Преподобный Одд достал требник и прочел несколько тоскливых молитв над телом. После них полагалось сказать что-нибудь о жизненном пути Гюнны Энундардоттир, но священник лишь скорбно помолчал, не в состоянии подобрать слова. Это была, пожалуй, самая равнодушная панихида из всех, на которых довелось присутствовать Магнусу, и вдобавок самая малолюдная. Кроме двух молодых пасторов, да еще работников, пришедших вырыть могилу, в церкви не было никого. Только к концу церемонии в зал проскользнула девушка, чинно прикрывшая голову платком. Она села, как полагается, по левую сторону от гроба, как подруга или родственница покойной, и за все время не проронила ни слова.
Преподобный Одд пропел двадцать пятый псалом, но голос у него был такой неровный и тихий, что Магнус едва подавил зевок. Сонливость, которая уже было прошла, в церковной духоте одолела его с новой силой. Он словно задремал и в полусне увидел, как Гюнна открывает глаза – на удивление ясные и живые – и с улыбкой шепчет что-то. Магнус наклонился к ней, чтобы разобрать слова, и вместе с ее шепотом до него донесся запах могилы: «Глубоко не закапывайте. Закапывайте неглубоко». Он встряхнулся только, когда Эйрик дотронулся до его плеча. Пора было выносить покойницу.
Два мрачных парня водрузили гроб на плечи и медленно двинулись в сторону только что вырытой могилы. Шагая, они раскачивали его влево-вправо, и так как Гюнна лежала в нем свободно, тело ее раскачивалось, как в лодке. Незнакомая девушка тоже вышла из церкви и зашагала поодаль, держась в стороне от процессии. Магнусу никак не удавалось рассмотреть ее лицо, наполовину скрытое платком.
Яму выкопали у самого дальнего края каменной изгороди. Туда уже добрели овцы и теперь с тревожным интересом рассматривали приближающихся людей. Пока двигалось маленькое шествие, Эйрик склонился к уху друга:
– Увидел что-нибудь интересное?
– Да просто задумался…
– Точно?
Магнус хотел кивнуть, но помедлил. Как отличить видение от бессонного бреда? Эйрик молча указал глазами на идущих впереди молодых людей. Гроб был не очень тяжел, а хрупкое тело Гюнны и подавно, но рубашки носильщиков пропитались потом, и ступни их глубоко уходили в распаренную землю, словно груз их был неподъемным. С легким поскрипыванием тело покойницы раскачивалось в гробу. Магнус вздохнул и тихо в двух словах пересказал Эйрику увиденное, не забыв добавить, что, возможно, ему это все только привиделось.
Когда мужчины стали опускать в яму гроб на веревках, Эйрик вдруг остановил их властным жестом.
– Поверните-ка его в другую сторону.
Преподобный Одд, верящий, что его миссия в отношении этой покойницы вот-вот подойдет к концу, недовольно поднял брови.
– Зачем вам переворачивать гроб, преподобный Эйрик?
Тот ответил солнечной улыбкой.
– Это никого не затруднит, преподобный Одд. Мой друг, в конце концов, купил это корыто на свои кровные, а он любит, чтобы покойники лежали ногами на запад.
Работники недовольно поджали губы, но смолчали – их дело маленькое. Пастор коротко кивнул, и гроб развернули так, чтобы голова Гюнны «смотрела» в сторону хутора, где недавно овдовела несчастная Сигрид, а ноги «уходили» в море. Магнус помнил этот обычай: считается, что, если отвернуть драуга ногами от дома, тот не найдет к нему дороги. Он никогда раньше не видел, чтобы так делали на похоронах, но ведь и таких мертвецов, как Гюнна, ему встречать не приходилось. Эрик оглядел закрытый гроб, размышляя над чем-то, а затем обратился к пастору:
– Не найдется ли где-нибудь поблизости камня потяжелее, преподобный? Буду признателен, если попросите ваших работников его принести.
Священник посмотрел на Эйрика, и его красное добродушное лицо приняло возмущенный и злой вид.
– Зачем вам камень? – было видно, как пастор хотел добавить «дитя мое», но осекся, вспомнив, что перед ним такие же служители Господа, как он сам.
Эйрика вопрос ничуть не смутил. Он беспечно пожал плечами и, указав на Гюнну, пояснил:
– Мне бы хотелось быть уверенным, преподобный, что покойница не поднимется злобным призраком и не попытается отомстить оставшимся в живых. На моей памяти бывали истории, когда даже случайное оскорбление оборачивало мертвеца драугом, и тот мучил род обидчика до бог знает какого колена. Дабы обезопасить семью Корта от этой напасти, я предложил бы положить на грудь Гюнны тяжелый камень, а над могилой насыпать курган.
Лицо преподобного Одда так быстро меняло цвет, что Магнус на мгновение испугался, что с пастором случится удар и у них будет три трупа вместо двух. Сначала тот порозовел, затем побагровел, потом кожа пошла уродливыми фиолетовыми пятнами. Отчетливо прорисовалась жилка на шее, а над верхней губой в усах заблестели капельки пота. Наконец священник справился с собой и процедил:
– Я никак не ждал от собрата-пастора такого богохульства, бросающего тень на весь приход! Мне отвратительно вас слушать! Вас оправдывают только молодость и неопытность. Надеюсь, вы будете усердно молиться, дабы искупить свой грех. А теперь, господа, прошу вас покинуть церковный двор!
Эйрика такой ответ ничуть не удивил, но явно расстроил. Он коротко вздохнул, развернулся на пятках и, сцепив руки за спиной, уверенным шагом двинулся к церковным воротам. Уже у самого выхода сокрушенно покачал головой:
– Забыл поблагодарить преподобного за брагу и баранину, хоть мясо и было жесткое, что мое седло… Не хочешь ли прогуляться к морю, друг мой?
Магнус не знал, что ответить. Беспечная веселость Эйрика его поражала, но отказываться он не стал. В голове чуть посвежело, когда они вышли к берегу и Магнус вдохнул полной грудью хорошо знакомый запах водорослей и соли. Его родной хутор располагался совсем недалеко, на восточном побережье полуострова.
Бухта оказалась аккуратной и тихой. Эйрик опустился на камень у воды и с удовольствием набил трубку табаком. Он перенял новомодную привычку курить табак, а не жевать его, у Боуги, который делал это с таким наслаждением, что устоять было невозможно. Однако табак Эйрика был резче и крепче, так что от угощения Магнус отказался и теперь просто наблюдал, как его друг набирает полный рот дыма и медленно выпускает через ноздри. Оба сидели в морской тишине, вглядываясь в линию горизонта, пока их размышления не прервал резкий девичий голос.
– А вы смельчаки, как я погляжу!
Магнус с Эйриком одновременно обернулись. Ловко перепрыгивая с камня на камень, к ним приближалась та самая девушка из церкви. На голове у нее теперь был не платок, а белая шапочка в форме изогнутого лепестка. Лицом девица чем-то напоминала вдову Сигрид, но была моложе и привлекательнее. Нос и щеки ее обсыпали веснушки, еще довольно бледные после зимы. Красивые полные руки то придерживали юбку, чтобы не наступить на подол, то вытягивались в стороны, помогая девушке поймать равновесие. Кончик носа незнакомки был слегка вздернут, как и ее верхняя губа. Это придавало девушке легкомысленный и добродушный вид, так что даже крупные зубы, выглядывающие между губами, ее не портили.
Когда незнакомка остановилась в нескольких локтях от них, Эйрик окинул ее пристальным взглядом с ног до головы и улыбнулся в ответ.
– Моя смелость уступает вашей, дитя мое.
Та хмыкнула и, не удостоив этот странный ответ комментарием, присела на камень между двумя мужчинами, расправив фартук.
– Думаете, теперь Гюнна встанет драугом и будет преследовать мою сестру? – без обиняков спросила она.
– Вашу сестру? – переспросил Магнус, выжидая, когда будет возможность представиться.
Девушка кивнула:
– Да, Сигрид – моя старшая сестра. Меня зовут Лауга[7]. Я тоже вдова, если вам интересно. Вышла замуж год назад, а мой супруг через неделю после свадьбы утонул в море. Я проплакала целый месяц, а потом Сигрид позвала меня к себе жить, чтобы я не оставалась одна. Так я и стала приживалкой! – жизнерадостно закончила Лауга.
– Отрадно видеть, что горе не сломило вас. – Эйрик достал из-за пазухи вторую трубку, меньше и изящнее, и протянул ее новой знакомой вместе с понюшкой табака. Лауга поблагодарила за угощение, ловко набила трубку своими тонкими проворными пальцами и с наслаждением раскурила.
– Горе не ломает женщин, – отозвалась она безмятежно, откинувшись назад и выпуская облачко дыма из ноздрей. – Только мужчин. Но вы так и не ответили на вопрос, преподобные. Полагаете, моей сестре что-то угрожает? У нее восемь детей, младший совсем малютка. Не хотелось бы, чтобы семья пострадала, им и так придется несладко из-за потери кормильца.
– Мы не знаем, – неохотно признался Магнус. – Это невозможно предсказать наверняка. Есть некоторые, скажем так, предпосылки.
Тонкие рыжеватые брови их новой знакомой удивленно взлетели вверх.
– Какие, например? Преподобный Магнус, надеюсь, что вы не просто так явились сюда, чтобы пугать бедных деревенщин вроде нас. Мы и без того богобоязненны пуще некуда, не надо стращать нас еще больше.
Магнус замешкался с ответом, желая одновременно обойти тему жестокой расправы над Гюнной и заверить Лаугу, что и не собирался никого запугивать. Пока один пастор размышлял, что бы сказать успокоительного, в разговор вмешался второй.
– Нас беспокоит, что на теле Гюнны, когда мы его нашли, живого места не было.
– Вот как? – Лауга выглядела удивленной, но не похоже, чтобы новость ее напугала. Она нежно обхватила губами мундштук и глотнула еще дыма. Чашечка трубки помещалась в ее руке почти целиком. – Вам кажется, что ее убили, преподобный?
Эйрик не стал скрывать от девушки ничего, что касалось их визита в Грайнютоуфт. Правда, сама история получилась короткой. Он описал, как они нашли тело женщины, которая выглядела так, словно уснула на кровати, поведал, что под воротом и рукавами кожа была синей, почти черной. Лауга выслушала историю молча, задумчиво покуривая. Потом подняла глаза на Эйрика и спросила:
– Кто же тогда разорвал Корта? Есть у вас мысли на этот счет?