такой же одинокий островок в самом сердце озера. Из-за обманчивой ряби Дисе мерещилось, что они плывут, раскачиваясь на волнах, и ветер уносит их все дальше и дальше. Несмотря на все тревоги, что пришлось ей испытать в последние дни, она неожиданно почувствовала себя дома. Не в том доме, где жила сейчас – с полоумной матерью и братом, не желающим иметь с ней дела, – а в доме своего детства. Она пролежала бы так целую вечность и путешествовала бы в плавучем доме, перемещаясь от берега к берегу и никогда не останавливаясь…
С этими мыслями она провалилась в сон.
Проснулась Диса от слепящего солнца и коротких постукиваний – кто-то стучал черенком заступа или метлы по балкам чердака. Наспех обувшись и приведя себя в порядок, насколько это было возможно без воды и гребня, она спустилась в бадстову. В доме теперь пахло отварами и соленой рыбой, а не болезнью, как накануне. Паудль сидел на кровати, закутавшись в одеяло. Сперва Дисе показалось, что выглядит он почти здоровым: глаза широко открыты, лицо порозовело. Но, приглядевшись, она увидела испарину на лбу. Молодой человек приветствовал Дису слабой улыбкой:
– Во что же вы нас втянули, йомфру?
– Я не хотела, – ответила она не задумываясь.
– О нет! – Широким шагом в дом вошел Эйрик. Он был одет как для путешествия: в крепкие ботинки и дорожный плащ. В руках пастор держал шляпу. – Вы хотели, дитя мое, и вы – злодейка, каких свет не видывал. Ваша алчность могла погубить не только вашу бессмертную душу, но и моего брата, а этого я бы вам никогда не простил.
– «Могла»? – переспросила она.
Недовольный, что юница не вняла его грозной отповеди, пастор только вздохнул.
– На ваше счастье, Бог одарил меня не только обширными знаниями, но умением быстро действовать в случае беды. Я собираюсь написать вашим родственникам, чтобы приехали и забрали вас отсюда. Можете не беспокоиться, пока вы в этом доме, ни один тать вас не тронет. В основном потому, что все знают: у пастора Эйрика решительно нечего красть.
– Но я не останусь тут, преподобный, – возразила Диса. – Хоть вы и болтун, но болтун деятельный, да к тому же торопитесь, значит, и вам, и мне не с руки затевать склоку. Я уже не малое дитя, чтобы меня можно было скрутить и запереть в амбаре. Да и как знать: вдруг я окажусь вам чем-нибудь полезной?
– Вы когда-нибудь имели дело с колдовскими книгами, йомфру?
Вот вопрос, который в два счета привел бы ее на виселицу, не задай его тот, в чьем доме стены гудели от спрятанных повсюду колдовских знаков. Диса чувствовала их кожей, кончики пальцев покалывало от заклятий, а на языке оставался горький привкус.
– Нет.
– Значит, вы бесполезны. Собирайтесь.
…Дисе потребовалось совсем немного времени, чтобы привести себя в порядок: расчесать и заплести волосы, выпить немного горячей воды и умыться в озере. Теперь она была готова отправляться в путь. Но преподобный Эйрик настоял, чтобы девушка съела немного скира и угостилась вяленым мясом. Паудля он тоже накормил, хотя тот ел без всякого аппетита. Молодой человек признался, что стал видеть еще хуже, чем вчера: пыль и яркий свет раздражали глаза до слез. Слабость тоже никуда не делась, но ведовство Эйрика придало ему немного сил – достаточно, чтобы усесться в седло и придерживать поводья.
Пасторская лошадь, на которую Эйрик усадил брата, была высокой и черной, совсем не похожей на обычных исландских лошадок. Остальных лошадей пастор велел оставить на конюшне, пояснив, что идти совсем недалеко. Так они двинулись бок о бок на юг, по одному Эйрику известному маршруту. Диса все думала, как спросить у священника о книгах и бумагах, что валялись у него дома так небрежно, как водоросли на растопку. Как можно с такой беспечностью относиться к подобным сокровищам! Диса пошла бы на любые преступления, лишь бы добыть хоть толику тех знаний, которыми Эйрик владел словно между прочим.
Но пока она размышляла, какой задать вопрос, неожиданно первым заговорил пастор:
– Зачем вам понадобилась эта книга, дитя мое? Что такого она могла вам дать, чего не дало Слово Божие?
Вопрос был настолько же глуп, насколько лицемерен. Благодаря своей цепкой памяти Диса хорошо знала Библию, и та не дала ей и вполовину столько же знаний, сколько старая Тоура. Знания нужны были для того, чтобы ее маленький серый мир изменился. С каждой буквой он разбухал, делался больше и богаче.
– Это вы мне скажите, преподобный, – ответила она. – В вашем доме столько рун, что моя голова была готова взорваться, как бочка с порохом. Или все эти тексты вы раздобыли у грешников, которые приходили к вам на исповедь?
Ей показалось, что Паудль тихо хмыкнул себе под нос.
– Кто научил вас читать? – спросил Эйрик.
От нее не укрылось, что преподобный не стал отвечать на вопрос.
– Моя мать. А ее саму – ее мать. Моя бабушка, в честь которой меня назвали, умела вышивать так искусно, что злые языки поговаривали, будто дед сделал состояние именно на ее рукоделии. Так это или нет, я не знаю, но мать всегда настаивала, что женщины в нашем роду должны уметь читать и писать. Я жалею, что сама не отправилась на тот корабль и своими глазами не увидела книгу. Быть может, мне удалось бы запомнить хоть пару символов.
Услышав это, Паудль затряс головой, и одновременно с ним покачал головой и Эйрик. Делая одно и то же, братья неожиданно сделались очень похожими друг на друга.
– Я рад, что пошел туда вместо вас, йомфру, – сказал Паудль. – Вы преследовали благородную цель – излечить свою матушку от помешательства.
Диса промолчала. Эйрик тоже. Оба знали, что это ложь.
– Ваш замысел был обречен на провал, – после паузы заметил Эйрик. – Вы не смогли бы прочесть в книге ровным счетом ничего. Паудль получил достаточно подсказок: пламенеющие письмена, дурман и слепота. Я никогда не держал таких книг в руках, только слышал о них. Сейчас я надеюсь лишь на помощь своего доброго друга и его жены.
– Куда мы направляемся?
– К скалам.
Вскоре троица путешественников была на месте. Солнце стояло прямо над головой и яростно припекало макушку. Они вышли к пляжу, где между озером и морем расположился берег черного песка – место, где когда-то в незапамятные времена лава схлестнулась с водой и застыла, пораженная, но не сломленная. Из земли здесь вырастали ступенчатые скалы, напоминающие высокие замковые лестницы.
Хутор, куда они прибыли, пристроился прямо рядом с серым холодным утесом, который отгораживал его от ветра. Хижина была бедной и ветхой и так сильно утонула в черной земле, что даже Дисе пришлось бы нагнуться, чтобы не удариться головой о притолоку на входе. За обвалившимся забором грелись на солнце хозяева в грязных лохмотьях. Старик сидел у корыта с рыбьей требухой, вокруг которой вилась мошкара, и чистил здоровенную рыбину, пока старуха вязала, сгорбившись над спицами. Пальцы ее были изуродованы узлами, а лицо усеяно бляшками проказы. Диса даже представить себе не могла, что объединяет Эйрика с этими людьми. Может, это родители или старшие родственники друга, о котором он говорил? Но, кроме стариков, на небольшом дворике не было никого, за исключением молодого резвого козленка, который скакал вдоль забора и бодал рожками воздух.
Когда преподобный Эйрик снял шляпу и помахал, старик тут же бросил свое занятие и подскочил к калитке. Открывать ее не было никакой нужды, так как через нее без труда перешагнул бы даже ребенок, но заскрипели петли, и вот уже Эйрик душевно обнимал хозяина хутора, похлопывая по сгорбленной спине.
– Я так рад тебя видеть! – проскрипел старик. Диса обратила внимание, что и на его лице есть следы проказы, пока слабые, но уже заметные. А еще у старика не хватало двух передних зубов, а седых волос было так мало, что просвечивала розовая кожа головы. – Что же ты даже не написал, что приедешь? Мы бы подготовились получше.
«Интересно, как, – подумала Диса, оглядывая убогое хозяйство. – Наделали бы больше требухи?» Старуха тоже поднялась и приковыляла к Эйрику, щербато улыбаясь. Вязание в ее руках было такое бесформенное, что невозможно было угадать, что старуха задумывала.
– Я бы и рад заблаговременно предупредить о своем визите, carissimi amici, – ответил Эйрик, – но, боюсь, меня привело к вам печальное событие. Мой брат очень болен, и я рассчитываю на вашу помощь.
– О, – сказал старик, тяжело вздыхая. – Мое сердце разрывается на части, когда ты говоришь это. Мы с женой будем рады прийти на выручку, что бы ты ни попросил.
Вдвоем они помогли Паудлю спуститься с седла. Диса справилась бы с этим лучше – по крайней мере, не пришлось бы беспокоиться, что из-за неосторожного движения она рассыплется прахом.
Но, похоже, дед был сильнее, чем на первый взгляд, потому что даже когда Паудль в приступе головокружения оперся всем весом на его плечо, поддержал того без всяких усилий. Старуха сняла с забора ветхую веревку и набросила на рог козленка, и все втроем направились к хижине мимо корыта с рыбьими потрохами. Диса уже предвидела, что будет внутри: теснота и духота, темнота и прокопченные стены.
– Правда ли, что ты принес нам только печальные новости, преподобный? – спросила старуха, косясь на священника хитрым глазом. – Не вводим ли мы в наш дом твою невесту?
– Бог с тобой, Лауга! Не знаю, кого ты видишь перед собой, но это Далила и Саломея в одном лице. Однажды она отрежет мою голову и поднесет Сатане на блюде.
– Для этого ей сперва придется снять с себя семь покрывал, – заметила та, кого назвали Лаугой.
Прежде чем Диса успела придумать ответную остроту, она перешагнула порог и замерла в недоумении. Перед ней раскинулась просторная комната с деревянными панелями на стенах. Летнее солнце лилось сквозь стеклянные окна в резных рамах. В одном углу возвышался дубовый поставец, в другом – кресло, обложенное бархатными подушечками. Центральное место занимал длинный деревянный стол. По всему было видно, что это комната богатой усадьбы, а никак не ветхой хижины. Хозяева дома тоже преобразились. Вместо прокаженной старухи возникла молодая женщина с приятным лицом. Верхняя губа у нее была слегка вздернута, но это ее совершенно не портило. Взгляд у Лауги был открытый и приветливый, она носила зеленое шелковое платье, в ушах – драгоценные серьги, в волосах – красные ленты, а в руках вместо вязания держала вышивку такой тонкой работы, словно игла и нить была не толще солнечного луча. Ее волосы отливали золотом.