Тьма недовольно затоптался на месте, и Торей пару раз мягко похлопал его по шее.
– Коновка? – Он перевел взгляд на Кисея, но тот не ответил.
Воевода спрыгнул с коня, и с земли от его движения поднялся пепел.
Торей не сводил взгляда с развалин, пока спешивался и помогал мне.
– Это что, это… было деревней? – выдавила я, и он кивнул.
– Я не понимаю. – Кисей остановился у пожарища. – Мои дозорные недавно вернулись с обхода и ничего не видели. – Он повернулся к Торею. Глаза заблестели. – Ни дыма, ни огня, ничего.
Вокруг даже птиц не было слышно. Казалось, здесь умерло все.
– Туман, – осторожно произнес Торей. – Они могли принять дым за него. Лагерь далеко отсюда, и здесь низина, за пригорком пламени не видно…
– Но крики… – Кисей дернул рукой в сторону печей. – Люди… наверняка кричали.
Я стояла у грязно-черной стены, что когда-то была частью избы. Ее поверхность растрескалась, и ветер сдувал с нее пепел.
Сделать шаг вперед мне не хватало сил.
Кисей подошел к уцелевшей печи и провел по ней ладонью. Казалось, ему нужны были доказательства, что все не сон, а явь. Ужасающая, разрывающая душу явь. Она осталась на его ладони серой отметиной.
Я чувствовала, как дрожал Торей, но с виду он казался спокойным. Он сжал плечо Кисея:
– Оглянись. Нас привели сюда, хотели, чтобы мы увидели это. – Он говорил мягко, но с напором, стараясь утешить каждым словом. – Здесь явно использовали колдовство, иное пламя не спалило бы деревню так быстро – ее должны были бы поджечь еще засветло. Мы не смогли бы остановить огонь, ты не хуже меня это знаешь.
– И что, мне должно стать легче от этого? – вдруг рявкнул Кисей и скинул с себя руку друга. Под глазами были мокрые следы.
Торей смолчал, опустив взгляд.
Кисей провел чистой ладонью по лицу, отвернулся от нас и отошел в сторону.
Что-то пронеслось рядом, и я обернулась. Передо мной стояли люди: старики, женщины, дети, такие же прозрачные телом, как и я. Их губы не шевелились, но я слышала:
«Помогите»
«Что случилось?»
«Я умер?»
Они казались куклами: безмолвными, с холодными, потухшими взглядами. Только их голоса, пропитанные отчаяньем и страхом, звенели в моей голове, все громче и громче.
– Торей, – тихо выдохнула я, но он услышал.
Я не отводила взгляд от людей, а они смотрели на меня.
– Ты видишь их?
– Кого? – не понял он, подойдя ближе.
– Души. Их так много, вот здесь, и здесь, не видишь?
Его глаза перебегали с одного места на другое, а я указывала снова и снова, но он так никого и не увидел. А души стояли будто в забытьи, и мне оставалось только слушать их мольбы помочь, спасти, остановить…
– Я никого не вижу, Ава.
Пламя разожгли не мятежники. Я видела всадников, и Тифей был среди них. Может быть, в Лесах и есть жители, которые готовят восстание, но нас сюда привели шиньянцы. Шиньянцы. Убили. Этих. Людей.
Я опустилась на землю перед душами. Слезы застилали глаза.
Простите. Простите!
Они молчали в ответ, окружали меня, становились рядом, разглядывали себе подобную, но почему-то заметную для людей. Я была виновата в их смерти. Не напрямую, но тоже причастна, ведь я часть народа, что причинил им страдания.
Простите, я не хотела…
Мои руки утопали в пепле, и, хотя я не могла его касаться, мысль, что под ладонями лежали остатки человеческих тел, леденила все нутро. Но я не могла перестать смотреть на это. Деревня была мертвой по вине моего народа.
Я не хотела стать чудовищем!
Торей присел рядом, и души перевели взгляд на него. Они его узнали.
«Это княжич Торей»
«Точно он!»
«Почему нас убили?»
«Почему вы нас не защитили, княжич?»
Его ладонь легла поверх моей, и слабое свечение окрасило пепел.
– Надо зажечь поминальный костер. – Я посмотрела на него. – Пожалуйста. Они должны упокоиться. Надо зажечь костер. – Слезы снова покатились из глаз, и я спрятала лицо в ладонях.
– Эй, – донесся до меня его мягкий голос. – Мы сделаем. Сделаем.
Вскоре посреди мертвой деревни загорелся костер. Его сложили из оставшихся бревен и сена, розжигом послужили дотлевающие угли. Когда пламя устремилось в утреннее небо, Торей и Кисей бросили в него еловые ветви – знак валгомских земель. Дерево потрескивало в пламени, и с каждой искрой души по другую сторону костра исчезали – одна за другой.
Немало времени прошло, прежде чем мы отправились в лагерь. Кисей велел смотреть во все стороны, особенно когда мы поехали вдоль леса. Дружинников все еще не было.
– Торей, – позвала я.
– Да?
Пока они сооружали костер, пока разжигали огонь, пока души отправлялись в Тоначи, я собиралась с силами, чтобы рассказать ему правду: шиньянцы напали на лагерь. Шиньянцы сожгли деревню. Возможно, шиньянцы убили его брата. Я видела своего жениха, который ни шагу не ступил бы без дозволения Пуреза, видела метку своего отца на наголовнике. Если князь хотел дать отпор, то почему приказал сжечь деревню? Зачем приказал убить тех, кому дела не было до междоусобиц?
Но когда я открыла рот, сказала иное:
– Я больше не хочу защищать своего князя.
Это тоже было правдой. Я росла, внимая словам моих родителей, каким славным народом были шиньянцы и какой замечательный, поистине великий человек нами правил. А валгомцы… валгомцы всегда желали нам смерти, и только. Всегда хотели войны. Возможно ли, что все дорогое мне было взращено на лжи и крови? Что я была взращена на этом?
– Неожиданно.
Я лишь поджала губы в ответ, хоть он и не мог этого видеть: я сидела перед ним.
Сказать о том, что я знала, не давал страх за мой дом. Сейчас неведение Торея и его вера в невиновность шиньянцев защищали моих родителей, защищали Радогу от расправы валгомцев, но стоило ему узнать – и как еще бы долго простояла деревня?
– Что же изменилось?
Его голос звучал спокойно, будто он не был удивлен моим словам.
– Я умерла.
– Я заметил.
– Ненавижу тебя, – прошипела я, подняв глаза к небу.
Я умерла. Вот что было важно. Меня больше не было в этом мире, а значит, и людские проблемы уже не были моей заботой. Что бы я ни увидела в лагере, кого бы ни узнала, все было неважно. Меня это больше не касалось.
– Мы вроде как неплохо ладим. Сделаешь для меня кое-что?
Впереди уже виднелся лагерь.
– Что же?
Голос Торея звучал непривычно тихо. И для него, и для Кисея выжженная деревня стала пощечиной, напоминанием, насколько они могут быть бессильными перед теми, кто нацелился на трон Овтая, кем бы они ни были.
– Обещай: когда ты станешь князем, даже если пойдешь войной на Равнины, не тронешь никого в Радоге. Все люди будут живы.
– Я ведь уже говорил тебе, что не собираюсь воевать с Равнинами.
Просто ты еще не знаешь того, что уже знаю я.
– Обещай. Трудно, что ли?
Он ухмыльнулся – я слышала.
– Даю слово. Ни один человек на твоей земле не погибнет от меча валгомца, когда я взойду на трон.
Я поджала губы. В его слова мне теперь верилось больше, чем во все речи Пуреза. Может быть, дело было в том, что Торей за все наше знакомство всегда был честен и держал обещание? Даже с угрозой удушить меня не солгал. Пурез же говорил о мире, а сам позволил сжечь дотла людей.
– Благодарю. А еще, если встретим человека, который меня убил, не останавливай меня.
Кисей уже ждал нас у главного въезда в лагерь. Горевшие шатры были потушены, беспорядок после нападения – прибран, и все выглядело так, словно никакого пожара и не было.
– Я перережу ему горло так же, как он сделал это мне.
– Я ошибся. Вот это было неожиданно. – Он попытался заглянуть мне в лицо, но я опустила глаза. – Не знал, что ты такая кровожадная.
– Ты меня не знаешь вовсе! – рявкнула я, все же повернувшись к нему. – Я здесь лишь потому, что ты так решил, так что наполни мою жизнь хоть малейшим смыслом.
Наши глаза встретились. Его – недоуменные, а в моих, я надеялась, он видел решимость.
Торей медлил с ответом. Он ничего не был мне должен и понимал это. Взывать к его совести за то, что не дал мне упокоиться и втянул в междоусобицу, тоже было глупо. Я лишь надеялась, что мы и вправду сдружились после минувшей ночи, и теперь ему хотя бы не хотелось мне навредить.
Он медленно втянул воздух ртом и выдохнул.
– Хорошо. Я не стану тебя останавливать.
Над землей поднималось солнце.
12. Больше, чем ты думаешь
Кисей проскакал до места, где держали лошадей, спешился и быстрым шагом направился вглубь лагеря. За дни, что я его знала, я поняла, что настроение воеводы можно угадать по лицу: все чувства тут же отражались на нем. Но теперь оно напоминало гладь реки поутру – ни единой рябинки. Это заставляло меня держаться от него подальше. Казалось, узнай он, что мы гнались за моим женихом, – перерезал бы Торею горло, лишь бы избавиться от меня.
Княжич оставил Тьму на попечение одного из дружинников и догнал Кисея.
– Поговорим?
То, с какой болью Кисей воспринял гибель деревни, удивляло меня не меньше, чем учтивость Торея. Они словно поменялись местами, и теперь пыл воеводы предстояло укрощать ему.
– Поговорим, – с недобрым блеском в глазах кивнул Кисей.
Я поняла, куда он шел – к пленным.
Торей сделал несколько шагов и преградил дорогу воеводе. Взгляд Кисея обжег его, но княжич смотрел внимательно, словно пытался прочитать его мысли. Казалось, они ведут немую беседу, потому что после недолгих переглядок Торей выдохнул:
– Ты точно не натворишь глупостей?
На это Кисей фыркнул и похлопал его по плечу:
– По части глупостей ты у нас мастак.
Торей не улыбнулся. Он перехватил его запястье и чуть приподнял вверх, чтобы тому было лучше видно браслет – узлы темной ткани, нанизанные на нитку. Солнце блеснуло на серебряных прожилках поверх украшения.
Кисей нахмурился и перевел взгляд на свою руку.