али нечистоты. Он не терпел никакой грязи на коже или одежде, отчего не раз становился предметом шуток в семинарии. Даже под угрозой смерти больше всего Магнус опасался испачкать свой плащ.
Вонь в бадстове встала неимоверная, а Гюнна завопила так отчаянно, словно на нее выплеснули горячую смолу. Вскочив на ноги, она стала хлопать себя руками – так люди пытаются стряхнуть шальную искру. Покойница вышибла дверь, отступая, и хотела броситься наутек, но Эйрик схватил ее поперек талии и повалил. Хотя он встал коленями прямо ей на грудь, а руками крепко вдавил запястья в землю, было видно, сколько сил надо, чтобы удержать драуга. Гюнна сопротивлялась так яростно и выла так безумно, что Магнус на мгновение даже забыл о смраде, который исходил от ее тела. Она пыталась укусить Эйрика, пнуть его, отбросить от себя и все всхлипывала: «Печет, печет», словно моча причиняла ей настоящую боль.
– Платок давай! – рявкнул Эйрик. Магнус замешкался и не сразу вспомнил, что спрятано у него под кофтой. Белизна засияла во тьме, как если бы нитями для платка служил отраженный от снега лунный свет. Эйрик одной рукой выхватил ткань из рук приятеля – для этого ему пришлось отпустить запястье Гюнны. Покойница уже потянулась, чтобы схватить его за горло, но замерла, уставившись на платок. Чистота его завораживала, притягивала взгляд. Странно, что накануне Магнус не нашел в нем ничего примечательного – просто аккуратная вещица, сотканная руками, знавшими толк в кропотливой работе…
– Красота какая, а? – ухмыльнулся Эйрик, тяжело дыша после драки. – Что скажешь? Вот и синяки тебе прикрыть в самый раз.
Гюнна бережно коснулась полотна пальцами с короткими грязными ногтями, прикрыла глаза, потерлась щекой о белую материю. Эйрик позволил ей завладеть одним концом платка, а затем зачерпнул горсть жирной весенней земли и размазал ее по другому краю. На это было так больно смотреть, что Магнус коротко вскрикнул вместе с Гюнной.
– Теперь ступай и выстирай его как следует, – велел Эйрик, поднимаясь на ноги.
Гюнна осталась сидеть на земле. Потерянная и грустная, она переводила взгляд с чистого конца платка на грязный. Будь она человеком, Магнус решил бы, что женщина вот-вот расплачется. Ему отчего-то стало ее жаль, хотя не далее, чем минуту назад Гюнна поклялась извести весь род Корта, начиная с детей. Если бы пасторы не остановили ее, наутро в доме вдовы лежало бы еще девять тел – ведь, погибни дети, Сигрид, без сомнения, тоже наложила бы на себя руки.
Но прямо сейчас Гюнна сидела на пятках, баюкая красивый белый платок, один край которого был испачкан в земле, и подвывала, как раненый тюлень. Вид у нее был такой жалкий, словно, кроме этой вещи, ничего у нее на земле не осталось.
– Из-за Корта все мои детки умерли, – прошептала она. – А его дети, значит, ходят по земле и радуются. Как же так, Эйрик из Вохсоса? Разве это справедливо?
– Совсем несправедливо, – признал Эйрик, отряхиваясь. – Теперь ступай. Тебе предстоит длинный путь.
Магнус так и не понял, как получилось, что возвращались они в утренних сумерках. Так бывает, когда время будто проваливается куда-то – точно идешь себе, идешь по отмели, и вдруг под ногой образуется пропасть. Рассвет выдался скомканный и серый. Всхлипывая и причитая, Гюнна пошла на юг, прижимая к себе белый, грязный с одного края платок. Священники вернулись в дом Сигрид и еще долго успокаивали вдову и ее детей. От испуга женщине даже показалось, что ее старшенькая нечаянно задушила младенца, слишком тесно прижав к себе, но, к счастью, ребенок просто уснул. По просьбе Сигрид пасторы прочитали с ней и детьми молитвы и благословили дом. Эйрик пообещал, что Гюнна больше не вернется, хотя Магнус так и не понял, с чего он так в этом уверен. В конце концов, платок испачкался не сильно: одной стирки будет достаточно, чтобы ткань вновь стала белой. Вслух он этого, конечно, не сказал – не хватало еще встревожить Сигрид, которой и без того досталось.
Наконец измотанные Эйрик и Магнус покинули дом вдовы. Лауга встретила их на пороге с фонарем. Она напряженно всматривалась в рассветную мглу, и лицо у нее окаменело от тревоги. Только при виде пасторов, живых и невредимых, черты молодой женщины смягчились, лоб разгладился. Магнуса тоже затопило чувство радости и облегчения. Ему хотелось подойти и заключить Лаугу в объятия, снова ощутить успокоительное тепло ее тела и летний запах кожи.
– Спасибо за подарок, мастерица, – утомленно улыбнулся Эйрик.
Лауга коротко кивнула:
– Рада, что сгодился, преподобный. Я приготовила нам коней.
Магнус был слишком уставшим и разбитым, чтобы спрашивать, куда они направляются. Лауга вывела из стойла черного коня Эйрика, его пегую кобылку и собственную высокую и хорошо сложенную лошадку. Магнус сначала подсадил в седло Лаугу, воспользовавшись возможностью прикоснуться к ее колену, и только потом запрыгнул сам. Они покидали хутор бок о бок, так рано, что никто из работников, кроме пастуха, еще не поднялся с постели. Кони, все еще сонные, шли вялым пыльным шагом, низко опустив головы к самой земле.
Они двигались на север, к хутору, где жила замученная Гюнна – озлобленная, нелюбимая соседями. Любила ли она Корта? Тосковала ли по его визитам длинными одинокими вечерами?
– Что мы хотим найти у Гюнны? – спросил Магнус. В голове его плавал вязкий туман – отличная почва для видений самого неприглядного толка. Приходилось глаза держать широко открытыми и время от времени поглядывать на Лаугу, чтобы освежиться и не дать себе познакомиться с будущим раньше, чем оно наступит.
– Не хотим, но найдем, – мрачно хмыкнул Эйрик. – Печально, что Гюнна не пожелала договориться.
– Благородно с вашей стороны, преподобный, было сперва попытаться урезонить драуга. – Лауга улыбалась так странно, что неясно было, шутит она или говорит всерьез.
Эйрик таким вопросом задаваться не стал.
– Я просто довольно ленив, дитя мое. Не люблю тратить попусту свою силу, если можно обойтись словами. К сожалению, иногда слов недостаточно.
– Погоди, – нахмурился Магнус, – откуда ты узнала, что там был драуг?
Он не смог вспомнить, где была Лауга, когда они с Эйриком покинули ее дом, но в бадстове Сигрид ее совершенно точно не было. Может, конечно, она скрывалась неподалеку и заметила, как Гюнна подходит к дверям. Весьма неосторожно с ее стороны разгуливать по ночам, зная, что во тьме поджидает опасность!
Лауга сконфуженно пожала плечами и отвела взгляд. Эйрик громко и неучтиво хохотнул.
– Для духовидца, мой друг, ты поразительно непрозорлив. Мы имеем дело с чрезвычайно наблюдательной молодой особой…
Дом Гюнны выглядел так же печально, как до того. Наверняка это место навевало тоску, даже когда в нем кто-то жил. Нищета и ежечасная борьба за выживание изматывают даже тех, кто наблюдает за этой борьбой со стороны, не участвуя в ней. Гюнна прожила одинокую жизнь, полную боли и обид. Возможно, Корт был единственным, кто проявлял к ней доброту, да и то лишь в корыстных целях.
На подступах к хутору лошади встали как вкопанные, и все, кроме коня Эйрика, отказались идти дальше. Казалось, их пугает сама земля. Пришлось спешиться. В молчании троица отыскала в сарае старый заступ с проржавевшим полотном. Магнус уже догадывался, что именно они отыщут в маленькой делянке за домом, где рос любисток и тимьян. Он принялся копать сам, потому что сидеть в бездействии казалось невыносимым.
Первое крошечное тельце было закопано у самой ограды. Оно почти истлело, так что скелет можно было принять за некрупного зверька. Зубов у него не было, а косточки были такими хрупкими, что сломались, стоило Магнусу случайно задеть их заступом. Но остановиться он уже не мог, а лишь копал и копал, извлекая на свет один за другим скелеты новорожденных. Вероятно, Гюнна оставляла их за порогом сразу после появления на свет. Может быть, кого-то она душила из милосердия или позволяла Корту расправиться с ними. Всего они нашли пять тел в разной степени разложения. Корт, как верно подметила его свояченица, был удивительно плодовит.
– Смотрите, а этот крупнее, – подала голос Лауга. Она помогала Эйрику извлекать детей на свет и аккуратно складывать их косточка к косточке. Вела она себя так, словно занималась этим ремеслом каждый день. Эйрик взглянул на скелет, на который она показывала.
– И зубы есть, – кивнул он. – Вероятно, этого ребенка Гюнна пыталась сохранить и прятала от Корта.
– Под лавкой, – глухим, не своим голосом закончил Магнус. Он взмок от пота, рубашка липла к спине, но ему было спокойнее работать руками. Труд отвлекал от навязчивых видений. Однако теперь, когда последнее тело было извлечено на свет, деваться было некуда.
– Она прятала его под лавкой, когда Корт приходил. Потом ребенок заплакал, и отец его заметил…
– Что ж, теперь мы знаем, почему Корт позволял Гюнне жить на своей земле. Что вы будете делать дальше? – спросила Лауга.
Эйрик внимательно осмотрел все пять тел и постановил:
– Их нужно крестить и похоронить как положено. Пускай не в освященной земле, но по-христиански.
– Мертвых нельзя крестить, – слабо возразил Магнус. – Помнишь, что говорил апостол Павел? «Иначе, что делают крестящиеся для мертвых? Если мертвые совсем не воскресают, то для чего и крестятся для мертвых?»
– До сих пор неясно, что Павел имел в виду, говоря «креститься для мертвых», – возразил Эйрик, доставая из-за пазухи псалтырь. – Учитель Лютер считал, что речь идет о том, чтобы перекреститься над могилами умерших. Я с радостью побеседую с тобой об этом, мой друг, при более удобных обстоятельствах. Прямо сейчас я несколько стеснен во времени и утомлен, если только ты понимаешь, о чем я. Так что, если ты не возражаешь, дай мне, крестящемуся, сделать для мертвых все то же, что я сделал бы для живых.
Они провозились до полудня. Лауга покинула их вскоре после начала церемонии, пообещав ждать дома. Когда бледное весеннее солнце поднялось в самую высокую точку, двое пасторов закончили свою работу. Магнусу хотелось верить, что они подарили пятерым маленьким людям бессмертную душу и надежду на спасение. Могилки на заднем дворе ветхого дома смотрелись на удивление умиротворенно. Магнуса поддерживала спокойная уверенность Эйрика и внутреннее чутье, говорившее: то, что они делают, – правильно.