспать, но мозг не желал успокаиваться. Этим вечером мне пришлось многое узнать о себе, и теперь я должна наверстать двадцать семь лет неведения.
– Прекрати, пожалуйста, – попросила Битти, указывая на сломанный ноготь, который я по-прежнему дергала туда-сюда.
– Извини. – Я сложила руки на коленях. – Сломала о сигарную коробку…
Я застыла, вспомнив слова Гэбриела: мама расписывала эту коробку и обнаружила там потайное дно, а совсем недавно пришла в кафе и добавила в картину какие-то детали. В памяти всплыла фраза из электронного письма, которое она так и не отправила: «Мне нужно рассказать тебе нечто важное про Карроумор и пожар. Я не могу поделиться этим ни с Сисси, ни с Битти, только с тобой».
Я вскочила, едва не опрокинув стул. Беннетт поймал его, поморщился от резкого движения. Мое сердце снова сжалось, но я не могла дать волю чувствам: нельзя отвлекаться, чтобы не спугнуть озарение.