Они удивленно разглядывали меня.
– Ты… в стене, – неуверенно произнес княжич, не веря самому себе.
Я открыла рот, чтобы ответить, но возразить было нечего. Перевернувшись на живот, я отползла в коридор и на доброе расстояние от двери.
Так я выяснила, что стены для меня больше не могли быть защитой.
8. Проклятый Овтай
Торей остановил меня перед входом в его покои и велел остаться в коридоре, мол, я раздражала его куда больше обычного. Даже не извинился за свое поведение, еще и на Кисея рявкнул.
Нить, тянувшаяся к двери и скрывавшаяся за ней, дергалась в стороны. Торей не ложился спать, он блуждал по комнате, и до меня то и дело долетали тихие стоны и ругательства на валгомском.
Один раз мимо меня прошли две служанки. Они напугались, явно не ожидая встретить в коридоре духа. На вид моего возраста, обе темноволосые и высокие. На них тоже были темные одежды: серые платья и передники цвета сухой земли. Валгомцев я видела редко, посему еще долго глядела им вслед, изучая различия между нами. При жизни у меня были светлые волосы и голубые глаза, белоснежная кожа, веснушки и румянец. У валгомцев же кожа была смуглее, никакого румянца, а глаза я встречала только темные. И все рослые как на подбор, им бы в поле с такими ручищами!
Вскоре шум в покоях Торея стих.
Я растянулась на полу и закрыла глаза. Точно ведь как собака у него.
Хоть это и было невозможно, мне казалось, что я задремала. Перед глазами заплясали огоньки, и, приглядевшись, я поняла – это горела лучина в окне моего дома. Мама освещала мне путь домой с гуляний, последних перед тем, как покроет мне голову свадебным платком. И я бежала на свет, хотела побыть в родительском доме хоть еще чуток, положить голову матери на колени и почувствовать, как ее пальцы расплетают мою косу, услышать, как она тихо напевает под нос.
За дверью раздался глухой удар.
Я открыла глаза и прислушалась. Поначалу снова было тихо, но вскоре зазвучали болезненные стоны. Он умирал или что там с ним происходило?
Ответом был приглушенный вскрик.
Я поднялась и хотела ввалиться сквозь дверь в комнату, но замерла. А что, если он умирал? Если он не выпьет отвар, то будет мучиться? Эти муки могут убить его и подарить мне свободу.
Я могу обрести свободу.
Жалобный стон не заставил меня сделать шаг вперед. Наоборот, мысль о скорой смерти моего мучителя усадила на место. Какое мне было дело до его бед? Пусть помрет или хотя бы пострадает за все зло, что причинил мне. Пусть помрет, и в Овтае начнется смута. Пусть помрет, и земли валгомцев раздерут, как волки – мертвую тушу косули. До моего народа никому не будет дела, если в Великих лесах начнется битва за власть.
Нить натянулась и затряслась – Торей кашлял.
Я скрестила руки на груди и закрыла глаза, пытаясь представить, как ему было плохо, но стоило мне остаться со своими мыслями, тело заломило. Заклинание. Оно передавало духу-хранителю боль своего хозяина, давало понять, что тому нужна помощь. Как же ему было плохо. Во рту ощущался привкус крови.
Как странно заклинание связывало на этот раз – я чувствовала боль Торея, но могла отстраниться от нее, как будто переставала думать о ней, и она исчезала. Но ему было смертельно больно.
– Милостивая Светава, – проворчала я, рывком поднимаясь с пола.
Должно быть, я до конца своего мирского пути буду оправдываться, что просто захотела избавить себя от этого зуда, потому и вошла к нему. В это мне поверить было легче, чем в то, что в душе зародилось сочувствие к врагу.
В покоях царил полумрак. Тьму разгоняли лишь тусклый свет камина да луна за окном. Кругом были разбросаны вещи, перевернуты сундуки, а на полу – что-то разлито. Торей сидел у кровати, сжимая медвежьи шкуры и уткнувшись в них лицом.
Живой. Пока.
Он часто дышал, а пальцы так крепко вцепились в мех, что костяшки побелели.
Я ощущала давящую боль у лба. Она походила на ту, что мучила меня, когда я впервые попробовала яблочный сидр и наутро пожалела, что Кшай не прибрал меня к себе. Голова гудела, меня тошнило, а мир казался слишком ярким и шумным. Мать переживала, что я понесла, но отец без сомнения увидел похмелье и отправил в баню выпаривать остатки веселой ночи.
– Ты пьян?
Мой вопрос прозвучал для него неожиданно: Торей дернулся, тихо выругался и чуть повернул голову в мою сторону.
– Пшла вон, – прохрипел он после того, как смерил презрительным взглядом.
– Пошла бы, да ты связал нас. Забыл, что я чувствую тебя? Выпей отвар и не мучай ни меня, ни себя.
Он истошно вздохнул и спрятал лицо в шкурах.
– Выпей отвар.
– Да закончился он!
От его вопля боль перекатилась ко лбу, и я поморщилась.
Торей смотрел на меня, и в темных глазах была мука. Он казался мне зверем, которого пытали, избивали и морили голодом, но вот пытки остановились, только зверь уже не видел смысла в существовании.
– Я попробую докричаться до кого-нибудь. Попрошу принести отвар.
Я повернулась к выходу, когда услышала тихое:
– Прости за мои слова на уроке.
Это прозвучало так тихо, что я засомневалась, не померещилось ли. Эти стены когда-нибудь слышали такие речи?
– Я всего лишь попрошу принести отвар, а не излечу тебя.
– Он все равно не помогает, – тихо протянул он.
Усталый выдох, и Торей попытался сесть прямо. Я почувствовала тошноту от его движений, потому сама опустилась на пол.
– Что с тобой происходит?
Торей оперся локтем о край кровати, притянул к себе ногу, подперев коленом подбородок.
– Думал, хранитель и от этого меня защитит. Но на божественные проклятия твоя сила не распространяется.
Я выпрямилась.
– Божеств… тебя прокляли боги?
– Богиня, – кисло уточнил он. Его руки были вытянуты вдоль тела ладонями вверх. Ожоги с них уже сошли. Ни единого напоминания о том, что я пыталась его задушить. – И не меня, а мой род.
– За то, что нарушили клятву и напали на нас?
Как бы ни было сейчас плохо Торею, он нашел в себе силы, чтобы испепелить меня взглядом.
– Мы не нападали, сколько говорить! – рявкнул он и тут же застонал.
У меня зазвенело в голове.
Торей скорчился от боли. Тело под одеждой зашевелилось, как муравьи на проселочной дороге. Не напрягалось – шевелилось.
– Раней, мой предок, – подал голос Торей чуть погодя. – Он однажды блуждал по нашему лесу.
– Предка звали как князя-духа? Забавно.
– Предок и был князем-духом. Ой, только не вопи! – Он тут же вытянул вперед ладонь, заткнув меня.
Я поджала губы, но все равно воодушевленно охнула.
Торей невольно улыбнулся. Он улегся на бок, лицом ко мне. Даже тусклого света хватало, чтобы видеть, как он измучен.
– Он долго блуждал по лесу, но все тропы сплетались воедино и водили его меж деревьев. Чтобы найти ее, нужно потеряться в лесу.
– Кого – ее? – Любопытство в собственном голосе меня удивило, но я всегда была падкая на сказания.
– Помолчи и узнаешь, – мягко бросил Торей, как родитель – ребенку. Он закрыл глаза, будто не хотел тратить силы. – Это случилось еще во времена, когда Давигором правили два брата, Восточный и Западный цари. Вернее, когда Западный готовился свергнуть Восточного.
– Та самая Братская война, – выдохнула я.
Во время нее и зародилась вражда между валгомцами, живущими на западных землях, и шиньянцами, населявшими восточные края.
– Раней искал в лесу Вераву, хотел заключить с ней союз по велению Западного царя, чтобы она защитила лесные границы Давигора, пока царь будет отвоевывать земли. – Торей коротко вздохнул, давая себе передышку, и продолжил: – Верава нашла его первой: сидела на пеньке и хихикала. Предложил он ей уговор: она – защиту, а царь – запрет на охоту в ее владениях. Но лесная богиня была хитрее. Она сказала: слово того, кто хочет пойти войной на брата, не может иметь веса, – и предложила иное. Она на века сбережет границы царства, и ни один враг не войдет на давигорские земли со стороны ее лесов, но взамен царь и его потомки будут обращаться медведями и защищать ее земли.
Я покосилась на шкуры медведей. Торей перехватил мой взгляд и сдавленно засмеялся.
– Это не царевы шкуры, хотя и с тех времен. До уговора медведи не были в Великих лесах священными. Но с тех пор стали, иначе можно было убить человека в образе медведя.
Так о проклятом князе в Лесах не врали!
– Именно поэтому столица Великих лесов называется Овтай? Это же «медведь» по-вашему?
Он кивнул.
– Постой, постой. – Я замахала руками перед собой. Смысл его слов понемногу доходил до меня. – Так ты что, ты…
– Позволь мне закончить. Раней любил царя и не мог обречь его на такие муки. Посему обрек себя. Верава не знала, что царь ему не родственник. А может, знала, что вскоре Раней займет трон, кто этих богов разберет. Но с тех пор Раней обращался медведем, как только луна на небе начинала убывать. Перед этим у него ломило тело, и гнев бурлил в жилах, и ненависть ко всему живому крепла.
В покоях ненадолго поселилась тишина.
Торей перевернулся на спину и сдавленно выдохнул. Тело под одеждой снова напряглось.
Я притянула колени к груди. Смотреть на это было так же неприятно, как и ощущать.
Его глаза снова были закрыты, казалось, он уснул, но тело задрожало от боли, и Торей сжался.
– Выходит, ты такой злой, противный, грубый, потому что тебе больно?
– Нет, я всегда такой, – с усмешкой отмахнулся он. – Но перед перевоплощением все худшее во мне усиливается.
– И все же ты извинился.
– Правда? – Торей приоткрыл один глаз и взглянул на меня с притворным удивлением. – Не помню такого.
Я едва сдержала улыбку.
Для его ненависти ко всему живому была причина. Надо же.
– Кисей знает?
– Да все знают. Поначалу проклятие пытались хранить в тайне, но за столько зим оно все же вышло за пределы замка.
– Отец и брат тоже медведи?
– О нет, Верава милостива, – ядовито протянул Торей. – Проклят в роду может быть только один, последний потомок. Раней узнал об этом, когда у него родилась дочь. Проклятие перешло на нее, едва ей стукнуло пять зим, и Раней счастливо дожил свой срок. А потом она родила сына, и проклятие перекочевало на него спустя пять зим. Мой же отец был хитер: рано женился, и вскоре родился Тонар. Но Великим лесам нужен здоровый князь, не измученный проклятием, и через три зимы на свет появился я.