– Пленники в лагере были валгомцами. Один из них признался, что в Лесах готовится восстание. Понимаешь, что это значит?
– Что же?
Торей сжал кулаки.
– Да то, что Тонар был прав и мятежники задумали посадить своего на престол Лесов и захватить Равнины. Вновь объединить Давигор. – Он шагнул к решетке. – По пути в Овтай меня едва не утыкал стрелами парнишка, и он сказал, что царь только один. Царь, отец! Тот, кто объединит Давигор, – вот для чего нужен царь. Перестань не замечать, нас пытаются одурачить! На валгомцев нападали валгомцы!
Торай безразлично поджал губы и уперся локтями в колени. На сына он старался не смотреть, а вот Торей прожигал его взглядом.
– Твоя девка так считает, да?
До меня не сразу дошло, что той самой девкой князь мнил меня. А вот Торей ухватился ладонями за решетку и прошипел:
– Твоя ненависть погубит все на наших землях. Приди в себя и переговори с Пурезом! Все, что мы сделали для народа с осени, – так это не мешали им умирать от голода и врагов.
Князь все же решил посмотреть на сына, и столько презрения во взгляде я едва ли видела раньше.
– Вот наши враги! – Он ткнул в мою сторону пальцем.
Я удивленно распахнула глаза:
– Так ты потому меня выпроваживал? Не хотел в лицо поносить?
Он с отвращением взглянул на меня.
– Милое дитя, неужто ты думаешь, моя голова занята тем, как бы мне мертвую девку не обидеть?
– Не разговаривай с ней так. Не смей, – прошипел Торей, упершись лбом в решетку.
Его защита придала мне храбрости. Я шагнула вперед, поравнявшись с Тореем, и посмотрела на его отца.
– Твоей упертости бараны позавидуют. Только тебе и Пурезу подвластно не развязывать войну.
– Я не стану искать мира у того, кто поручил убить моего сына.
– А если Тонара убили мятежники? Ты просто так дашь войне начаться? Что ты за князь такой?
– Девчонка! – Он вскочил на ноги, тут же пошатнулся и ухватился за стену, но не свел с меня мутно-темных глаз. – Да что ты понимаешь? Глупое и темное дитя, да и только.
Я сделала еще шаг и выскользнула сквозь решетку. Теперь меня и валгомского князя ничто не разделяло, и в голове проскочила мысль, жуткая и пьянящая.
Я легко могла бы его убить. Удушить или ударить скамейкой. Он бы скорчился на полу и здесь же закончил свою жизнь. Этому убийству я была бы рада, это иное! В нем был смысл.
В темнице воцарилась тишина. Казалось, мы замерли в ожидании.
– Ава, – позвал Торей, словно заглянул в мои мысли.
Я покачала головой.
Губы князя дрогнули, но он промолчал.
– Отец, пока мы враждуем с Равнинами, нас поджидает опасность среди своих. Сам подумай! Зачем бы Пурезу так мелочиться? Он давно бы послал войска и растоптал бы валгомский народ.
– Хватит! – рявкнул Торай и махнул рукой, чтоб сын умолк.
Скамья все еще может помочь.
Князь глубоко вздохнул и едва сдержал кашель. По темнице прокатился свист его дыхания.
– Я написал Пурезу много писем, – чуть погодя продолжил он, – но ни на одно не получил ответ. Думаешь, я хочу войны? – Торай взглянул на сына. – Я же не глупец, сын, и понимаю, конец весны мне уже не увидеть. Я не оставлю тебе в наследство слабый и разрушенный Овтай. – Он замолчал, перевел дыхание и продолжил:
– Я принял решение: вести переговоры с Мирославом.
С кем?
Я взглянула на Торея. Он нахмурился:
– Почему с ним?
– Нам нужны союзники, сын. В отличие от шиньянского князя, ответ на предложение о дружбе мне дал царь Иирдании. Через два дня он и его свита будут здесь, посетят наш Очижи[11], – как бы между прочим завершил князь.
– Ты хочешь заключить союз с ними?
Пурез отправил подмогу Иирдании во время смуты, а они взамен – союз с нашим противником?
Князь теперь глядел на сына с мольбой.
– Торей, я прошу тебя более не покидать двор и не подвергать себя опасности. Пощади мое бедное сердце. Потерять еще одного сына я не могу.
Торей наконец-то отпустил решетку и фыркнул:
– С трудом верится, что ты за меня тревожишься. Проклятие каждый раз ломает мне кости, и то, что они до сих пор не проткнули мне сердце, – просто чудо, не иначе.
– Ты ненавидишь меня за проклятие, но и мне было нелегко. Я должен был выбирать между двумя детьми или породить третьего. Тогда ты был бы милостивее ко мне?
– Знаешь, отец, это даже забавно: я был рожден во спасение Тонара, но в конце концов на престол все равно взойдет проклятый князь.
Князь ухмыльнулся и шагнул к решетке, но Торей не сдвинулся с места.
Морщинистая рука проскользнула меж прутьев и похлопала княжича по щеке. Торей стерпел, будто это была плата за его дерзость с отцом.
– Отдохни и переоденься, сын. Будущий князь Великих лесов не должен предстать перед союзниками грязным оборванцем. – Он убрал руку и кивнул в мою сторону. – И научи своего духа не открывать рот, когда не спрашивают.
Я сжала кулаки, но сдержала себя. Он не стоил и одного моего слова.
– Выпусти меня отсюда. Я не сбегу.
– Разумеется, не сбежишь. Кисей ведь здесь, – ехидно отозвался тот. – У князей не должно быть любимцев в воеводах. Либо дружбу завязывай, либо другого воеводу найду.
На это Торей лишь стиснул зубы.
Князь медленно поковылял к ступеням. Вскоре его шаги затихли.
Торей глубоко вздохнул и резко выдохнул.
– Он пойдет войной на Равнины. – Я влетела в темницу. – Истребит шиньянцев до последнего ребенка.
– Союз – мера предосторожности.
– Да ты сам в это не веришь!
– Хватит, – прошипел Торей и выставил передо мной ладонь как преграду. – Он желает припугнуть Пуреза, не более. Мирослав, Мирослав. – Торей постукивал пальцами по подбородку. – Он сам не так давно на престоле. Кисей говорил, в словах и мыслях он мудр.
– Кисею откуда это знать?
– Не только Равнины отправили помощь Иирдании во время смуты, наших дружинников ушло не меньше. Оттуда-то Кисей и вернулся воеводой.
Я округлила глаза. Никогда не слышала, что дружинники Равнин и Лесов бились бок о бок на чужих землях.
Торей продолжал рассуждать:
– Увидев отца, он поймет, что я его будущий союзник.
Я повела плечом.
– Знаешь, хоть твой отец и отвратителен, но даже мне завидно, как хладнокровно ты принимаешь его скорую смерть.
На это Торей лишь хмыкнул.
– Слезы пролью, когда мир наступит. Не против?
Я примирительно подняла руки на его оскал.
– Так и что с Мирославом?
– Я поговорю с ним, попробую убедить помочь мне в поисках мятежников. Ему не нужен союзник, на чьих землях смута. Думаю, он меня услышит.
– Да уж. Судьба моего народа зависит от того, насколько этот Мирослав окажется дальновидным.
Я провела ладонью по волосам.
Любопытно, чем занимались теперь мои родители? Вспоминали ли они меня? Мама наверняка дневала и ночевала подле моей могилы. Уверена, она уже выбрала место, где посадит подснежники, стоит только снегу сойти с земли.
А отец снова вернулся к кузнечному ремеслу. Сколько шиньянских дружинников уже надели его латы и наголовники? А сколько в них умрут?
– Ава, – позвал Торей, отвлекая от раздумий.
– М?
Он вдруг улыбнулся, нежно и тепло, как в шатре при друзьях.
– Я не кривил душой, назвав тебя другом. Ты спасла меня не только этой ночью. В лесу, на пути в лагерь, ты согласилась разделить со мной мучения. Когда я говорил о боли, которую боюсь, я говорил о проклятии. И как бы дальше ни пошли наши дороги, я вечно буду благодарен тебе, что хотя бы раз я пережил эту боль с кем-то.
Он приложил ладонь к груди и посмотрел мне в глаза.
– Обещаю, Овтай не пойдет войной на Келазь. Пока я дышу – этого не будет. И чего бы мне ни стоило, я встану на защиту Равнин, если потребуется. Никто из твоих сородичей не погибнет.
Погибнет, Торей. Когда ты остановишь мятежников, поймешь, что не только они губили ваши земли, и ты не простишь такое. Я даже не удивлюсь, если они объединились с Пурезом. Тебе еще столько предстоит узнать.
Я с благодарностью улыбнулась в ответ, но покачала головой:
– Твой отец это не поддержит.
– Что ж, – он весело развел руками, – бунт так бунт.
Его задор заставил меня засмеяться. Кто бы знал при первой нашей встрече, что я услышу из его уст обещание не четвертовать моих родных, а защитить мой дом. Но узнав Торея ближе, я поняла: ему тоже с детства внушали, что шиньянцы – враги, сорняк, который рано или поздно должен быть изведен. Передали по наследству ненависть к моему народу, как и мне – к его.
Мысль о том, что Кшай свел нас не случайно, уже не казалась мне глупостью.
16. Каргаш
Провести ночь в темнице нам все же пришлось. Выпустить княжича на волю велели только к утру, и стоило солнцу взойти над Овтаем, Торей бегом покинул подвал. Ему не терпелось стащить с себя испачканную одежду и содрать щеткой дорожную пыль с тела.
– Почему ты не грязнуля? – жалобно протянула я, сидя к нему спиной.
Проклятие обостряло нюх. Теперь мне было ясно его постоянное ворчание из-за запахов, ведомых только ему. То на кухне воняло помоями, то от кого-то разило потом, а на своем теле ему и вовсе было невыносимо чувствовать подобное.
В ответ раздался только плеск: Торей вылил на себя ведро воды и довольно застонал.
– Просто ты злишься, что не можешь мыться вместе со мной.
Я распахнула глаза и с трудом сдержалась, чтоб не повернуться – увидела бы то, что не надо.
На мое молчание Торей рассмеялся. Дурень.
Закончив плескаться, Торей обтерся и натянул на себя темные штаны и кафтан.
– Все, доволен? – хихикнула я, когда он, разрумянившийся и с мокрыми волосами, предстал передо мной. – Чем теперь пахнешь?
Я-то пошутила, но Торей всерьез поднес запястье к носу и втянул воздух.
– Чистотой.
– Вот ведь. Я думала, цветами.