– А меня вы снимете? – захныкал он, обращаясь к Эйрику. Пастор обернулся на жену.
– Еще чего! – возмутилась та и, достав из ботинка нож, протянула ему. – Твой дружок один должен голым задом щеголять?
Эйрик никогда не злился, когда у него что-то пытались украсть из нужды или ради шалости. Диса ворчала, что этак муженек все разбазарит, но на самом деле прижимистой не была. Сердобольной жалости, впрочем, в ней тоже не наблюдалось. Диса не квохтала над детьми или увечными, не подавала каждому бедняку, что стучался в их дом, но и не отказывала в миске супа тем, кого эта еда могла спасти.
Сам Эйрик не терпел только воровства из жадности. Это он считал подлостью, заслуживающей наказания. Как-то раз пара рыбаков стащила у них сено. Это обнаружила Диса, выйдя из коровника после утренней дойки и не досчитавшись травы, которую на ночь они собрали в кучу, а днем намеревались снова раскидать на просушку. Возмущенная, она пожаловалась мужу. Эйрик старался не подавать вида, что злится. Покажи он, что сердится, начнет накаляться и Диса – и тогда не будет нужды даже отправлять воров под стражу и отрубать руку, потому что руки у несчастных отсохнут сами собой.
Дисе пастор пообещал, что воры пожалеют о своем поступке. Едва настала пора обеда, как оба рыбака явились с повинной. Оказалось, что их кони, наевшись краденого сена, бросились пить и не могли остановиться. Рыбаки опоздали в Гриндавик, потеряли целый день, а все потому, что пытались провести Эйрика из Вохсоуса. Преподобный им все простил, но предупредил, чтобы больше не заигрывались.
Со стороны казалось, что дело было именно в жадности, с которой рыбаки набросились на чужое добро, но это была только часть правды. Эйрик не любил, когда кто-то испытывал его, бросал ему вызов: «А ну-ка, что ты мне сделаешь?» Такого он с рук не спускал. Это было темное, нехорошее чувство, и Эйрик старался, чтобы о нем никто не узнал. Он очень удивился, когда Диса после этого заметила:
– А ты мстительный, Эйрик из Вохсоуса.
Она сидела с ним на чердаке, расчесывая волосы. Обыкновенно пряди обрамляли ее лицо тугими кольцами и рассыпались по плечам мягкими волнами, но стоило ей пройтись по ним гребнем, как кудри начинали пушиться, словно овечья шерсть на ческах.
– Вовсе нет, – отшутился Эйрик. – Просто лентяй и скряга. Мне же потом еще сено добывать.
Хоть они и жили вместе уже год, Эйрик никак не мог привыкнуть, что Диса узнает его все лучше и лучше. Она, как та самая Мойрхильд, стремилась распробовать каждый кусочек его души.
Вскоре после этого они впервые по-настоящему сильно поссорились. Безмятежная белая ночь баюкала их сон, когда в дверь внезапно постучали. Эйрик проснулся за секунду до того, как раздался стук. Он всегда нутром чувствовал, когда что-нибудь произойдет. Незнакомец стучал так сильно, что, казалось, весь дом сотрясался от ударов. Диса села на сене.
– Не открывай. – Голос у нее был сиплый и низкий со сна.
Но Эйрик уже спускался по тряской деревянной лестнице и отмыкал замок. У порога, опираясь обеими руками о дверной косяк и скрючившись в три погибели, стоял какой-то заросший бородой человек. Сперва Эйрик принял его за глубокого старика, но затем разглядел лицо и понял, что чужак немногим старше его самого, просто кожу его покрывали коросты из грязи, а отросшая борода скрывала половину лица. На запястьях гостя болтались ржавые кандалы, от него исходило чудовищное зловоние.
– Принеси воды, – попросил Эйрик у Дисы, возникшей у него за плечом.
– Я тебе не прислуга.
– Вот, держи. – Это подсуетился Арни.
Эйрик дал несчастному напиться, а затем пригласил внутрь.
– Он не войдет в наш дом. – Диса преградила ему путь. – Ты совсем ума лишился? Это же беглый преступник! А ну как он порешил целую семью!
– Не всю, – прохрипел мужчина и закашлялся. Вода в кружке, что передал Арни, выплеснулась ему на руку. Чтобы смягчить горло, незнакомец сделал несколько больших глотков, позволяя струйкам сбегать из уголков рта и течь по бороде за пазуху.
– Ты бежал с альтинга? – спросил Эйрик.
– Точно так, преподобный. С самого Тингведлира. Меня должны были казнить. Но один человек сказал, что если я доберусь до Эйрика из Вохсоуса, то буду спасен. Я не чувствую ног из-за кандалов.
Пастор помрачнел. Что еще за доброхот раздает такие обещания? Но, кем бы он ни был, дело было сделано. Обреченный на смерть уже стоял на пороге его дома. Если Эйрик захлопнет перед ним дверь, стражники найдут бедолагу, схватят и повесят, и вместе с ним умрет надежда на спасение для каждого. Эйрик выдохнул. Неодобрение жены пекло ему спину, и он чувствовал, что предстоит непростой разговор. Если Диса что-то решила, она не отступится, так что приглашать гостя в дом было бессмысленно.
– Арни, принеси-ка еще воды, – попросил он, а когда мальчишка заковылял прочь, обратился к Дисе, глядя прямо в ее непреклонные и холодные глаза. – Дай, пожалуйста, замок-траву.
Если до того взгляд Дисы напоминал глаза белого медведя, то сейчас этот медведь был готов растерзать Эйрика. Все же она развернулась на пятках и пошла в дом вслед за Арни. Больше она не выходила, а траву передала с братом. С ее помощью Эйрик отомкнул кандалы и забросил их подальше за дом, напомнив себе, что утром надо будет закопать. Смочив в воде тряпицу, он обтер глубокие гноящиеся язвы на ногах и запястьях преступника и его лицо. Оказалось, что это мужчина с благородным, даже утонченным профилем. Он мог бы быть грамотным, ходить в парике и натертых жиром сапогах, но жизнь сложилась иначе… Оставив несчастного на попечение Арни, Эйрик отправился в конюшню и вывел из стойла Керн – самую старую и тощую кобылу.
Достав из кармана веревку и нашептав заклинание, Эйрик взнуздал лошадь. Керн, сонная и растерянная, покорно вышла из стойла. Блейк, конь Эйрика, яростно ударил копытом по стенке, вопрошая хозяина, куда это он собрался без него. Пастор подвел Керн к преступнику. Тот был совсем слаб. Дорога его вымотала, так что от человека с его страстями и слабостями остались лишь оболочка да яростное желание жить.
– Садись верхом, дитя мое, и отправляйся на север, в сторону Лаунганеса. Не понукай кобылу ни словом, ни пяткой, дай ей самой выбирать дорогу. Спать тебе нельзя. Как почувствуешь, что силы на исходе, слезай, но веревку положи рядом с лошадью. Ты все понял?
Бородач кивнул. Глаза его светились надеждой.
Когда он уехал, Эйрик с Арни вернулись в дом. Внутри было темно. Ночь текла, как вода, и казалось, что она никогда не кончится. Мальчик зевнул и забрался на кровать, всем своим видом показывая, что собирается вновь уснуть.
Диса сидела на чердаке в коконе из одеяла и смотрела на безмятежную гладь озера. По лицу ее невозможно было угадать, о чем она думает, но, когда Эйрик попытался ее обнять, она стряхнула его руку.
– А теперь, преподобный Эйрик, ты объяснишь мне, что сейчас произошло.
В глубине души Эйрик рассчитывал, что Диса начнет кричать. Так делают все склочные жены, не так ли? Это было бы понятно и привычно. Матушка частенько ругалась на отца и детей, если была чем-то недовольна. Когда они с Паудлем были маленькими, то прятались от нее в людской или в сарае, давясь от смеха, когда громовой голос звал их по именам. Паудль всегда не выдерживал первым. Он выходил к матушке и получал нагоняй – просто потому, что не мог вытерпеть неопределенности. Отец слушал женину отповедь смиренно, и один только Эйрик прятался и увиливал до последнего, а будучи пойманным, выкидывал какую-нибудь шутку, чтобы матушка, расхохотавшись, забыла его наказать. Он знал, что лучше всего от злости помогает смех.
Но Диса была совсем не похожа на его мать.
– На что ты злишься? – спросил он. – Мне нужно было выпроводить его? Позволить казнить?
– Да.
– Потому что ты считаешь, что этот человек заслуживает смерти?
Диса удивленно скривилась и плотнее завернулась в одеяло.
– Нет. Потому что я тебя об этом попросила.
Эйрик изумленно замолчал. Диса вздохнула.
– Ты больше не сам по себе, преподобный. Придется выбирать, что для тебя важнее: слава или жена.
– При чем тут слава? Тебе, в отличие от этого несчастного, ничто не угрожало. Я протянул руку помощи человеку, который в этом нуждался. Ради такого я и стал пастором.
– Ой, да брось ты! – Диса раздраженно схватила несколько сухих травинок и разломала их между пальцами. – «Я стал пастором», «протянул руку помощи»… Ты помог бродяге, потому что иначе по Исландии пронесся бы слух, что Эйрик из Вохсоуса не такой уж могущественный. Его талантов не хватило, чтобы обдурить судью и ландфугтов! Вот чего ты опасался.
Эйрик молчал и прислушивался к себе. Он-то не задумывался, почему взялся помочь беглецу. Ему казалось, что ситуация не оставляет выбора. Так человек, застигнутый грозой, ищет укрытие, потому что ничего другого не остается. Но в словах Дисы оказалось так много резкой правды, что он почувствовал, как закипает в ответ.
– Тебе совершенно нет дела до того, что он умрет?
– Нет. Люди умирают все время.
– В наших силах сделать так, чтобы это происходило реже. Ты помогаешь женщинам рожать детей и самим при этом уцелеть. В чем разница?
– Я не рискую при этом собой или тобой.
– Говорю же, твоя жизнь не подвергалась опасности.
Диса улыбнулась одними губами.
– Завтра к нам явится стража. Если они заподозрят, что ты помогаешь беглым преступникам, тебя казнят. А я останусь вдовой или погибну, пытаясь вытащить тебя из ловушки, куда ты сам себя загнал.
– Меня не нужно вытаскивать!
Она так резко развернулась, что на мгновение Эйрику показалось: жена сейчас его ударит. Вместо этого она произнесла:
– «И будут двое одна плоть»… Помнишь?
В этот раз, когда он придвинулся и обнял ее, Диса не отстранилась, хотя в руках его была напряженной и неподатливой, твердой как скала. Все же у него не возникло ни малейшего сомнения, что, окажись он в беде, Диса не станет сидеть сложа руки. Он потерся щекой о ее волосы, и она чуть обмякла.