[37], на котором Би и Карен держали большую простыню со словами «Добро пожаловать домой», написанными блестящими красными, белыми и синими буквами. Они встречали ее с конференции в Италии, куда она ездила по работе на две недели. У нее тогда началась истерика при виде их, размахивавших этой простыней, словно она возвращалась из экспедиции в джунгли Амазонки, а не с двухнедельной конференции в пятизвездочном отеле во Флоренции.
– Мы по тебе скучали! – объявила Би, когда Элеонора, по щекам которой текли слезы, спросила, какого черта они тут устроили это представление. – А что не так?
Теперь Элеонора смотрела на улыбающиеся лица своих подруг, и слезы снова жгли ей глаза. Что же такое на этой фотографии заставило ее замереть на месте? Воспоминание о том времени, когда она считала, что ничто на свете не может заставить их разорвать отношения? К тому времени Карен уже познакомилась с Майклом – и уже хранила тайну, которая потенциально могла положить конец их дружбе. Что она чувствовала каждый раз, когда они где-то встречались впятером, каково ей было притворяться? Испытывала ли она тот же ужас, что и Элеонора каждый раз при словах о рождении детей, когда она сама была еще не рожавшей матерью?
Элеонора снова бросила взгляд на фотографию и опять почувствовала, что там что-то не так. Она попыталась вытянуть из подсознания какие-то воспоминания. Она нарисовала у себя в воображении Карен – такой, какой видела ее в прошлый раз. Элеонора уходила из кафе и напоследок с отвращением взглянула через плечо, прижимая к себе сумочку так, словно та создавала защитное силовое поле, способное спасти ее от ужасного откровения, которое она только что услышала. Карен осталась сидеть за столом, поставив на него локти и сжав голову руками, Би сидела напротив нее с ничего не выражающим лицом.
«Мне все еще больно», – сказала сама себе Элеонора, поставив фотографию назад на полку. Этого следовало ожидать. Такая ложь режет отношения на мелкие кусочки. Настойчиво повторяющийся сигнал из кухни дал Элеоноре знать, что стиральная машина закончила работу, и она направилась туда, чтобы загрузить следующую порцию белья. Но ее мысли все равно возвращались к Карен, ее лучшей подруге, и ее мужу, которые оказались лжецами. А она вообще их знает?..
Она поморщилась, когда ее мысли оборвал стук во входную дверь.
Глава 71
Карен
Мысли Карен представляли собой водоворот опасений и паники, когда она ехала к реке. То, что она сделала, никогда не изменить, и теперь кому-то придется разбираться с последствиями. Как получилось, что все пошло настолько не по плану? Все, ради чего она трудилась, исчезло как дым, и все из-за одной женщины. Никто никогда больше не станет ей доверять. Вероятно, она больше никогда не будет работать, а их отношения с Майклом почти точно не переживут этих испытаний. Ее жизнь разваливалась на куски у нее перед глазами, и она почти ничего не могла сделать, чтобы склеить их вместе.
Сегодня река была яростной, гораздо более яростной, чем в последнее время. Она будто знала, что Карен не услышала ее предупреждений. Эта бурлящая темная масса воды стыдила ее, насмехалась над ее глупостью. «Как ты могла? Как ты могла?»
А что находится под поверхностью? Обычно Карен привлекала мысль о жизни, скрытой за гладью, зеркально отражающей ее собственную жизнь. Под поверхностью так много всего скрытого от людей. Того, что им не дозволено видеть. Уважаемый психиатр, любовница-неудачница, которая с помощью секса с безымянными, безликими мужчинами хотела получить, хотя бы частично вырвать ногтями тот контроль, который она теряла, отправляя своего любовника назад к жене и детям каждые выходные. Кто она? Женщина, которая изменяла, врала и использовала людей? Или любящая, заботливая лучшая подруга, которая посвятила всю свою жизнь помощи другим людям, решая их проблемы, держала за руки – конечно, метафорически – совершенно незнакомых людей, которые иногда доходили до самого края из-за сложностей в жизни? Она знала, что вернула нескольких своих пациентов из самой глубокой ямы, в которой они оказались. Она спасала жизни. Это и есть реальная Карен Браунинг? Кто из них настоящая, а кто лгунья?
Ей казалось, она провела несколько часов, сидя на холодной мокрой траве, которая отделяла ледяную воду от городских жителей. Благодаря этим берегам они оставались в безопасности. Но когда берега не справлялись и река вырывалась из них, грязная зловонная вода затопляла дома и предприятия и рушила жизни. Карен подвела своих подруг, точно так же, как эти берега снова и снова подводили город. Как только начинал лить сильный дождь, они сдавались, не в силах ему противостоять, и позволяли затоплять город.
К тому времени, как она завернула на свою улицу, уже темнело, голубые огни полицейской машины мигали, освещая небо. Значит, вот оно как. Вода наполнила ее и вышла из берегов. Она позволила затопить их. Она провалилась.
Глава 72
Мои руки запачканы теплой липкой кровью, и я могу только тупо на них смотреть. Я даже не заметила, что у нее из головы течет кровь, когда приподняла ее, положила к себе на колени и обнимала, пока ее дыхание менялось. Отчаянные попытки хватать воздух постепенно превращались в легкие, сдавленные вдохи. Я тогда знала, что она умирает? Эти слова еще не сформировались у меня в голове полностью и с абсолютной четкостью, но да, думаю, что я знала: все зашло гораздо дальше, чем я планировала или ожидала.
Я не осталась, чтобы посмотреть, как умирает Элеонора. Теперь я об этом жалею. Я пустила поезд с рельсов и оказалась слишком трусливой, чтобы стоять и смотреть на его крушение. Я представляю, как ее семье будет больно от того, что она умерла в одиночестве и страхе. Я о многом сожалею в своей жизни, просто об этом – больше всего. Я потеряла контроль, и мне стыдно, – самым важным для меня был именно контроль. Я позволила ей разозлить меня бесчувственными, грубыми словами, которые она произносила, и ее нежеланием слушать об опасности, которая ей угрожала, – реальной опасности. Она от меня отвернулась, отмахиваясь, словно я была всего лишь одним из ее детей, которых можно по своему желанию то игнорировать, то баловать, и тогда я схватила ее за руку. Я потянула ее к себе и увидела страх у нее на лице. Она отпрянула назад как раз тогда, когда я ее оттолкнула. Не думаю, что я ее чем-то ударила. Уверена, она просто упала. Я знаю, что толкнула ее слишком сильно, но она не прекращала повторять эти жуткие слова. Это не моя вина. Может, теперь они все это поймут.
Часть третья
Глава 73
Расскажите мне о том, что случилось, когда вам было четыре года.
Вы меня уже спрашивали об этом раньше. Я вам говорила, что это не имеет отношения к делу.
Я думаю, что имеет. Вам тяжело об этом говорить?
Конечно, тяжело. Я никогда ни с кем не говорила о том, что тогда случилось.
Попробуйте.
Мне было три года, когда мама принесла ее домой из роддома. Эми. Она была крошечной, даже меньше куклы, которую мне подарил папа, чтобы я подготовилась к появлению Эми в семье. Я любила ту куклу. Я всюду ее с собой таскала, меняла ей подгузники, поила из своей кружки-непроливайки. Она была моей лучшей подругой. А когда дома появилась Эми, я поняла, что с ней мы тоже будем лучшими подругами.
Вы ее ревновали?
Никогда. По крайней мере, я этого не помню. Она была такой крошечной, ей требовалась наша помощь во всем. Она отнимала столько времени у мамы, и та всегда была изможденной, но я не помню, чтобы когда-то винила в этом Эми. Если я кого-то и винила, то маму. Я не понимала, почему она огрызается и чувствует себя несчастной, когда у нас есть такое маленькое очаровательное существо, о котором мы должны заботиться. Когда Эми плакала, я давала ей своего плюшевого медведя, чтобы порадовать ее, а она обычно смотрела на меня своими огромными голубыми глазами, слишком большими для ее маленького личика. Иногда я притворялась, что это я ее мама, а нашей мамы просто не существует. Даже в три года я знала, что хочу заботиться о ней до конца ее жизни.
Продолжайте.
Мама стала чувствовать себя хуже. Тогда я не знала про зомби, но именно такой я вспоминаю ее сейчас – ходячий мертвец. Бывало, что она целыми днями ни с одной из нас не разговаривала. Конечно, она нас кормила и поила, мы всегда ходили чистые, она хорошо нас одевала, но у меня было ощущение, словно меня там нет. Иногда я притворялась призраком, и тогда мне становилось весело – мама не разговаривала со мной, потому что моя маскировка сработала! Иногда случались такие дни, когда с Эми разговаривала только я – до самого прихода отца с работы.
Ваш отец пытался как-то изменить обстановку дома?
Дело в том, что, когда он возвращался, мама становилась другой. Она пела, когда готовила наши любимые блюда к чаю, она играла с нами и читала нам сказки на ночь.
Вероятно, вас это сбивало с толку.
Не уверена. То есть я хочу сказать, что теперь, конечно, я знаю, что это было, но тогда я привыкла к такой жизни. Я обычно называла ее по-разному – «настоящая мама» и «дневная мама».
И сколько времени это длилось?
Всю мою жизнь после рождения Эми. Но казалось, это не имеет значения. У меня была Эми, я отдавала ей всю мою любовь и окружала заботой, а она любила меня в ответ. Когда бы я ни зашла в комнату, она радостно улыбалась и тянула ко мне ручки, чтобы я взяла ее. Когда мне было четыре года, я носила ее по дому, как куклу.
Что случилось, когда Эми было одиннадцать меяцев?
Когда она только родилась, перед сном я обычно очень тихо ей напевала и позволяла ей держаться за мои волосы, пока она не заснет. Обычно я вставляла ей в рот соску-пустышку, когда она плакала, и клала рядом с ней моего любимого медведя – он был одного размера с ней. Когда ей исполнилось полгода, я стала учить ее ползать. Обычно я ставила перед ней игрушки так, чтобы она не дотягивалась, но совсем близко, и показывала ей, как надо ползти по полу к ним. Когда ей исполнилось восемь месяцев, я…