– Быть не может, у меня нет беды с головой.
– Я бы поспорила.
Я распахнула глаза. Сама от себя не ожидала таких слов. Сейчас он разозлится…
Торей смотрел на меня, будто вот-вот ударит, но в следующий миг он опустил голову и тихо рассмеялся.
– Все же ты напоминаешь мне Кисея. Ладно, – он взъерошил волосы и осмотрелся, – много в дорогу не возьмем. Осталось дождаться темноты. И мешок с травами взять, от коня смердит, сколько бы его ни намывали! – На его губах играла шальная улыбка. – Ох и разозлится же отец, когда узнает о побеге.
С этими словами он шагнул к столу.
За дни до погребения на мою деревню никто не нападал, и это успокаивало. Это давало надежду, что те валгомцы случайно оказались в лесу, пусть по самой глупой причине, пусть нарушив несколько законов, но не напали… Но кто нападает на их земли? Торея ведь не просто так не выпускали из замка. Его оберегали как единственного наследника Овтая.
«Проклят в роду может быть только один, последний представитель», – вспомнились мне его слова в ночи.
Уж не боялся ли князь смерти сына потому, что тогда проклятие вернется к нему?
До наступления темноты мы просидели в покоях. Торею становилось хуже. Порой он не мог притупить нашу связь, и я каждым клочком кожи прочувствовала его боль. Это было похоже на ощущение, когда ты запинаешься и падаешь на землю со всего маху, от удара не можешь вздохнуть и чувствуешь только звенящую боль во всем теле. А еще это похоже на то, как если бы по тебе проехала груженная зерном телега и переломала кости или если бы ты упал с коня на полном ходу. Хотя нет, все это и близко не похоже на то, что выносил Торей: его кости ломались и как будто желали вырваться из его тела на белый свет.
Я была уверена, что Кисей перед дорогой заглянет к Торею. Уж кому, как не ему, знать, что его друг, откровенно говоря, безумен и может что-нибудь сотворить? Но воевода не появился.
Когда на небе начали загораться звезды, а огни в окнах замка понемногу угасали, мы спустились на задний двор в конюшню. Лошади встретили нас ржанием. Казалось, на этом наш побег и завершится, но никто нам не помешал: замок попросту опустел. Все люди, которых я встречала здесь, не считая слуг, были дружинниками. Стало быть, они уже мчали в сторону своих военных лагерей. По пути мы встретили нескольких, но нам удалось их обойти.
Он велел мне ждать у входа, а сам скрылся за дверью конюшни.
И когда впервые со дня смерти меня окружила тишина, я узнала шум большой реки. Шелестящий звук, который я не слышала раньше, но точно была уверена: так звучали покои богини Видавы.
Я обернулась. Прямо перед замком раскинулась бескрайняя вода, завораживающая в лунном свете. Вдали кричали птицы. Дорога была усыпана огоньками – цветами, которые днем спали, но по ночам напоминали угольки костра. Их лепестки и стебли могли обжечь, потому они росли даже зимой. На Равнинах они редко встречались, и я даже позабыла об их существовании.
– Ты ведь никогда не видела море, – донесся тихий голос Торея.
Он вывел во двор огромного черного коня под уздцы. Черная грива, густая и блестящая, не была сострижена, как у шиньянских коней, хвост не был стянут нитями. Если бы не седло, конь казался бы неприрученным зверем.
– М… море? – повторила я.
Он кивнул.
– Эта большая вода называется так. Море. В нем обитает Видава, а еще добывают рыбу, но только не по праздникам. Богиня обидится. – Княжич хлопнул коня по боку и улыбнулся. – Это Тьма. Он быстрый.
Торей ухватился за гриву и взобрался на него, и тут меня осенило.
– А-а-а… так. Кажется, мы никуда не поскачем.
– Почему?
– Я не могу касаться окружающего мира, помнишь? Я поэтому сижу на полу. – Я развела руками. – Уж извини, но я не побегу за конем.
Торей посмотрел так, будто не верил в мои слова, а затем хмыкнул.
– А нить?
– А что с ней?
– Мы ведь коснулись друг друга через нее. Если я буду ее держать, ты и на коне удержишься.
Мне слабо представлялось, как мы сможем это сделать, но выбора не было.
Торей ухватил нить и подал мне руку. Стоило мне к нему прикоснуться, как свечение вновь окутало нас, согревая. Он усадил меня перед собой, попутно пропустив нить меж ног.
Я была готова к тому, что провалюсь сквозь коня, но осталась в седле.
– Видишь, нитью можно не только душить, – неумело пошутил княжич мне на ухо. – Надеюсь, свечение и в самом деле видим лишь мы с тобой.
Он ударил Тьму пятками, и мы поскакали прочь. Пытаться проскочить через главные ворота не было никакого смысла, поэтому Торей обогнул конюшню и спустился к воде.
Конь пронес нас мимо цветов, и от его движений они затрепетали. С лепестков срывалась пыльца, похожая на искры.
Вблизи море завораживало еще больше, и я смотрела на него, пока Тьма скакал вдоль берега. Вода с шумом билась о край земли и отталкивалась от нее.
Вот бы коснуться.
Столкнуться с дружинниками нам все же пришлось. От замка к основной дороге вел мост через ров, и они преграждали к нему путь.
– Стой, княжич! – выкрикнул один из четверых.
Но Торей не сбавил скорости, а только подстегнул Тьму поводьями. На миг я решила, что конь затопчет дружинников.
– Давайте же, – шептал мне в затылок Торей. – Уходите.
Но мужчины оставались на месте.
Торей торопил коня.
Ты что удумал?!
Дружинники поняли, что останавливаться княжич не собирался, поэтому все же сдались и отпрыгнули в стороны.
Я услышала, как Торей облегченно вздохнул.
Конь мчался по пыльной дороге, набирая скорость. Наверное, Тьма тоже был рад внезапной свободе и хотел ощутить ее всем телом.
Мы скакали прямо до самого города, но, когда впереди замелькали огни, свернули к лесу. Торей не хотел, чтобы его узнали, не хотел баламутить народ своим появлением.
Но далеко уехать нам не удалось.
Резкая боль пронзила меня в груди. Ощутить биение моего сердца мне не было дано, но я почувствовала, как бьется сердце Торея – Тьма и то скакал медленнее.
Княжич остановил коня и потянул поводья, поворачивая в сторону леса.
– Что? – зачем-то спросила я. Мне было ясно, что Торей вот-вот превратится в медведя, и поэтому его сердце так колотилось.
Он свалился с седла на еще нерастаявший снег, его пальцы утонули в нем.
Я спрыгнула следом, но подойти не решалась. А еще чувства, эти проклятые чувства в груди рвали меня на части. Глядя на то, как Торея скрутила боль, как она выжала из него крик, я испытывала к нему только сочувствие.
Он на четвереньках пополз к ели и вжался в нее всем телом.
Конь беспокойно бил копытом и фыркал, но не убегал.
Торей снова закричал, и теперь его тело выгнулось: спина ушла вверх, а руки в локтях вывернулись в другую сторону.
Я зажала уши ладонями и отвернулась.
Он все еще не подпускал боль ко мне. За свою жизнь он был настолько измучен проклятием, что не хотел передавать боль даже врагу. Но разве это честно – обрекать семью на муки из-за желания угодить кому-то? Почему Раней не подумал о своих детях, принимая условия Веравы? Натворил дел и помер, а его потомкам – мучайся с этой болью до конца дней.
«Это не та боль, которой я боюсь».
Об этой ли боли он говорил? Этого ли он боялся?
Торей растянулся на снегу и перекатывался с бока на бок, мычал и сжимал одежду.
Я рухнула перед ним, но он прокатился сквозь меня и уткнулся лицом в снег. Я обогнула его и протянула ладони.
– Я ведь могу забрать часть боли.
Что с тобой, Ава? Он твой враг!
Мой голос заставил его приподнять голову. Глаза Торея были налиты кровью, губы искусаны. Лицо исказилось от муки, лоб был наморщен, и казалось, он тратил последние силы, чтобы продолжать дышать.
Он покачал головой и пополз вперед, к очередному дереву. Снег хрустел от его движений. Торей схватился за ствол, и послышался треск – кора сошла с дерева, оставшись куском в ладонях княжича. Он же уперся лбом в ствол и пыхтел.
Я вздохнула. Вот ведь упрямец!
– Позволь помочь.
– Нет, – сдавленно бросил он и снова выгнулся от боли, упав на спину.
Я подползла к нему с другой стороны.
Если ты умрешь, Кисей пошлет дружинников напасть на Радогу!
– Торей, посмотри на меня! – Я ухватила нить и приложила ладони к его лицу. Наши взгляды встретились. – Не нужно одному нести боль, если есть те, кто готов ее разделить с тобой.
Почему я готова? Только из-за моей деревни? Ведь так?
Я снова протянула ладони.
– Позволь помочь тебе.
Он смотрел на меня с мольбой в глазах, надеялся, я уверена, что отступлю. Его рвение оградить меня от мучений притупляло ненависть к нему. И дело было уже не в наказе уничтожить Радогу – мне хотелось ему помочь.
Торей закусил губы, а я кивнула и улыбнулась ему, давая понять, что готова.
Его ладони дрожали от слабости, когда он поднес их к моим.
Тело сковала такая боль, будто мне дали ногой под дых. Я упала рядом с Тореем и скорчилась. Дышать было невозможно, а тело раздирал зуд. Пальцы ухватили ткань платья, желая содрать его с тела вместе с кожей.
– Ава.
Я перевернулась на живот и закричала: кости во всем теле словно разбивали камнями. Чувства пронзали меня, и хотелось вырвать из груди душу, сердце, да что угодно, лишь бы они отступили.
Жалость.
Сочувствие.
Вина.
Благодарность.
Одиночество.
Сдавленный стон Торея звучал где-то вдали. Голова раскалывалась, и я не могла рассмотреть мир. Боль стискивала лоб, отдавала в зубы и глаза. Перевернувшись на бок, я почувствовала, что по щекам катятся слезы. Меня будто снова резали ножом, на этот раз искусно пронизывая всю плоть.
И внезапно боль прекратилась, оставив после себя слабость.
Я даже не сразу поняла, что снова ничего не чувствовала, – настолько тело пропиталось неприятными ощущениями.
– Торей, – прохрипела я, но ответа не последовало.
Я уперлась рукой в снег и оттолкнулась от земли, подняла голову и охнула. Передо мной стоял медведь. Огромные лапы топтали снег. Он возвышался надо мной, смотрел, будто раздумывая, стоит ли попробовать кусочек меня. Его шкура была бурой, почти черной, и только глаза были знакомые. Я уже видела в них презрение, ненависть, злобу. Но теперь в них читалась благодарность.