Вам трудно говорить о своем детстве?
Просто не вижу смысла. Мы обе знаем, что произошло.
Вы теперь разговариваете с матерью?
Время от времени. У нас нет близких отношений – вы хотите, чтобы я это сказала? Не у всех они складываются; в этом нет ничего необычного.
Судя по распечатке ваших телефонных звонков, вы разговаривали с матерью вечером перед первым сеансом с женщиной, которую вы называете Джессикой Гамильтон. Разговор длился тринадцать минут. О чем вы говорили?
Не помню. Вы помните каждый разговор со своими родителями? Это было давно.
Тем не менее с тех пор вы общались с ней всего один раз, и этот разговор длился всего четыре минуты. Вы поругались вечером перед сеансом?
Может быть. Как я уже сказала, я не помню. Все семьи ругаются.
Хотя не так, как это было в вашей семье, правда, Карен? Не все матери говорят то, что ваша говорила вам. С самого детства.
У моей матери психические проблемы. И вы можете понять почему.
Конечно, могу. А вы можете?
Мне хотелось бы сделать перерыв. Пожалуйста.
Глава 47
Карен
На следующий день она все еще не могла отойти от полученного на сеансе потрясения, поэтому отменила прием всех других пациентов и объявила его «днем личностного роста». Она знала, что это прозвучит так, будто она собралась идти в лес обниматься с деревьями, но их на работе призывали брать такие дни чаще, хотя никогда не одобряли отказ от приема пациентов ради них. Карен включила «день личностного роста» в свой график и надеялась, что никто не обратит внимания, что сделала она это только что, а не заблаговременно. В последний месяц она стала брать больше выходных, дольше отсутствовала в обеденный перерыв, и вскоре кто-то из других сотрудников должен был обратить на это внимание и усомниться в ее преданности делу. Это было только вопросом времени. Если кто-то из коллег напишет жалобу, никто не станет принимать в расчет десять лет полной отдачи себя делу и напряженной работы без обеденных перерывов и без отказов составлять отчеты и рекомендации в выходные. Она была готова поставить на то, что таким коллегой будет Трэвис.
В дни личностного роста они присутствовали в офисе, хотя в таких случаях им предлагался гибкий график – можно было растянуть обеденный перерыв, утром прийти позже, а вечером уйти пораньше и всячески создавать расслабленную атмосферу для раздумывания о своем профессиональном росте, любых вызовах, с которыми сталкивались, и целях, которые ставили себе на будущее. В такие дни от них ожидалось ведение дневников, где следовало записывать, на что они потратили время, – это требовалось для портфолио, в котором отмечался их профессиональный рост. Не нужно говорить, что в этот день она не сделала ничего подобного. Вместо этого Карен все утро искала в интернете хоть какие-то следы Джессики Гамильтон.
И то, что ее нигде не было, делало ее еще более подозрительной. В «Фейсбуке», «Твиттере» и «Линкедине» нашлось много разных Джессик Гамильтон, но ни одна из них не напоминала ее Джессику. Все пути, которые Карен попробовала использовать, вели в тупик – «Гугл», «Имаджес», даже «Майспейс» на тот случай, если Джессика в шестнадцать лет активно пользовалась интернетом. Карен решила поискать дополнительную информацию в медицинской карточке пациентки.
Она читала направление и приложенные к нему записи перед первым сеансом и тогда узнала из них очень мало, но теперь, учитывая поведение Джессики и ее необычную зацикленность на личной жизни Карен, отсутствие деталей в карточке вызывало тревогу. Однако там был адрес. При виде этого обычного адреса, который выглядел совершенно нормально, так, как и ожидаешь увидеть в медицинской карточке пациента, Карен сильно удивилась, потому что, когда она впервые просматривала историю болезни, она совершенно не обратила на него внимания. Однако, увидев его, она уже не смогла бы забыть. Она быстро ввела его в поисковике, и «Гугл» сообщил ей только то, что номер телефона, установленного в доме, не внесен в справочник, а сам дом принадлежит некой миссис Бидл. Вероятно, эта домовладелица сдавала жилье, Карен не думала, что Джессика в ее возрасте уже является собственницей дома. Дом купили в 1996 году, когда Джессика едва-едва перестала носить подгузники.
«Ты не поедешь к дому пациентки», – сказала Карен сама себе в тот момент, когда взяла ручку, чтобы переписать адрес в блокнот, лежавший рядом с компьютером. Это будет сумасшествием. Карьерным самоубийством, если Джессика на нее пожалуется. Вероятно, именно этого она и хотела. Карен не знала почему, но теперь она была абсолютно убеждена, что Джессика Гамильтон пытается сломать ей жизнь.
В четверть первого она больше не могла находиться в одиночестве. На работе она ни с кем не могла поговорить, не рискуя, что ее посчитают непригодной для выполнения своей работы. Майкл не желал знать про какую-то ноющую богатую девицу, уверенную в том, что имеет право жаловаться на ситуацию, в которой оказалась по своей вине. Кроме того, Майкл считал, что проблема Карен выходит за рамки работы с пациенткой, от которой ее бросает в дрожь, а последнее, чего она хотела, – это психотерапия для нее самой. Ей нужно было поговорить с каким-то простым и добрым человеком – с тем, кто ее просто выслушает, может, вставит странную неуместную шутку, но кто ее достаточно хорошо знает, чтобы понять: если она обеспокоена, значит, на то есть причины.
Когда Карен зашла в офис, Би удивилась при виде ее. Может, она подумала, что что-то случилось с Элеонорой, потому что первыми вылетевшими у нее изо рта словами были:
– Все в порядке?
– Все отлично, – ответила Карен, при этом стараясь удержать руки подальше одна от другой, чтобы не начать теребить заусенец у большого пальца. Она всегда теребила кожу у ногтей, когда волновалась. – Хотела спросить: не желаешь сходить куда-нибудь пообедать? Я угощаю.
Би подозрительно посмотрела на нее и приподняла брови.
– А ты не должна сейчас находиться на работе?
Карен попыталась улыбнуться, заставляя себя ответить беззаботным тоном, хотя на самом деле забот у нее было полно.
– Даже психиатрам нужно есть.
Би кивнула и проверила время на компьютере, затем повернулась к девушке за соседним письменным столом.
– Не возражаешь, если я схожу пообедать? На часок или около того. Я переведу звонки со своего телефона в приемную.
Девушка кивнула, даже ни разу на них не взглянув, и Карен поняла, что это шоу устроено для нее: Би хотела показать, будто ее отсутствие в офисе имеет значение. Печально было то, что она могла уйти и не возвращаться до конца дня, и это заметили бы только тогда, когда придет ее очередь заваривать чай. Типичная проблема больших организаций: незаменимых нет, хотя люди и не верят в это.
– Итак, куда ты меня поведешь? – Би улыбнулась, проскальзывая на переднее место пассажира в машине Карен, но она явно нервничала – по ней было видно, что она на взводе.
– Давай возьмем по бутерброду и где-нибудь припаркуемся, – предложила Карен, не обращая внимания на разочарование в брошенном на нее взгляде Би.
Карен остановилась перед парком через дорогу от «Сабвея», где они взяли обед в напряженной тишине, словно любовники после ссоры, вызванной ревностью. Когда они вернулись в машину, Би развернула свой сандвич, затем повернулась к Карен и прямо посмотрела ей в лицо.
– В чем дело? Что-то с Элеонорой? Ты про нее хочешь поговорить? Я вижу, в каком стрессе она сейчас. Я просто не знаю, как ей помочь.
– Я хочу говорить не об Элеоноре. – Карен теребила уголок бумаги, в которую был завернут ее сандвич, ей сейчас совсем не хотелось есть. – Ну, наверное, и о ней, в некотором роде. Дело в Адаме. Я думаю, что у него роман на стороне.
Уголком глаза Карен увидела, как рука Би замерла на полпути до рта.
– Не поняла?
– Я думаю, что он спит с одной из моих пациенток.
Би знала, что у Карен никогда нельзя спрашивать про пациентов. Она знала, что Карен работает со Сьюзан Вебстер, которая оказалась втянута в одно из самых громких дел в истории страны[24], и всегда с уважением относилась к границам, установленным из-за работы подруги, к профессиональной и личной этике, и никогда не выясняла детали случаев из ее практики. Карен уже рассказала больше, чем позволяла себе обычно, поэтому Би понимала, что она считала вопрос очень серьезным.
– Она это сказала? Она сказала: «Я сплю с мужем вашей лучшей подруги»? Это странно, не правда ли?
– Все не так просто.
Сквозь лобовое стекло Карен видела весь парк. Она смотрела на тепло одетого маленького мальчика, который поднялся по ступенькам горки и упорно сидел наверху, отказываясь сдвигаться с места, пока его мать не рассмеялась и не похлопала в ладоши, восхищаясь его достижением. Тогда он поехал вниз, а мама продолжала вести себя так, словно это было самое удивительное зрелище, которое она когда-либо видела. Ее собственная мать хоть когда-нибудь была такой? Считала ли она каждый шаг Карен, каждый подъем на горку, каждое новое произнесенное слово величайшим достижением? Карен была уверена, что когда-то мать была такой, но она этого не помнила. Она помнила лишь то время, когда та или рявкала на нее, или вовсе не обращала внимания.
– Ты знаешь, что можешь говорить со мной о чем угодно, Карен.
– Дело не в том, что я не хочу тебе об этом рассказывать, Би, а в том, что я не знаю, с чего начать. Я уже говорила об этом с Робертом, а он мне, по сути, заявил, что я схожу с ума. Майкл считает, что я слишком остро реагирую и паникую. Я не хочу, чтобы ты думала то же самое.
Казалось, Би хотела положить руку ей на колено, но потом решила, что лучше этого не делать. Карен никогда не стремилась к физическим контактам с подругами. Она всегда шутила по поводу личного пространства, но на самом деле Карен относилась к этому серьезно и теперь жалела, что она не из тех людей, которые легко могут попросить их обнять, чтобы они успокоились.