– Так чего он там делал на рельсах? Считал?
– Шпалы, – отвечает Блондинчик. – Пересчитывал шпалы между Пуэрто-Санкто и следующей деревней. В тридцати милях. Считал железнодорожные шпалы. Его обдолбали и подначили, ну он и поперся, мудак, да-да…
– Хулихен. – Голос Бороды звучит мягче прежнего. – Великий Хулихен. Попал на передозе и подначке. – Борода искренне горюет, и Дебри ловит себя на том, что – кто бы мог подумать – этот мужик ему нравится. – Не могу поверить…
– Да ты, брат, не парься. Он перегорел, сечешь? Догнил. Валяй сюда, позырь-ка. Спорим, забудешь про свою колбасу?..
Дебри пытается поднять веки, но туннель сплетается слишком быстро. На здоровье, говорит себе Дебри. Кому теперь страшна тьма? Хулихен не просто шумел; он вел счет. Мы все вели счет.
Темное пространство вокруг Дебри внезапно заполняется лицами – они то вспыхивают, то гаснут. Дебри внемлет мерцанию, ощущает тепло и дружество, он полон равновеликой любви ко всем физиономиям – тем, кто близко, тем, кто далеко, тем, с кем знаком, тем, кого ни разу не встречал, тем, кто мертв, тем, кто никогда не мертв. Привет, лица. Возвращайтесь. Возвращайтесь, все вы, даже Л. Б. Дж. с техасскими щеками, изъеденными компромиссами, возвращайтесь. Хрущев, бесстрашнее тупого крестьянина, здравомысленнее Эйзенхауэра, возвращайтесь оба. Джеймс Дин, разобранный по косточкам, и Тэб Хантер, сложенный в единое целое. Майкл Ренни в своем серебряном костюме в день, когда земля остановилась ради мира во всем мире, возвращайтесь, все вы.
А теперь уходите и оставьте меня.
А теперь возвращайтесь.
Возвращайтесь, Вон Монро, Этель Уотерс, Кот-Сумасброт, Лу Костелло, Харпо Маркс, Эдлай Стивенсон, Эрнест Хемингуэй, Герберт Гувер, Гарри Белафонте, Тимоти Лири, Рон Бойс, Джерри Ли Льюис, Ли Харви Освальд, Чжоу Эньлай, Людвиг Эрхард, сэр Алек Дуглас-Хьюм и Мэнди Райс-Девис, генерал Кёртис Лемэй и Гордон Купер, Джон О’Хара и Лиз Тэйлор, Эстис Кифовер и губернатор Скрэнтон, Человек-Невидимка и Одинокая Толпа, Истинноверующий и Развивающиеся Страны, Венгерские Борцы За Свободу, Эльза Максвелл, Дайна Вашингтон, Жан Кокто, Уильям Эдвард Бёргхардт Дубойс, Джимми Хэтло, Олдос Хаксли, Эдит Пиаф, СэйЗу Питтс, Симор Гласс, Большой Папа Норд, Бабуля Уиттиер, Дедушка Дебри, Красавчик Флойд, Великан Уильямс, Парнишка Биэн, Мики Руни, Мики Мэнтл, Мики Макги, Микки-Маус, возвращайтесь, уходите и снова возвращайтесь.
То Фриско, сладкое, как лето, с цветами в волосах, возвращайся. А теперь уходи.
Кливер, возвращайся. Эбби, возвращайся. И вы, никогда не уходившие, возвращайтесь заново, Джоан Баэз, Боб Кауфман, Лоуренс Ферлингетти, Гордон Лиш, Гордон Фрэйзер, Грегори Корсо, Айра Сэндпёрл, Фриц Перлс, перлы перед свиньями, даже ты, катафалк Чарли Мэнсон, говнюк. А ты лучше вернись в Теннесси, Джед, и возвращайся, и вернись, и возвращайся заново.
Нас вызывают на бой. У нас передышка, а не просто рибоп. Он не просто импровизировал; он вел счет. Явитесь и свидетельствуйте.
Юный Кассиус Клей.
Юный Мейлер.
Юный Миллер.
Юный Джек Керуак, еще не сломавший себе футбольную карьеру, еще не надорвавший пупок в «Эсквайре». Юная Сэнди без оголившейся кредитки. Юный Девлин. Юный Дилан. Юный Леннон. Юные любовники, где бы вы ни были. Возвращайтесь, и помните, и уходите, и возвращайтесь.
Явка обязательна, но не требуется.
В поисках Тайной пирамиды
26 сентября 1974. Йом Кипур, День Искупления. Искуплен-и-я. Бог велит соблюдать его, постясь сутки, от заката до заката, во веки вечные. И благоприятный день, чтобы отправиться в паломничество к пирамидам.
28 сентября, суббота. Пол Красснер в Сан-Франциско. Спрашиваю Красснера, соблюдал ли он пост в День Искупления. Он говорит, что соблюдал бы, но был слишком занят едой.
29 сентября, воскресенье. Семнадцатый день после Пятидесятницы. Красснер упаковался и готов. Он намерен посетить со мной пирамиды в процессе расследования заговора – и под углом зрения из Большой галереи неопровержимо доказать, что пуля, убившая Кеннеди, не могла быть выпущена из ствола Джека Руби.
30 сентября, понедельник. Джек Черри из «Роллинг стоун» везет Красснера и меня в аэропорт, откуда мы полетим в Дейтон, Огайо, чтобы поговорить с большим специалистом по тайным пирамидам Енохом Огайским о Великой Тайной пирамиде. Оттуда Черри полетит в Нью-Йорк на встречу с участниками сафари. Он говорит по-египетски.
1 октября, вторник. Суккот – первый день праздника кущей. Енох Огайский держит татуировочный салон, где татуирует женщин, а заодно делает пирсинг сосков. Стены его мастерской увешаны цветными поляроидными снимками удовлетворенных клиентов. Когда мы приходим, он строчит на дряблом боку сорокалетней домохозяйки из Колумбуса Адама и Еву, изгоняемых из Сада, и каждые несколько секунд стирает с кожи кровь с чернилами. Красснер завороженно смотрит, а я расспрашиваю художника.
Под жужжание иглы и скулеж домохозяйки Енох рассказывает нам все, что знает о тайном подземном дворце. Енох Огайский – знаменитый Астральный путешественник и в менее телесной форме неоднократно посещал Долину царей. Он сыплет сведениями и предсказаниями. Глаза его разгораются, игла производит все больше вензелей и крови. Домохозяйка гримасничает и все громче стонет, так что мы почти не можем расслышать его пророчества.
– Так, моя мягонькая, на сегодня довольно. У вас бледноватый вид.
Я иду за ним в тыльную часть салона, где Енох моет руки от профессиональных загрязнений и продолжает толковать о древности и будущем Египта. Тихий вскрик и грохот в переднем помещении заставляют нас бегом вернуться. Но домохозяйка в порядке. Красснер упал в обморок.
2 октября, среда. Я бросил «Люй – Странствия» и готов к походу, но Красснеру тайн уже хватило.
– Они могут меня обыскать и обнаружат, что я обрезанный, – говорит он и улетает обратно в Сан-Франциско.
Я покупаю у мебельного дизайнера открытый «понтиак» 66-го года и направляюсь в Порт-Ройял, Кентукки, к Уэнделлу Берри, в надежде привлечь его к экспедиции. В машине слышу по радио, что на табачных плантациях в Кентукки заморозки, самые ранние за пятьдесят лет. На полях по обе стороны дороги – поникшие листья и угрюмые фермеры. При том как я не люблю сигареты, печальный вид этих фигур в комбинезонах и бейсболках не может не трогать. Есть что-то вневременное и всечеловеческое в фермере, стоящем на поле после губительного заморозка. Он мог бы быть иероглифом, символом, нацарапанным на папирусе и означающим бессмертную правду: «Накрылся!»
3 октября, четверг. День рождения святой Терезы. Еще одна рекордно холодная ночь. Холодным утром, после гренок и яичницы, мы с Уэнделлом запрягаем пару толстозадых рабочих кобыл и – но-оо! – на поле посмотреть, уцелело ли его сорго. Листья потемнели и повисли, но стебли еще стоят твердо. Срезаем несколько образчиков и едем в гору показать их двум братьям-старикам, его знакомым.
– Близнецы Тидвеллы скажут, – обещает Уэнделл. – Они фермерствуют здесь с девятьсот первого года.
Повозка громыхает по извилистой, ухабистой колее, среди зарослей терна, сахарного клена, маклюры и кизила. Братьев мы находим за работой на широком лугу, высоко над соседними участками. Огорчение не вмерзлось в лица этой пары: их табак благополучно развешан в сушильном сарае еще до прихода заморозков, и они уже боронят под стеблями. Прямые, бодрые, хотя им под восемьдесят, эти двое Добрых Молодцов могли бы явить собой другой иероглиф: «Не накрылись».
Они осматривают Уэнделлов стебель сорго и заверяют его, что сочленение не пострадало – это через него как раз гибнет урожай.
– Но коров туда не пускай, – предупреждают они. – От мороза образуется синильная кислота. Скотина может заболеть.
Слушая этих двух старых американских алхимиков, можно понять, почему Уэнделл Берри, магистр искусств из Стэнфорда и профессор Университета Кентукки, после двух дней занятий ишачит у себя на ферме, возделывая землю допотопными дедовскими методами: в нашем прошлом есть мудрость, к которой не подступиться без прошлых принадлежностей. Вспомним Шлимана, нашедшего древнюю Трою благодаря Гомеру.
По дороге вниз я рассказываю Уэнделлу о группе ученых из Беркли, которые пытались найти в пирамидах потайные камеры с помощью новейшей аппаратуры, регистрирующей космические лучи.
– И обнаружили, что перед пирамидами пасует самая современная техника. Единственное, чего они достигли со своими десятью тоннами оборудования, – убили током крысу, которая хотела устроить себе норку в проводах.
– Казнили крысу? – говорит Уэнделл, нажимая на тормоз, чтобы повозка не задавила кобыл на крутом склоне. – Для ученых из Беркли неплохое начало.
4 октября, пятница. Париж (который в Кентукки).
В номере старой гостиницы ищу в ящике Библию и нахожу на его деревянном дне глубоко въевшуюся четкую надпись карандашом: номер телефона, а после него, еще четче, – восторженная рецензия: СКАЗОЧНЫЙ СЕКС!
Телефон стоит рядом на тумбочке, и должен признать, что, помещаясь наверху один, испытываю командировочную хочь. Снова смотрю на номер, но в глубине ящика все-таки вижу Библию. К тому же мне заказали статью, а не сказку.
В Библии я ищу Исаию, глава 19, стихи 19 и 20. Это – основополагающая цитата в первом томе четырехтомной «Пирамидологии», которую я купил в Сан-Франциско за шестьдесят долларов. Но автор привел отрывок в оригинале, на иврите, будучи уверен, что обычный читатель обратится к Библии и прочтет на родном языке. Единственное, что он сообщает об этом отрывке, – что в нем содержится 30 слов и 124 еврейские буквы, и если численные значения этих слов и букв сложить по методу, называемому гематрией, то в сумме получится 5449 – что равняется высоте пирамиды Хеопса в пирамидных дюймах.
Пирамидный дюйм настолько близок к нашему дюйму (25 пирамидных = 25,0265 обычных), что я буду называть его просто дюймом. Кроме того, 5449 – вес пирамиды в тоннах, если умножить на тысячу. Сравнения продолжаются до бесконечности. Из пропорций и углов Большой пирамиды с высокой точностью выводятся все формулы и расстояния, относящиеся к нашей Солнечной системе. Это одна из причин, почему мы не переходим к метрической системе мер. Это было бы все равно что отрезать себе ступни, чтобы получить биркенстокские протезы.