Досту,
сегодня заходили Дарья с Леоном. Мы рады: в белом доме не хватало детского смеха. Жан консультирует и в выходные, поэтому его невеста с сынишкой часто по субботам гостят у нас.
Леон под присмотром Марса изучает каюту Озгюра, Мария стряпает, мы с Дарьей помогаем. Девочка привыкает к Городу вечной зимы: показавшийся вначале угрюмым, со временем он открылся ей с другой стороны.
«В первый день приезда я подумала: это город для тех, кто отрешился от мира. Потом разглядела: тут есть место для каждого, и для вновь пришедших, и для тех, кто уйдет».
При внешней меланхоличности Дарья бурлит энергией. В разговоре перескакивает с темы на тему. То рассказывает о прекрасной традиции дореволюционного Петербурга, когда студенту, окончившему консерваторию с медалью, дарили рояль; то об увеличении в мире числа людей с ахроматопсией, полной неспособностью различать цвета; то о том, что агрессия другого человека – чаще всего просьба о любви.
«Опять тараторю, простите…» – смеется, шлепает себя по губам, продолжает натирать морковь на мелкой терке. Готовим морковное печенье. Я взбиваю сто граммов размягченного масла с таким же количеством сахара. Добавляю яйцо, ваниль, перемешиваю.
В масляную массу Мария просеивает полтора стакана муки с солью, разрыхлителем и корицей. Перемешивает, добавляет морковь – получается мягкое оранжеватое тесто. Влажными руками твоя мама лепит печенье, выкладывает на противень, ставит в духовку на двадцать минут.
Пока печенье остывает, а Мария играет с Леоном, мы с Дарьей выходим к берегу выгулять Марса, подышать. Снова пошел снег, хотя после ночной бури все надеялись на передышку. Ничего, пусть сыплется, лишь бы без ветра.
Дарья посматривает в сторону дорожки от трассы к белому дому – ждет Жана.
Она всегда подсознательно ждала его, не зная ни имени, ни облика, и верила в приближение встречи, хотя не раз разочаровывалась. Отец Леона бросил их, узнав о диагнозе малыша.
«Я встретила Жана тогда, когда обрела целостность, справившись со страхом потерять партнера. Как и многие женщины, я путала страх одиночества с любовью. Как-то подруга из Индии сказала мне: „Однажды ты встретишь человека, из глаз которого на тебя будет смотреть Бог“. Так и случилось. Это не идеализация, а понимание закона, по которому сердце не выбирает что попало, но чувствует родное, необходимое».
Дочь, в истинной любви нет сомнений.
Скучаю. Папа
16Прекрасно – любить живого человека
Досту,
не ищи идеальный мир, на земле его нет. Красота соседствует с уродством, искренность – с лицемерием, признание – с забвением. Есть то, что мы не в силах изменить, – прими и продолжай путь. Принять – не значит опустить руки. Помогай чем можешь, как получится – каждый день открывает для этого возможности.
Искать совершенство – удел юности. Важнее найти согласие с самим собой.
Внутренний мир – надежное убежище, где презрение преодолевается любовью, страхи – надеждами, отчаянное желание смерти – божественной жаждой жить. Там можно вспомнить и заново прожить любовь, которая уже не вернется вместе с ушедшим человеком.
Но и укрывшись в крепости, мы не перестаем быть связаны с тем, что происходит за ее пределами. Буря за окном влияет на погоду в доме, услышанное слово может ранить, удар в спину – убить. Поэтому так важно вдумчиво делать выбор.
Дочь, я вспоминаю себя двадцатилетнего и свое жгучее желание изменить мир. Кем я был? Идеалистом с высокими запросами? Верующим с обостренным чувством справедливости? Мне хотелось, чтобы люди не стеснялись быть не такими, как другие. Ясно представлял, каким качественным может стать общество.
Спустя сотни попыток донести, показать я обессилел. Извел себя мыслями «я слабак», «мои идеи ничего не стоят». Женщина, с которой тогда встречался, сказала: «Твои переживания доказывают, что ты живой. Это прекрасно – любить живого человека».
Принял мир таким, каков он есть. Помочь или пройти мимо – мой ежедневный выбор. Если решил помогать, сделай это и радуйся, что Вселенная через тебя откликается на чьи-то молитвы.
Я видел немало состарившихся идеалистов. Печальная картина. Досту, быть убежденным в своей правоте так же страшно, как навязывать другим свою искренность. Идеализм часто оборачивается трагедией.
Сегодня, дописывая тебе шестнадцатое письмо, спросил себя: не являются ли эти строки эгоистичным желанием донести до близкого то, что я считаю самым верным и полезным? Скорее нет, чем да.
Скучаю. Папа
17Никуда не спеши, иначе пропустишь чудо
Досту,
давно ли ты смотрела на облака? Который день не поднимаю глаз к небу – работы стало больше, забегался. Ты знаешь, как я люблю облака и океаны. Сейчас у меня есть и то и другое. Счастье.
Сегодня решил опоздать в пекарню. Взял Марса, пошел к океану. Тишина, ни души, рыбацких лодок не видно, странно.
Небо – великий уравнитель. Из недр земного хаоса достаточно посмотреть вверх, чтобы вспомнить: жизнь не дает никаких обязательств, не имеет долгов, но всегда продолжается. Эта истина станет ясна, стоит устранить в голове шум суеты.
Я влюбился в белых небесных странников в шесть лет: по дороге в школу увидел, как луч солнца пробивается сквозь огромное кучевое облако. «На нем можно полежать», – подумал. Оно напоминало мою взбитую подушку с гусиным пухом – пышную, белоснежную, в хрустящей наволочке.
Потом увидел, как облака грустят, превращаясь в тучи. Будто в них заливают чернила. Мне было жаль тучи – люди их не любили. Я даже подрался с одноклассником, который сказал, что ждет, когда проснется солнце и прогонит тучи.
Облака всегда в движении, напоминая о том, что человеку нужно развиваться. Они принимают забавные формы, предлагая относиться к жизни с юмором. Природа одарила умением улыбаться только человека. Может, потому, что мы больше всех нуждаемся в тепле?
Облака учат наслаждаться моментом. Помнишь слова из «Алисы в Стране чудес»: «Если вы всегда спешите, вы можете пропустить чудо»?
Дочь, увы, очень мало тех, кто умеет жить, а не бежать. Мы боимся остановиться, спросить себя: «Куда я иду? Тем ли занимаюсь?» Нам внушили стадное чувство – чем больше заняты, тем более успешны. Однако в погоне за желаемым мы становимся подавленными и беспокойными, а не счастливыми и радостными.
Нам всегда мало. Многого не замечаем, порой даже мига, когда сбываются мечты.
Скучаю. Папа
18Благодаря тебе моя жизнь обрела новое значение
Досту,
я снова учу итальянский. Помнишь, как после поездки в Тоскану мы все загорелись желанием его выучить? Начали, и стало получаться. Потом тебя положили в больницу. Ты не хотела бросать занятия, мы проводили уроки прямо в палате. Врач возмутился: «Вам сейчас не о языках думать надо!» Пришлось указать ему на дверь.
Смахнул пыль с учебников, читаю. Медленно, прозу. Рассказы фарерского писателя Джанфранко Росси. Высший пилотаж – писать так, чтобы читателю было все равно, о чем текст, лишь бы он, множась страницами, длился.
В словах Росси живет умиротворяющее волшебство. «Где-то есть место настоящей тишины, деревьев, трав, животных; место, откуда не нужно убегать; место, жить в котором означает быть самим собой, свободно, спонтанно, дико, с бесконечной радостью, переходящей постепенно в тихую, невыразимую грусть»[1].
Думаю, не все так мрачно в жизни талантливых людей, но их светлое дарование замешано на страданиях.
Марии не до итальянского. Свободное время посвящает Леону. Они много гуляют, разучивают песни про дальние страны, иногда подолгу молчат, слушая ветер.
Дарья теперь работает вместе с Жаном, малыша оставляет у нас. Благодаря ему наша жизнь обрела новое значение.
«После Досту я перекрыла в себе некий источник, ради самосохранения. С годами стало его не хватать, и Леон помог к нему вернуться». Мария варит ребенку куриный суп, пока Дарья купает сына.
Еще три года назад Леон не смотрел в глаза, не откликался на имя, затыкал уши, когда к нему обращались, или повторял заданный ему вопрос. «Иногда мне казалось, что ему все равно, рядом я или нет. Было больно. Я не сдалась, продолжала заниматься с сыном. Помогали коллеги – психологи, дефектологи. Спасибо им».
Таблетки от аутизма нет. Обычно психиатры подсаживают таких детей на препараты, которые еще больше затормаживают ребенка. Если медикаментозная терапия не сопровождается работой психологов, все впустую.
Мария включает телевизор, время «Улицы Сезам». Леон хохочет, когда его любимый персонаж Коржик – синий лохматый монстр с глазами навыкате – выкрикивает свое коронное: «Печенье!»
Дочь, почему взрослые перестают быть детьми? Почему только к старости мы вспоминаем о том, что такое настоящее счастье?..
Скучаю. Папа
19Не проклятье ли – вечное, неизменное счастье?
Досту,
во мне нет баланса и гармонии (возможны ли они на земле?), но есть любовь и благодарность. Дни, когда меня, как вилку, выдернули из розетки, случаются все чаще. Хотя в семьдесят чувствам следует быть постабильнее – казалось бы, давно уже принял этот прекрасный и ужасный мир.
В дни, когда ни во что не верится, словно забывается опыт, теряется мудрость. Каждому своя квота таких дней, и ее следует вычерпать до дна, чтобы… Выбирая Бога – становишься сильнее. Дьявола – лишаешься надежд.
Сидим с Жаном на борту Озгюра. Снег подтаял, потеплело, но шапку еще не снимешь, ветер. Друг устало раскуривает сигарету. «У тебя тоже странный день, Жан? То вниз, то вверх?» Минуту молчит. Тушит окурок в сугробе. «Этот день и есть жизнь».
У Жана наплыв пациентов. «Пытаюсь разобраться, что у них в голове, как вдруг сегодня все сказанное мной рассыпалось в прах перед величием необъяснимого. Всегда будет то, чего не разгадать. Может, оно и к лучшему. Нужен отпуск хотя бы на пару дней. Поедем с Дарьей на машине к другому берегу океана. Оставим Леона у вас, можно? Не переносит дальнюю дорогу».