– А ты чем пахла при жизни?
Воцарилась тишина. Торей ждал ответа, я – признания, что он пошутил.
– Это, – я выставила перед ним ладони, – самый дикий вопрос из всех, что ты мне задавал.
– Дай мне время, спрошу и похуже.
– Да вряд ли.
Мы вышли из купальни в широкий коридор. Их было так много в замке, что я уже перестала пытаться запомнить дорогу и просто шла за Тореем.
Он пальцами зачесывал волосы назад, и те покорно укладывались в нужном направлении.
– Так все-таки?
– Что?
Поглядев на него, я поняла, что не причесывалась уже несколько дней и мои волосы растрепались. Да мне и некогда было следить за красотой, ведь с ночи, как Торей решил мчать в лагерь, и до самого возвращения в Овтай произошло столько, что неприглядная прическа – последнее, что меня волновало. Но рядом с Тореем, таким опрятным и чистым, мне стало неловко.
Я стянула ленту и распустила косу.
– У каждого человека есть свой запах. Цветы, выпечка, приправа, травы. Чем ты пахла?
– Откуда ж мне знать. Надеюсь, чем-то приятным.
– Твой любимый никогда не говорил тебе?
Любимый.
Я отвела взгляд.
Мы вывернули к площадке со ступенями и направились вниз.
– Извини, – замялся Торей, – если не нужно было спрашивать. Вчера я понял, что очень мало знаю о тебе.
– И при этом назвал меня другом.
– Так я же по нынешним поступкам сужу, к чему мне знать для дружбы твое прошлое? А теперь мне любопытно.
– И именно запах? Не любимая былина, еда, одежда – тебя интересует запах? Ты хоть немного понимаешь, насколько чудной?
С каждым словом щеки Торея наливались румянцем, а я едва сдерживала улыбку и жалела лишь о том, что Кисей не мог это увидеть. Ох бы он и повеселился.
Княжич втянул голову в плечи и смущенно, даже виновато, опустил взгляд.
– Ну извини! Обычно у меня общение с женщинами иное, и я не знаю, о чем можно разговаривать.
Я шумно выдохнула, чем окончательно вогнала его в краску.
– Чего врешь? В твоем окружении есть Наяна, разве вы не дружите?
– Наяна – это другое.
Так, а вот это уже любопытно!
Я обогнала его и преградила дорогу. Торей поморщился.
– Ох, ну и лицо у тебя – жуть какая-то!
Могла представить, какой довольной я выглядела: посплетничать с подружками я всегда любила, а уж послушать про чью-то любовь – да что могло быть лучше?
Я назвала Торея подружкой?
Княжич покосился на меня и свел брови.
– Она тебе нравится?
– А ты можешь не улыбаться так? Пугаешь.
– А ты можешь хоть раз прямо ответить? Злишь.
Он усмехнулся и покачал головой.
– Нет, не нравится. Она моя подруга, и это куда ценнее. А еще она невеста Кисея.
Я ахнула и прикрыла рот ладонями.
– У Кисея есть невеста?
– Я так и сказал.
Торей кивнул мне, мол, идем дальше, и шагнул вперед. Я торопилась следом.
– По ним и не скажешь, что они обещаны друг другу.
– Они ничего друг другу не обещали, это ее отец и его дядя. История похожа на твою, к слову, но не вздумай с ним это обсуждать.
Я с пониманием кивнула. Уж кому-кому, а мне были прекрасно понятны чувства воеводы – сама половину жизни мечтала отказаться от свадьбы.
Воспоминания о прошлом растревожили память, и перед глазами всплыл образ Тифея. Его правильное лицо, мягкие черты, улыбка и светлые кудри многих очаровывали, и меня тоже. Поначалу весть о нашем браке заставляла сердце колотиться в груди, и мне казалось, его стук слышала вся Радога. Я была счастлива, и каждая встреча с ним дарила радость. Я ждала его с войны, готовила приданое, расшивала свадебный покай и молила Светаву позволить мне родить сыновей, помощников для Тифея.
С войны вернулся другой человек. Все было как прежде: объятия, поцелуи украдкой и ночи вместе, но это был уже не мой Тифей. Его стало заботить, что скажут другие, а служба в дружине князя опьяняла. Он больше меня не слышал, все твердил о подвигах, долге, славе, а я хотела мирной жизни в деревне. И мысль о том, что я стану его женой, больше не радовала. А человека, которого я встретила в валгомском лагере, я и вовсе никогда не знала. Он раздавал приказы об убийстве, был перепачкан в грязи, и глаза цвета неба казались черными.
– Что за браслет на руке Кисея?
Мы шли к искалеченному воеводе. Как и Тифея, его в тот день я узнала с другой стороны, и она мне не понравилась. У всех нас бывают темные пятна, которые мы смеем показать лишь тем, кому доверяем. Но порой пятна становятся червоточиной, которую не залечить: она поглощает, заставляет принять ту часть внутри, которая дремлет втайне даже от тебя самого. Торей знал о темной стороне друга, знал, потому что указал на браслет, будто тот был ошейником и сдерживал нрав Кисея.
Княжич не сразу ответил мне, и мы успели выйти во двор. Лекарская хоромина находилась не в самом замке, а была пристроена к стене – так зараза не добралась бы до княжьей семьи. Лекари, которым было дозволено заниматься лечением князя Торая, не посещали это место, у них была собственная комната в замке, куда для всех вход был закрыт. Если бы сейчас здесь были хворые, даже Торея не впустили бы навестить друга.
– Это лоскуты безрукавок его погибших братьев по мечу.
Снег хрустел под ногами княжича, от моих же шагов не оставалось даже следов.
По моей коже пробежал холод – как по телу Торея от воспоминаний.
Он посмотрел на меня:
– Хочешь, чтобы я рассказал?
Я покачала головой.
– Благодарю, – вдруг улыбнулся он. – Я хотел бы это забыть.
Порой меня удивляло, насколько Торей мог быть чутким к тому, кого назвал другом. В этом огромном, грубом в общении и грозном на вид мужчине уживались жесткость и нежность, хладнокровие и забота, пренебрежение и неравнодушие. И, признаться честно, это располагало к нему. Заставляло доверять.
– Неужели он еще жив? – с ходу спросил Торей, как только мы вошли в хоромину.
Он сбил с обуви снег и шагнул вперед.
При появлении княжича все лекари – их было трое – поклонились, а он приветственно им кивнул.
Помещение было широким и длинным, кровати стояли рядком вдоль стен, но заняты были лишь несколько. Посреди комнаты стояла печурка, и сквозь решетку было видно пламя.
Две кровати были занавешены тканями, и из-за нее доносились болезненные стоны. Рядом стоял таз с окровавленной водой, и я поспешила отвести взгляд.
Дружинники из какого-то лагеря?
Кисей полулежал на кровати в дальнем углу и со скучающим видом глядел в окна. Завидев нас, он радостно улыбнулся, рывком подскочил с места и тут же пошатнулся.
– Юноша, я ведь наказала тебе не вставать! – прогремела женщина, стоя у кровати напротив. Это была полноватая тетка с седыми волосами, перетянутыми белой лентой, и морщинистым лицом. Но ее пухлые губы и щеки делали ее моложе. По одежде я поняла, что она была лекарем.
Кисей и без ее слов опустился бы на место, но под суровым взглядом просто рухнул на кровать с виноватым видом.
Мы с Тореем молча переглянулись и улыбнулись. Видеть, как не Кисей отчитывал кого-то, а сам получал взбучку, было забавно. Но выглядел он и вправду нездоровым. Огненные волосы подчеркивали бледность кожи, под глазами виднелись синяки, а веки были тяжелыми, словно он вот-вот закроет глаза. На нем была серая рубаха с распахнутым воротом, из-под которого виднелись полосы повязок. Одна рука Кисея тоже была перемотана и подвязана белой тканью так, что висела у него почти на груди.
– Заберите меня отсюда, – прошептал он, стоило нам приблизиться. – Атюта мне не разрешает двигаться. Я так с ума сойду! Прикажи ей меня отпустить! – Кисей требовательно сжал кулак и посмотрел на Торея, но тот быстро покачал головой.
– Ни за что! Она тебя все равно не отпустит, а так еще и меня врагом сочтет.
– Ты же будущий князь!
– Да когда ее это заботило?
Кисей недовольно застонал и скатился спиной по подушке.
– Но тебе правда лучше поберечь себя, – сказала я, присев перед ним. – Ты чуть не оставил меня одну с Тореем. Не поступай так больше.
Он улыбнулся мне и перевернулся на здоровую сторону тела, к нам лицом.
Торей опустился на соседнюю кровать. Та жалобно скрипнула под его тяжестью.
– Отчего здесь так мало людей? – спросила я.
– Здесь лечат дружинников и тех слуг, которые живут в замке.
Я протянула беззвучное «а-а-а». Если среди дружинников и есть раненые, скорее всего, их лечат в лагерях.
– Тебе так идут распущенные волосы, – протянул Кисей. – Они такие светлые, как первый снег.
Я смущенно моргнула. Если бы во мне текла кровь, она бы вся прихлынула к щекам.
– Так вы ночевали в темнице? – тут же спросил он, уже обращаясь к Торею.
– Решил все сразу обсудить? – отметил разговорчивость друга тот.
На это Кисей цокнул и перевернулся на спину.
– Это ты у нас мрачно молчишь, а мне люди вокруг нужны. В лагерь хочу.
Торей присвистнул.
– Ого! Что я слышу?
– Княжич, здеся тебе не конюшня, шоб свистеть! – прогремела Атюта. Теперь она оказалась позади, и мы обернулись на ее голос. – Поди-ка лучше-ка дров в огонь подкинь.
Торей внимательно посмотрел на нее, а затем поднялся.
Я испуганно наблюдала за ним. Не мог же он сделать худо старухе? Не ударит же за дерзость?
Княжич покорно наклонился к печи, ухватился кочергой за дверцу и распахнул ее. Отсветы огня заплясали на его лице. Торей пошурудил угли и закинул несколько поленьев под пристальным взглядом Атюты.
– Мне бы ее смелость, – с восхищением выдохнула я и повернулась к Кисею. – Как у нее получилось его заставить?
– Она его вырастила, если так можно сказать. Когда княгиня оставила нас, князь погряз в делах и выпивке, а сыновья были со слугами. – Кисей заерзал на месте в попытке сесть. – С Тонаром говорили как с будущим князем, а к Торею всегда относились по-свойски. Он же всюду за Викаем таскался. – Ему все же удалось сесть и упереться спиной в изголовье кровати. – Даже когда он станет князем, наверняка нет-нет да будут его прищучивать. Он и не против, хоть что-то от прежней жизни.