Магнус огляделся. Да нет, ничего, чепуха… Ему померещилась серая кошка с пушистым хвостом, что сиганула откуда-то из-под колес. Но он не спал целую ночь, голова была точно каменная. Даже если кошка была, что им за дело до нее? Эйрик терпеливо ждал, пока Магнус расскажет, что заставило его остановить повозку, но тот лишь отмахнулся.
Остаток пути никто не пел, и преодолевать его пришлось в мрачной тишине.
…Хабнир выглядел гораздо пристойней того места, где обитала Гюнна. Хутор с одной стороны был стиснут морем, а с другой – безжизненной пустошью, что тянулась на много миль на восток. Несколько тесно прижавшихся друг к другу домов охотно подставляли солнцу зеленые покатые крыши. На веревках сушилось, хлопая на ветру, белье, и от него в лица подъезжающих гостей летели мелкие капли. Громко переговаривались между собой молодые работницы, прижав к бедрам корзины со стиркой. У девушек в волосы были вплетены цветы как напоминание о первом дне лета. Они бросали заинтересованные взгляды на гостей и улыбались им удивленно и открыто – так радуются незнакомцам все молодые люди, которые годами видят перед собой одни и те же лица. Пройдет пара недель, и работники смогут выбирать: уйти от своих нанимателей в поисках лучшей доли или остаться на привычном месте, так что среди батраков чувствовалось оживление.
В одном из домов что-то готовили: сквозь отверстия в крыше и небольшое окошко валил навозный дым. Несколько человек внесли внутрь крашенный белой краской деревянный гроб. Вероятно, там жила вдова Корта.
Церковь Киркьювогс, куда направлялись молодые пасторы, располагалась почти у самого моря. Вокруг каменной ограды, разрушенной с одной стороны и заросшей травой с другой, паслись грустные исхудавшие овечки, с которых состригли зимнюю шерсть. Они неторопливо жевали молодые побеги, дергая ушами от удовольствия. Отсюда хорошо просматривались побережье и выстроившиеся вдоль кромки воды пустые рамы для сушки рыбы, с которых свисали обтрепанные веревки. Магнус и Эйрик с большим облегчением обнаружили пухлую лошадку, скучавшую у коновязи, – значит, местный священник из Утскалара приехал, чтобы навестить эту часть своего прихода.
Священник оказался крепким, нестарым мужчиной с аккуратно подстриженной светлой бородой, яркими голубыми глазами и крупным мясистым носом. Молодые люди застали его за починкой церковной крыши. Пастор встретил гостей с радушным удивлением. Работал он в одной рубашке, стоя на хлипкой деревянной лесенке. Хотя утренний воздух все еще был прохладным, а от моря тянуло соленой сыростью, под мышками у преподобного Одда – его имя они выяснили по дороге – темнели пятна пота.
Эйрик спешился, а Магнус отстегнул вожжи от уздечки и снял со своей кобылы хомут. Преподобный Одд с широкой улыбкой шагнул к молодым людям, разведя руки, словно для борьбы или для объятий, но заметил лежащее в сене тело, и улыбка покинула его лицо. Он размашисто перекрестился открытой ладонью и вздохнул.
– Одно печальное известие за другим… Кто это несчастная душа?
– Гюнна Энундардоттир, преподобный, – пояснил Эйрик. – Мы с моим другом нашли ее мертвой в собственном доме.
Пастор серьезно кивнул:
– Завтра отслужу по ней службу сразу после Корта. Хоронить придется за счет прихода, хотя, боюсь, местным это не понравилось. Гюнна не пользовалась большим расположением… Хотите выпить, господа? Вы проделали нелегкий путь.
Отдохнуть после бессонной ночи и монотонной езды было приятно. У Магнуса ныла спина из-за непривычной посадки, и голова гудела. Эйрик не подавал признаков усталости, но между бровей у него пролегла морщинка, выдавая его озабоченность. Им предстоял непростой разговор со священником, но похоронить зверски убитую женщину без надлежащих предосторожностей они не могли.
Обойдя церковь с юга, все расположились прямо на полуразрушенной каменной стене. Сквозь булыжники пробивались зеленые побеги и просачивалась влага, ветер с моря холодил спины. Пастор Одд вытащил из седельной сумки фляжку с крепкой брагой и несколько кусков копченого мяса. Несколько овец подошли проверить, нет ли у людей ничего съедобного. Из их ртов торчали стебли осоки – горькой травы, спасающей скотину весной. Не найдя, чем поживиться, ярки отошли в сторону и снова принялись набивать животы.
Чтобы сразу не заводить речь о покойнице и обстоятельствах, при которых Магнус и Эйрик ее нашли, мужчины поговорили о своих приходах и о том, что предстояло молодым пасторам в ближайшее время. Преподобный Одд вспомнил, как сам сделался пастором, будучи немногим старше тридцати, и какой это был страшно волнительный момент. Теперь на его плечах был весь приход Гриндавик, и сюда, в Церковную бухту, он наведывался нечасто. Преподобный поинтересовался, за какими приходами теперь будут надзирать новоиспеченные священники, но ответы выслушал без особого любопытства. Гораздо сильнее ему хотелось поговорить о том, как его собственным прихожанам не хватает щедрости и широты души. «Не мне, конечно, их осуждать», – тут же добавлял он, но все же именно этим занимался на протяжении всего перекуса.
Магнусу показалось, что преподобному Одду нравится играть роль покровителя юнцов, который знает толк в своем ремесле и – так уж и быть – готов разделить с молодыми людьми свою мудрость. Магнусу это пришлось не по душе, но Эйрик слушал с вежливым молчанием. Он сорвал у ноги травинку и сунул ее в рот, вяло мусоля, чаще поглядывая на облака, чем на говорившего.
– Преподобный Одд, боюсь, жадность и скудоумие – не единственные грехи вашей паствы, – сказал он наконец. – Мы с Магнусом вынуждены описать вам печальные обстоятельства, при которых мы нашли тело.
Пастор нахмурился и собирался что-то ответить, как внезапно их прервал женский крик.
– Вы привезли эту суку сюда! Я видела ее своими глазами!
По церковному холму бежала, высоко задрав юбки, молодая женщина. Словно в танце, с каждым шагом она выставляла вперед то один острый локоть, то второй. Щеки бегущей покрывали красные пятна, платок от спешки слетел с головы и обмотался вокруг шеи, как удавка. Волосы растрепал ветер, и они облаком окружали круглое приятное лицо незнакомки.
Добежав до пасторов, незнакомка застыла перед ними, тяжело дыша и скалясь, переводя взгляд с одного невозмутимого юноши на другого. Магнус, привыкший к отцовским вспышкам ярости, к ругани оставался совершенно равнодушен. Эйрик же, кажется, родился с самообладанием старой коровы.
– Сигрид, прошу тебя, – мягко и жалостливо попросил преподобный Одд, поднимаясь со своего места и выставив вперед руку, как будто защищался от бешеной собаки. – Господь уже забрал душу твоего мужа, и раз уж ему было суждено погибнуть так, ничего изменишь.
Пальцы вдовы скрючились, как если бы она собралась наброситься на кого-нибудь из незнакомцев. Наконец она отступила на шаг, но отнюдь не успокоилась.
– Вы приволокли сюда это исчадие ада, убийцу моего мужа! Думаете, вам это сойдет с рук? Надо было оставить ее гнить там, где нашли! Ни один человек в Хабнире ни монетки не даст, чтобы ее похоронить! А я прокляну вас, если только…
– Осторожнее.
Это короткое слово, произнесенное Эйриком совершенно без угрозы, даже без нажима, возымело неожиданный эффект. Сигрид осеклась, словно кто-то заткнул ей рот. Должно быть, она и сама поняла, что не стоит разбрасываться проклятиями на пороге церкви, да еще в компании трех пасторов.
– Быть может, смерть мужа станет не последней бедой, с которой вам придется столкнуться. В этом случае только мы сможем помочь, – заметил Эйрик дружелюбно.
– И в каком смысле Гюнна «убила» вашего мужа? – уточнил Магнус. – Что заставляет вас так думать, Сигрид? Вы же сами видели, во что превратилось тело. Неужели вы всерьез полагаете, что хлипкая женщина на такое способна?
Слова Магнуса и его спокойный убаюкивающий тон немного утихомирили гнев вдовы. Теперь, когда она перестала кричать, стали заметны засохшие дорожки слез в уголках глаз и слипшиеся ресницы. Голос, когда женщина заговорила, звучал хрипло:
– Я не знаю, на что способна Гюнна. Знаю только, что она изводила Корта как проказа, а он был слишком добр, чтобы прогнать ее со своей земли. Мой муж вообще никому не мог отказать. Он отдавал ей нашу еду и даже нашел целителя, когда эта дрянь заболела. А теперь он отправился к ней, и вот что с ним случилось! Все из-за дурацкого горшка, который она не хотела отдавать!
Магнусу показалось, что Сигрид расплачется, но она быстро взяла себя в руки, переводя взгляд с него и Эйрика.
– Хороните Гюнну, где хотите, – велела она. – Можете бросить ее в море, можете сжечь, да хоть на части ее разорвите – лишь бы завтра, когда состоится погребение Корта, я не знала, где она зарыта.
С этими словами женщина резко развернулась и двинулась вниз с холма. Ее растрепавшаяся коса болталась влево-вправо, как коровий хвост. Спину Сигрид держала совершенно прямо.
Оказалось, что гроб достать неоткуда. Купить дерево можно было только у купцов, которым выдали разрешение датчане, а таких в здешних краях не водилось. Если бы не Магнус, Гюнну пришлось бы хоронить завернутой в саван. Но у сына состоятельного бонда были свои способы решать такие вопросы.
– Надо иметь в виду на будущее, что стоит держать при себе кошель, если захочешь кого-нибудь похоронить, – заметил Эйрик.
– Если не боишься отправиться на виселицу за незаконную торговлю, – напомнил ему Магнус.
Найденный за большие деньги полузаконный гроб был сколочен из плохой древесины, и даже белая краска не могла спрятать запах гниения. Двое крепких молодых батраков внесли домовину в церковь и поставили на кусок дерна перед алтарной картиной. В церкви было душно и пахло сухой травой. Здание давно требовало ремонта. Узкие лавчонки выглядели так, словно могли подломиться под прихожанами в любой момент.
Сквозь расщелины крыши внутрь проникали солнечные лучи. Так вышло, что самая большая дыра пришлась ровнехонько над тем местом, куда поставили гроб. Лицо Гюнны, бледное и умиротворенное, в ласковом весеннем свете казалось почти ангельским. Гроб был явно рассчитан на упитанного мужчину, и молодая женщина разместилась в нем так, что слева и справа осталось много места.