– Как ты? – улучив момент, спросила она у Рагнхильд.
Та смутилась своего порыва и теперь стояла от пасторши в нескольких шагах, сцепив перед собой руки.
– Твоими молитвами, – улыбнулась девушка.
Платье на ней было чистое, а волосы аккуратно заплетены. Только ногти обгрызены под корень, так что на розовых кончиках кое-где запеклась тонкая кровавая корочка.
– Мой брат ласков с тобой?
– Он не груб, – ответила Рагнхильд, а потом шепотом добавила: – Я знаю, что это все сделали ты и преподобный Эйрик. Каждый день я благодарю Бога за то, что вы у меня есть.
– Но ты так и не затяжелела. – Фраза получилась резкой, хотя Диса этого не хотела.
Рагнхильд, опешившая от такой прямоты, колебалась, выбирая между правдой и отговорками: мол, на все воля Божья… В конце концов, она, вероятно, решила, что Диса – единственная, с кем можно поделиться:
– Бьёрн редко ложится со мной. Говорит, что я пустоцвет. Наверное, он прав. Твой брат хороший человек, раз не прогоняет меня и не разводится, Диса. Даже бывает нежен со мной, так что я не могу желать большего.
– Всегда нужно желать большего. – Дисе показалось подозрительным такое благорасположение Бьёрна. Хотя мелкие бесы помешали ему колотить Рагнхильд, ничто не могло лишить его презрения и холодности, которые ранили жену больнее, чем тумаки.
Но вскоре она выяснила, в чем причина.
Стейннун показалась лишь после того, как процессия вернулась с кладбища. Она помогала Рагнхильд разлить аквавит и принести с кухни еду, разложенную по мискам. Живот батрачки был так огромен, что ходила она медленно-медленно и каждые несколько шагов останавливалась отдышаться. Свою ношу она несла без гордыни, но с радостной покорностью. Поглаживая горообразное пузо, Стейннун словно уговаривала его сделаться легче. Башмаки ее были совершенно растоптаны.
Глядя на нее, Бьёрн светился от гордости. Его отцовство не вызывало ни малейших сомнений, а Стейннун была живым доказательством того, что вина за бездетность лежит на Рагнхильд. Когда служанка скрылась за занавеской, Диса сжала руку мужа. Не глядя на нее, он молча кивнул. Пасторша встала со своего места и пошла на кухню, но у занавески оглянулась, чтобы увидеть рядом с Эйриком саму себя. Этот морок дался ему без всякого труда. «Какая-то лохматая», – подумала она, отметив, что ее собственное платье чуть округлилось в области живота.
Бьёрн вряд ли обрадуется, если Диса заговорит с его батрачкой, и неизвестно, как отнесется к этому Рагнхильд, так что нужно было сделать все тайно. Повитухе не понравилась внешность беременной: чересчур большой живот, вздувшиеся, не помещающиеся в башмаки ноги, красное потное лицо…
На кухне, кроме Стейннун, толкалась еще одна батрачка – совсем молодая девчонка. На вошедшую сестру хозяина она зыркнула недовольно. Еду почти всю разнесли, так что служанки устроились пообедать с мисками скира. Судя по тому, что сидели они в разных углах кухни, дружбы между ними не было, и говорить друг с другом им не хотелось. Наверняка девушки с хутора теперь смотрели на Стейннун по-другому: те, что поумнее, – с сожалением, а недалекие – с завистью. Хотя чему уж тут завидовать…
– Эй, Стейннун, пойдем-ка на воздух.
Девушка вздрогнула от неожиданности. Появление Дисы смутило и напугало ее, но спорить она не решилась: то ли потому, что гостью с Бьёрном связывали кровные узы, то ли из-за слухов, которые кружили вокруг их с Эйриком пары.
Снаружи Стейннун вздохнула полной грудью. Мягкий весенний воздух облегчил ее страдания, да и самой Дисе не нравилась сумеречная духота бадстовы. Ее перестало тошнить лишь пару дней назад, и она все никак не могла поверить своему счастью. Стейннун стянула с головы платок и обтерла им потное лицо. Платок был пестрый – явно чей-то подарок. Свой громадный живот она придерживала обеими руками, загораживая его от всего мира.
– Бьёрн говорит, великан родится. – Она сама не знала, каким тоном нужно такое произносить: с гордостью или со стыдом. Вины Стейннун в том, что произошло, не было никакой, да только остальной прислуге это не втолкуешь.
– А Рагнхильд что говорит? – полюбопытствовала Диса, подталкивая батрачку к лавке у стены. – Ну-ка, присядь сюда.
Стейннун рукой нащупала сзади доску и тяжело опустилась на нее, вытянув ноги. Загорелые, изъеденные мошкой щиколотки вздулись. Диса присела перед служанкой на корточки и деловито ощупала живот.
– Чтобы от работы не отлынивала, – тихо ответила Стейннун, отворачиваясь. – А я и не отлыниваю! Делаю столько же, даже больше! Я же не больная какая-то. Моя матушка вон троих родила и не заметила, чем я хуже?
Можно было только представить, как тяжело Рагнхильд приняла беременность подруги. Диса не упрекала невестку: та старалась быть Бьёрну хорошей женой, но больше подошла бы человеку ученому и заботливому, – такому, как Эйрик, – который принял бы ее бесплодие со смирением. Но их семье давно не везло. Это началось задолго до того, как Гисли и Маркус сгинули в море, и даже еще до того, как Хельга связалась с рыбаком и родила от него детей. Должно быть, чтобы выяснить, когда именно все сломалось, нужно было заглянуть глубоко в прошлое и покопаться в жизни предков – первых выходцев из Норвегии, высадившихся на берегах Исландии.
Иногда Диса утешала себя тем, что, выйдя замуж за Эйрика, разорвала проклятие и получила в руки нити, из которых сумеет соткать себе новую жизнь. Она смотрела на здоровых и крепких детей Сольвейг, на ее простое счастье матери и хозяйки зажиточного хутора и думала, что у нее тоже могло бы получиться…
– Сейчас еще ничего, – доверительно шепнула Стейннун, позволяя Дисе изучать свой живот. – На Пасху было совсем тяжко, я думала, задохнусь. А теперича хоть дышать могу свободно.
– Это потому, что живот опустился. Значит, рожать скоро.
– Мне порой кажется, что вот-вот. Сплю совсем худо – еще бы, такого барашка таскать! А наутро вроде ничего. Расхожусь и думаю: нет, подождет еще мальчуган.
Диса нахмурилась:
– Это Бьёрн тебе внушил, что ты пацана ждешь?
– Все бабы в один голос твердят! – Было видно, что сомнения повитухи напугали Стейннун. – Даже старая Тоура, упокой Господь ее душу, обещала мне, что ношу крепыша.
Не стоило Тоуре обнадеживать девчонку, подумала Диса, прижимая ухо к животу. Под конец жизни ее наставница сделалась глухой и слепой, и верили ей скорее по привычке. Тоура привела на свет много детей, но нельзя, одной ногой стоя в могиле, по-прежнему нащупывать в другой женщине новую жизнь. Вот и сейчас Тоура ошиблась, и эта ошибка могла дорого стоить батрачке.
– Бьёрн, поди, ждет не дождется?
Брату внебрачный ребенок грозил штрафом. Впрочем, для зажиточных бондов это ничего не значило, если только не повторялось из года в год. Одного бастарда приживали многие, но вот за троих можно было и на виселицу попасть. Вряд ли Бьёрн откровенничал на эти темы со служанкой, но Дисе хотелось выяснить, что он ей наобещал.
– Говорит, если рожу сына, даст мне приданое и замуж выдаст! Буду жить как у Христа за пазухой. – Глаза Стейннун возбужденно горели. Еще бы! Кто из девушек не надеется отыскать себе мужа? Но в брак могли вступать лишь те, у кого что-то было за душой, а работницы трудились за еду да одежду. Да и как прокормить дитя? Это ж за год все равно что корову купить! Даже самые здоровые батраки такого себе не позволяли. Разве что Бьёрн собирался взять младенца полностью на содержание, если тот ему понравится.
– У тебя будет двое детей, Стейннун, а не один. Потому и живот такой громадный.
Девушка открыла рот от удивления:
– Не бывает такого!
– Редко, но бывает. У нашей с Бьёрном матушки была сестра, которая с ней одну утробу делила.
– А где она теперь?
Диса никогда не принимала близнецов, но от Тоуры слыхала, что обычно один из младенцев рождается совсем хилый, потому что другой из него соки пьет. Хельга подтверждала: ее новорожденная сестра не прожила и трех дней.
– Может, почудилось? – с надеждой спросила Стейннун.
Повитуха и рада была бы ее утешить. Но если это не двойня, значит, у ребеночка пара голов на двух шеях, да пара сердец, не иначе. Вряд ли это обрадовало бы батрачку.
– А вдруг ты принесешь Бьёрну не одного, а двух сыновей? Не думала об этом?
Диса стянула с ног работницы башмаки. Как она и ожидала, щиколотки и пальцы вспухли, словно их накачали воздухом. Из-за тесной обуви ступню покрывали влажные мозоли.
– Ноги все время вздуты? – уточнила повитуха, поднимаясь и ощупывая шею и руки батрачки. Эти вроде не так отекли, и то слава богу.
– Под вечер только.
– Хорошо. Тогда задирай их повыше, когда ложишься спать, и в холодной воде бултыхай – легче будет. Я навещу тебя через неделю, проверю, как ты.
Не похоже было, чтобы Стейннун это обрадовало. Видимо, она решила, что Диса своими чарами сотворила ей двоих детей, и черт знает, чего теперь ждать. Повитуха не расстроилась. Ее дело – предложить помощь, а уж если женщина от нее отказывается, пускай пожинает плоды.
По возвращении домой ее снова настигла тошнота: не такая, которая внутренности наизнанку выворачивает, а та, что зудит и зудит, как укусы мошки.
– Если у меня не получится родить, – обратилась она к Эйрику, – и я узнаю, что ты заделал ребенка батрачке, я тебе хрен отрежу.
– У нас нет батрачек, – беззаботно пожал плечами пастор.
Стоксейри
Неделю ждать не пришлось. Уже через три дня к дому Эйрика прибежала та самая батрачка, с которой Диса столкнулась на кухне, и сообщила, что Стейннун вот-вот родит. Добиралась девушка до Вохсоуса пешком, а ботинки связала между собой веревкой из конского волоса и перекинула через плечо, чтобы не стоптать. Ее разбитые ноги были черны от грязи.
Чертыхаясь, повитуха сгребла в сумку все самое необходимое, а Эйрик напоил гостью водой и велел Арни приготовить ей постель. Девушка пыталась сопротивляться, но пастор настоял. «Когда отдохнете, Арни оседлает вам коня, и тот довезет вас до дома», – успокаивал он. Мало кого этот голос не сумел бы убедить.