– Все в порядке, – ответила Карен, открывая дверь шире, чтобы его впустить. – Не такие уж мы подруги. Я едва ли их знаю теперь.
– Тогда что ты с ними делала?
Она увидела, что он, войдя в номер, бросил взгляд на ее сумочку и наверняка отметил отсутствие багажа.
– Прости, ты поболтать сюда пришел?
Она подошла к нему поближе и увидела, что он пытается незаметно для нее сглотнуть. Она запустила пальцы ему под футболку и начала медленно ее приподнимать, обнажая пояс его джинсов и парусиновый ремень.
– Нет, я просто… Ты не хочешь вначале поговорить или… Я хотел сказать, ну, перед…
– Можешь говорить, если хочешь. – Теперь ее губы находились в нескольких дюймах от его губ, а ее пальцы расстегивали ремень. – Но я надеялась, что наши рты будут слишком заняты для этого.
Она придвинулась к нему, чтобы поцеловать, и уловила запах пива и сигарет, который он попытался замаскировать жвачкой перед приходом. Карен закрыла глаза, вдыхая этот запах, пальцами свободной руки она провела по его коротким темным волосам на затылке. Она слегка застонала, выдыхая этот стон ему в рот. Прижимаясь к нему, она почувствовала, что этого тихого звука оказалось достаточно, чтобы его член затвердел. Пряжка поддалась, она расстегнула пуговицу, а потом и ширинку на его джинсах. Их поцелуй становился все более настойчивым и страстным. Он слегка отодвинул Карен от себя, вытащил заправленный край свитера из ее джинсов, стянул его через голову и издал стон, обнаружив, что она уже избавилась от бюстгальтера. Он спустил свои штаны и резко расстегнул молнию на ее джинсах. Пошатываясь и не отрываясь друг от друга, они двигались к кровати в вальсе, который из года в год танцуют любовники по всему миру. Его губы опустились ей на грудь, он обводил ее соски сначала языком, а потом пальцами по влажному следу. Карен потянула его футболку, и он снял ее через голову. Их любовная игра, начавшаяся медленно и неуверенно, теперь становилась напряженной и дикой.
– Ты великолепна, черт побери, – пробормотал он, уткнувшись в ее грудь, играя языком с ее соском, отчего возбуждение пульсировало у нее между бедер. – Ты такая краси…
– Ш-ш-ш. – Карен схватила его за волосы – не грубо, но достаточно сильно, чтобы его губы оторвались от ее кожи. – Не нужно это повторять. Просто оттрахай меня.
Казалось, он не обиделся, а если и так, то был слишком возбужден, чтобы ее слова остановили его. Он спустил ее трусы до колен, а дальше они упали сами. Он схватил Карен за бедра, резко развернул, а потом наклонил вперед так, что она нагнулась над кроватью. Он коленом развел ее ноги в стороны и вошел в нее, застонав от удовольствия. Теперь он становился неистовым.
Чем сильнее были его толчки, тем больше она стонала, хватая ртом воздух, когда казалось, что он вошел максимально глубоко. Он намотал ее волосы себе на руку и оттянул голову назад так, что Карен чувствовала его дыхание на своем лице, пока он трахал ее, одновременно лаская клитор сначала медленными ритмичными движениями, а затем все быстрее и быстрее, когда пытался сдержать оргазм.
– Пока нет, – прошептала она напряженным голосом. – Я еще не готова.
Он словно принял вызов, и его толчки внутри нее стали быстрее, он проникал все глубже, пока ей не стало больно, и из этой боли возникло восхитительное удовольствие. Она взяла его руку и положила себе на грудь. Его большой и указательный пальцы инстинктивно нашли ее сосок, словно ребенок, нащупавший грудь матери.
– Сильнее.
Он грубо схватил ее, и она почувствовала боль, которая прошла по всему телу и превратилась в знакомую вспышку удовольствия сначала между ног, а затем выше, растекаясь по груди и шее. Через несколько секунд она почувствовала, как он напрягся и, кончив, издал хриплый крик, после чего они оба рухнули на кровать в полном удовлетворении.
Они оба упали на кровать в блаженном дурмане, который бывает после секса, и Карен мгновенно заснула. Когда она проснулась, мистер Гаваец тихо посапывал, а часы на ее телефоне показывали два часа сорок три минуты. Четыре пропущенных звонка от Майкла и сообщение:
«Пытался позвонить, чтобы пожелать спокойной ночи. Скучаю по тебе. Поговорим завтра. Xxx».
Она тихо собрала вещи и закрыла за собой дверь, замок едва слышно щелкнул. После этого Карен украдкой спустилась по лестнице и выскользнула на улицу. Номер был оплачен заранее; она использовала вымышленную фамилию и ни разу не назвала свое настоящее имя мужчине, с которым только что занималась любовью. Ее как будто бы там и не было. По темной улице, пошатываясь, шел какой-то мужчина, загулявший субботним вечером и явно желавший его продолжить, чтобы не идти домой, где его завтра будет мучить похмелье, а то и алкогольная паранойя. Вскоре единственный на главной улице ночной клуб выпустит последних посетителей, и они, нагулявшись, станут искать путь к своим постелям. Карен направилась к местной стоянке такси.
– Есть свободные машины?
Мужчина за стеклом едва ли поднял голову, чтобы на нее посмотреть, и буркнул:
– Через час, дорогая.
Она не планировала столько времени провести в зале ожидания, где пахло пивом и пóтом, сидя на деревянной скамье и смотря на потертый ковер с пятнами блевоты. Она ушла, не ответив, а диспетчер даже не обратил внимания.
На стоянке стояли черные машины такси, водители смотрели на нее с надеждой. Даже очень сильно напившиеся гуляки не хотели платить в три раза больше обычной таксы, чтобы не ждать машину.
– Рэнгарт Гарденс, – назвала она район, усаживаясь в первую машину в ряду. Водитель мгновенно сел на свое место, захлопнул дверь, включил счетчик и завел мотор.
После десятиминутной поездки в полном молчании машина притормозила у края тротуара на некотором удалении от дома Карен. Она заплатила водителю невероятно крупную сумму за такую поездку, добавила пару фунтов стерлингов сверху в качестве чаевых и вышла из машины, бросив одно лишь «Спасибо».
Дом был большим и пустым, он всегда казался таким в отсутствие Майкла. Тишина была почти невыносимой, она словно насмехалась над ее глупостью. В кровати Карен никто не ждал, чтобы спросить, хорошо ли она провела вечер, никто не беспокоился из-за того, что она вернулась так поздно, и никто не хотел знать, где, черт побери, она была и почему от нее пахнет другим мужчиной. Она чувствовала себя изможденной эмоционально и физически, и ей ничего не хотелось больше, чем забраться в кровать и обнять любовь своей жизни. Но этого она сделать не могла, а без него кровать казалась холодной и совсем не влекла ее. Вместо этого Карен включила душ на полную мощность, подождала, пока вода не станет максимально горячей, сбросила одежду и залезла в ванну, радостно принимая на тело обжигающую струю душа, которая смывала с нее все грехи.
Казалось, что она так стояла несколько часов, ее слезы смешивались с водой и утекали в сливное отверстие. Когда Карен наконец вылезла из ванны, она вытерлась насухо, обернула полотенцем голову, взяла книгу с прикроватной тумбочки и уселась в большое удобное кресло у себя в кабинете. В нем она и проснулась в одиночестве пять часов спустя. У нее затекла шея, и она страшно замерзла.
Глава 20
Холодный ветер шевелил ветки деревьев, росших вдоль реки. Сегодня даже вода, ставшая мутно-коричневой, выглядела скучной и недовольной из-за того, что выпало на ее долю в этот день. Хотя я знала, что вечером все изменится. Вечером эта часть реки освещалась разноцветными светодиодными огнями театра на другом берегу и теплым янтарным светом фонарей на мосту. Обе подсветки соединялись на поверхности воды, которая ночью становилась черной, и можно было даже забыть, что живешь в захолустном городке, в который и из которого ведет только одна дорога. В такое время можно было представить, что находишься в Сиднее или Лас-Вегасе и гуляешь по берегу с возлюбленным перед тем, как предаться любовным утехам. Или что ты самый одинокий человек на земле, ждущий подходящего момента, чтобы броситься вниз с моста в спокойную, неподвижную черноту. Хотя при ярком свете дня сразу становилось понятно, кто ты. Статус людей в этом городке определялся тем, во что они были одеты, на каких машинах и по какой стороне реки они ездили. Все это, словно масляными красками по холсту, рисовало картину о каждом.
Я достала фотоаппарат и снимала, и каждый его щелчок заглушал голос у меня в голове, который повторял, что мне нужно вернуться на работу прямо сейчас. Щелк – я не выполняю свою работу, и все будут говорить, что я сама виновата, если ее потеряю. Щелк – у меня никогда не получалось жить нормальной жизнью. Щелк, щелк, щелк. И при каждом щелчке образы этих женщин бледнели в моем сознании, занимали все меньше и меньше места в сравнении с утром – точнее, всеми выходными днями.
Меня разочаровали фотографии после того, как я вечером загрузила их в компьютер. Большинство оказались блеклыми и несфокусированными, не удалось поймать ускользающую двойственную природу реки и ее подобие хамелеону, которое я ясно видела у себя в сознании. Та, вторая сторона оказалась чуть-чуть вне пределов досягаемости, запертая в воображении, она отказывалась перемещаться на экран. Я не стала их удалять, каждая из них будет напоминать мне, что нечто нематериальное находится за этим образом, что-то, чего не существует для неподготовленного взгляда, но остается для меня очень даже реальным.
– Мама, у тебя все в порядке? – Я заговорила веселым и непринужденным тоном – набросила его на себя, если так можно сказать про голос, как шелковый шарфик на шею, но мое тело оставалось напряженным в ожидании ответа. Через несколько секунд я смогу сказать, хороший ли у нее сегодня день – даже до того, как мама произнесет хоть слово. Я уже давно привыкла слушать тяжелое неровное дыхание, которое означало, что день плохой.
– У меня все хорошо, дорогая, а ты как?
Ее слова звучали кристально четко, а из-за ее нарочито небрежного тона могло показаться, что мы постоянно ведем такие разговоры. Вероятно, она принимает лекарства в правильной дозировке, и очевидно, что сегодня она не запила их слишком большим количеством виски. Обычно я, только взяв трубку, могла точно сказать, сколько стаканов она выпила. Сегодня, вероятно, был день одного стакана. Дней без стакана не бывало уже на протяжении многих лет.