– Я и сам знаю не так уж много…
– Ух ты! – восхитилась Диса. – Трудно же вам было в этом признаться, преподобный.
Он коротко засмеялся, но видно было, что ее замечание его не развеселило.
– Говорят, в черной школе учатся только исландцы, среди коих немало священников. Школа находится под землей. Там нет ни единого окна, и ее обитатели надолго забывают солнечный свет. В школе можно заполучить любую книгу, просто пожелав ее, а если ответа на твой вопрос нет на бумаге, он тут же появится прямо на стене. Учиться там полагается три года, по истечении которых на Рождество ученики бросают жребий, чтобы определить, кто будет выходить из двери последним. Говорят, последнего хватает дьявол и утаскивает к себе. Вот и все.
Диса помолчала, надеясь, что Эйрик скажет еще что-нибудь, но его знания, по всей видимости, уже закончились.
– У меня два вопроса, – наконец заметила она, чем вызвала у пастора улыбку.
– Даже не сомневаюсь, дитя мое.
– Первый: с чего бы школе, где учатся одни исландцы, находиться так далеко? Не проще было бы выкопать землянку где-нибудь поближе? Не верится мне в эти байки!
Подумав, Эйрик кивнул:
– Справедливо. А второй?
– Зачем нечистому хватать кого-то по окончании обучения? – Пальцем она нарисовала на одеяле рожицу с рогами и зубастой улыбкой. – Что-то не вяжется, преподобный. Если бы ему так нужны были жертвы, есть способы и попроще. Скажем, мог бы сожрать кого-нибудь из учеников в любой день года. Что за традиция дожидаться определенной даты? Разве Сатане не все равно?
– Вероятно, – после короткой паузы предположил Эйрик, – дьявол выбирает только тех, чья душа наверняка омрачена грехом. А кто лучше подойдет для этого, как не выпускники колдовской школы?
Диса презрительно фыркнула:
– Паписты, воры, блудницы… Мог бы схватить любого и не ошибся бы!
Пастор засмеялся – наконец-то открыто и от души. Ветер подхватил его смех и швырнул в море.
– А вы рубите сплеча, моя дорогая!
– Я здраво смотрю на вещи, – возразила она, но настроение почему-то испортилось.
Луну затянуло облаками, и теперь она казалась надкусанной с разных концов, как сыр. Диса легла на палубу, с головой укрывшись одеялом, чтобы не видеть больше ни одной звезды, чей свет так раздражал глаза. Она боялась спать, потому что на море часто приходили кошмары, связанные со смертью Гисли. Она не видела воочию, как его тело относит волнами от берега – туда, где его предсмертные стоны потревожат покой лишь чаек да рыб. В это самое время она неслась со всех ног к дому пастора Свейнна, под крыло сердобольной Тоуры. Но, может, именно потому, что она этого не видела, эта картина так часто приходила ей во сне, что Диса почти поверила, будто была всему свидетельницей.
Под одеялом она дотянулась до голенища своего сапога и ощупала твердую костяную рукоятку. На следующий день после убийства, придя на берег, она отыскала среди песка и гальки нож, которым был убит Гисли, и с тех пор всегда носила его с собой. Прохлада лезвия успокаивала ее. Иногда, оставшись одна, Диса доставала нож и рассматривала, снова и снова поражаясь тому, как такая небольшая нелепая вещица может легко отнять чью-то жизнь.
Преподобный Эйрик думает, что она всего лишь взбалмошная девица, которая ради своего любопытства рискнула человеческой жизнью. Но он даже не догадывается, как много неприятных открытий могло бы преподнести ему ее прошлое…
Гамбург
Гамбург встретил их солнцем и низко нависшими свинцовыми тучами. Стояла та удивительная погода, когда небеса обещают дождь и бурю, но город сверкает в закатных лучах, как начищенная монета. Сойдя по трапу, они тут же попали в толпу. Диса еще никогда не видела столько народу в одном месте, даже в церкви на рождественской мессе.
Город поражал своим размахом, оглушал и ослеплял. Устремлялись ввысь, прокалывая облака, острые шпили церквей. Покачивались на волнах корабли самых разных размеров: от величественных галеонов до утлых суденышек, груженных всяким барахлом. По вымощенным камнем дорогам шли громадные лошади – под стать самому городу, построенному словно для великанов. Дома вырастали из земли на два, а то и на три этажа, выстроившись в ряд, точно богатые господа в красных шляпах. Окна на выбеленных фасадах отливали слюдяным блеском, такие прозрачные, будто сделаны были из озерной воды. Диса вообразить себе не могла, как светло должно быть в бессчетных комнатах этих домов. Сколько там живет народу? Три дюжины? Четыре?
По каналам, которые, как кровеносные сосуды, пронизывали тело города, двигались лодки и баржи. Вода в каналах была мутной и пахла несвеже, так что едва ли кто-то стирал в ней одежду. Вокруг было множество лавок и магазинчиков, где люди свободно могли продавать и покупать, что им вздумается. Горожане все как один ходили щеголями. Матроны в чепцах и передниках, с корзинами наперевес, хвастались пестрыми платками, платья их были застегнуты на пуговицы и украшены вышивками. Диса испытала такую жгучую злость на этих выскочек, что насильно заставила себя отвести от них взгляд и больше не засматриваться на чужие наряды. Однажды у нее самой будет столько платков, что ими можно будет выложить дорогу от Стоксейри до Хоулара!
Эйрик отыскал для них харчевню, где они могли перекусить и отдохнуть в комнате на втором этаже. Еда в Гамбурге оказалась жирной и сытной. Свинину Диса нашла съедобной, а незнакомые овощи на тарелке попробовала с осторожностью – оказалось, на вкус они водянистые и несуразные. Зато холодное пиво приятно остужало внутренности после долгого пути.
Лишь одно обстоятельство обеспокоило ее, когда они поднялись на второй этаж и переступили порог комнаты.
– Мы что же, будем жить здесь вдвоем?
Стоило признать, комната была лучше всех, что Диса видела за свою жизнь. Одна стена целиком была обшита деревом, сквозь большое окно просачивались последние солнечные лучи. Постельное белье, хоть и не выглядело особо чистым, было гораздо лучше набитого плесневелой соломой матраса или жесткой палубы корабля. Рядом с постелью стоял жестяной тазик с кувшином для умывания.
Преподобного вопрос развеселил. Он скинул с плеча мешок, размял спину и изобразил на лице озадаченность:
– Как же я запамятовал попросить для своего слуги отдельные покои! Прикажете потребовать комнату с видом на канал?
– Уж будьте любезны! – огрызнулась Диса. – Кровать-то одна. Как нам размещаться?
– У вас, в отличие от меня, большая семья. Неужто теснота доставляет вам такое неудобство?
Диса зевнула. Препираться дальше ей не хотелось. Она была уверена, что преподобный уступит ей постель, а сам ляжет на пол – хвастался же, что может уснуть где угодно. Так и какая ему тогда разница, где спать, на полу или на кровати?
– Отвернитесь, – велела она.
Пастор не стал задавать лишних вопросов и уставился в окно. Диса стянула шапку, позволив волосам упасть на плечи и спину, и от души почесала голову. На корабле она больше всего боялась подхватить от моряков вшей. Скинув с себя кофту с плащом и сапоги со штанами, она некоторое время постояла, замерев, наслаждаясь прохладой летнего дня. От ее внимания не укрылось, что спина преподобного сделалась точно каменная. Бывает такое, что человек встанет неподвижно, как если бы его хватил удар – прямо соляной столп, которым обернулась жена Лота. Даже в затылке священника чувствовалось напряжение. Девушка нашла рядом с тазом кусок тряпки. Намочив ее и хорошенько отжав, она обтерла шею и лицо. Прохладные капли заскользили по коже.
– Эй, преподобный! Думается мне, вы ни разу голой женщины не видели. Я права?
– Отчего же, – в голосе Эйрика звучала усмешка. – Несколько лет назад мы с моим другом Магнусом нашли мертвое тело в одной хижине. Бедняжку убил ее полюбовник. До того он много лет заставлял ее избавляться от собственных детей, закапывая тела за домом.
Диса помрачнела. Такие истории она слышала и раньше. То и дело доходили до деревни слухи о том, что какая-то горемычная душа вынесла младенца на пустошь и оставила там помирать. Так поступали, в основном, батрачки, согрешившие с кем-то из других батраков или изнасилованные землевладельцами. Это, впрочем, не спасало несчастных – их топили в омуте Дреккингархуль после того, как вынесли приговор на альтинге.
– Что ж, бабья доля.
Но продолжать разговор ей расхотелось. Наскоро ополоснувшись и промыв голову, Диса набросила на себя свежую рубашку, натянула штаны и выплеснула грязную воду из окна, живо пригнувшись, чтобы никто снаружи ее не заметил.
Преподобный Эйрик действительно уступил ей кровать. Ему было несложно, а Дисе нужно было хорошенько отдохнуть перед завтрашней дорогой. Ехать предстояло далеко и быстро. Эйрик слышал, что девушка не спит, ворочаясь с боку на бок, и уже жалел, что заговорил с ней о Гюнне. Ему хотелось как-то утешить ее, но у самого много лет перед глазами стояли эти младенцы, успевшие сделать за свою жизнь лишь пару вздохов. Бабья доля… Так сказала Диса, и в голосе ее не было горечи, как не могло ее быть у человека, прожившего лишь семнадцать зим на этом свете. Иногда решимость его спутницы сбивала Эйрика с толку. Она казалась ему взрослее и мудрее, и тогда он говорил с ней как с равной.
– Не спите, дитя мое?
Голос в темноте прозвучал как-то глухо, точно он говорил сквозь стену.
– Нет. Все думаю, почему младенцы эти не откопались утбурдами. Я слыхала, что изведенные дети возвращаются потом к своим матерям, чтобы отомстить.
Эйрик вздохнул:
– Думаю, они не хотели ей мстить. Она убивала младенцев не из злодейского умысла и не по своей воле.
– Им что, от этого легче?
В вопросе Дисы не было злобы, только удивление.
– В Стоксейри никогда не водилось злобных драугов, – с некоторым сожалением заметила она. – В Гамла-Храуне, что дальше по побережью на запад, одну семью, я слышала, преследует моури. Вреда вроде от него никакого нет, только, бывало, забежит в бадстову и все миски на полках перевернет. Его и слуги видели. А является он в виде рыжей собаки. Вот мне интересно, откуда этот моури мог взяться. Должно быть, колдун какой-то наслал, да только сил на свирепого драуга не хватило, пришлось сотворить вот такого… Преподобный, а вы сами-то хоть раз создавали из покойника драуга?