– Где он не был наследным сыном?
– Где был жив его брат. Он крепко тоскует по нему.
Я прикусила губу.
– Я тебе скока раз твердила, шоб ты не шастал с мокрыми волосами по морозу! – сокрушалась Атюта, размахивая пальцем перед Тореем. – Зим уж вона скока прожил, а все ветер в голове свистит. Тьфу на твою беспечность. Заболеешь, я тебя выхаживать не стану, так и знай!
Но он лишь улыбался и уверял, что ему не холодно. Казалось, ее забота была для него приятна и привычна. Мне вспомнилось, как Викай отчитал его за глупость, а Торей лишь ворчал и терпел.
Закончив свою речь, Атюта по-матерински похлопала его по груди и двинулась по своим делам.
– Ох, Ава, дитя мое, ты вполне уже сойдешь за валгомскую деву.
Рядом с нами остановился Викай. С последней встречи он сменил серое одеяние на синий кафтан и бурые штаны. В руках у него был маленький деревянный ящик.
При знакомстве я была в шиньянском покае с кровавым пятном на вороте, а теперь на мне были узкие черные штаны, длинная бурая рубаха и черная безрукавка.
Я поднялась.
– Не сочти за грубость, разумеется, – с улыбкой добавил он.
Его голос был мягким, улыбка – доброй. Он еще тогда вызвал у меня доверие, а рядом с разъяренным от собственной глупости Тореем и вовсе казался щитом.
– А я вот больных пришел лечить. Большинство лекарей разъехались по лагерям, и у Атюты не хватает рук. А у меня снадобья, надобно их испробовать для заживления ран.
Он бесцеремонно поставил ящик на колени к Кисею, отчего тот вздрогнул, и принялся копаться в содержимом.
– Так, ага, что тут у нас, – Викай изучающе посмотрел на воеводу. – Ранение от стрелы. Ох, молодец, я думал, тебя уже такими делами не возьмешь.
– Уж как вышло. Никто меня, дурака, не предупредил, что дружба с нашим княжичем опасна для жизни, – просто ответил Кисей, и старик рассмеялся.
Викай вытянул тканый мешочек, перетянутый нитью, потряс его, затем развернул, высыпал какую-то сушеную траву в ладонь Кисею и велел проглотить.
Воевода послушно выполнил и тут же сморщил лицо.
– Как горько, – прохрипел он и прижал ладонь к губам.
– Так полынь же, – пожал плечами Викай, завязывая мешочек.
Кисея ответ не успокоил, и он зажмурился.
– К нам приезжают иирданцы, Викай, – подал голос Торей. Он стоял у стены подле кровати и с ухмылкой наблюдал, как Кисей с жадностью осушил кружку с водой. – Готовься, отец их точно притащит к тебе, показать, какие чудеса ты творишь с травами.
Викай взглянул на него с удивлением, чуть приоткрыв рот.
– Иирданцы, светлейшество? – Он прищурился. – То-то твой батюшка приказал усилить охрану вокруг Каргаша.
Я ошарашенно взглянула на Торея:
– В замке обитает журавль?
Они рассмеялись, и мне даже стало неловко. Я ведь правильно расслышала?
– Каргаш – это не журавль, моя девочка, – пояснил Викай. – Это волшебный камень, что веками хранится в Овтае. Каргаш – знак нашей богини. Его однажды со дна моря поднял сам князь Пуриш, прадед Западного и Восточного царей. Богиня Видава наделила камень силой, как почтение к мужеству владыки.
Журавль – камень. Тот самый камень, который не должен был засиять?
Я посмотрела на Торея.
Он отодвинул кувшин с водой от потянувшегося за добавкой Кисея.
– И он сияет, да?
От этого вопроса княжич вскинул голову и взглянул на меня. Его губы разомкнулись, но слова с них не слетели.
– Дивное название дали тому, что способно уничтожить все живое, – по-стариковски вздохнул Викай. – В легендах о давигорских камнях, что сотворили мир, говорится, будто сияние Каргаша пробивается сквозь пальцы и напоминает журавлиные крылья. Эти птицы тогда обитали подле покоев богини. Но Каргаш не просто камень, он живой. Живой и опасный. Тот, кто завладеет им, может загадать любое желание. Но вот цена будет слишком высокой. – Он взглянул на Торея и поджал губы.
Тот вздохнул и мягко заверил:
– Я уже взрослый, Викай, и не убегу в слезах от разговоров о ее смерти.
Губы старика задрожали. Он опустил взгляд и нахмурился, будто собирался с силами, чтобы не расплакаться.
Кисей заметил это и попытался завести разговор:
– И как собираешься развлекать гостей, княже?
– Своим отсутствием.
Воевода засмеялся, но тут же схватился за бок и поморщился.
Викай совсем поник, съежился, как сорванный крыжовник, забытый под солнцем. Мне захотелось обнять его и извиниться. Я явно разбудила неприятные воспоминания своими расспросами.
Торей оттолкнулся от стены и в несколько шагов оказался возле Викая. Он забрал одной рукой ящик, а другой приобнял старика за плечи.
– Пойдем, я провожу тебя, – произнес княжич на шиньянском.
Я поняла, что раскрыла от удивления рот, только когда поймала суровый взгляд Торея. Он кивнул головой в сторону выхода: мол, уходим. Наспех попрощавшись с Кисеем, мы вышли из лекарской хоромины.
Викай брел по коридору и утирал слезы, а княжич поглаживал его по спине. То, как старик и Атюта были важны для Торея, понятно и без слов. Быть может, они дарили ему ту родительскую ласку, на которую так скупился князь?
Мы дошли до покоев. Викай забрал из рук Торея ящик и приложил ладонь к его щеке, вглядываясь в лицо. Коротко вздохнув, он кивнул мне на прощанье и скрылся за дверью.
Торей медленно вдохнул и выдохнул.
– Ты знаешь мой язык? – с ходу налетела я.
– Немного, – отмахнулся он и двинулся дальше по коридору.
Я побежала за ним.
– Немного? Ты сказал целое предложение!
– Да, сказал. – Он пожал плечами и остановился у окна. – Мама научила. Она была шиньянкой.
Я снова раскрыла рот, но слова нашлись не сразу.
– Ты наполовину шиньянец?
По его выражению лица мне стало ясно, что эту половину в себе он не жаловал.
– Милостивая Светава! – ахнула я, приложив ладони к груди. Почему-то общие корни с Тореем меня радовали. – О, так это ведь и твоя богиня.
– Ох, я знал, что тебе лучше не говорить об этом, – засмеялся он и уперся рукой в свод окна.
«Крови смешиваются, Ава». И ты сам знал это не хуже других.
– Не такие уж мы и разные, – произнесла я.
Мы встретились взглядами, и Торей улыбнулся мне, улыбнулся так, что у меня защемило в груди. Он выглядел таким… обыкновенным, его не терзали ни проклятие, ни сомнения, ни сожаления о чем-то. Мы были словно два друга, укрывшихся от всего мира и доверившихся друг другу.
И я поняла, что он стал мне дорог.
Одиночество и тишина – вот какой была моя жизнь. Родители любили меня, я знала это, но они исполняли свой долг: воспитывали и заботились о том, чтобы найти мне хорошего мужа. Никто не прислушивался к моему слову, да и откуда бы у меня ему быть – я женщина, не человек, мне нельзя было говорить лишнее. Но здесь, в Лесах, люди были другого устоя, они были свободнее, и говорить мог любой. Любая. Я и сама не заметила, как мне стало просто находиться среди мужчин, говорить с ними, спорить и не бояться осуждения.
Лишь оказавшись на привязи, я познала свободу.
– Она была из простолюдинов? Твоя мама.
– Хуже. Из княжьего рода.
– Что? Так ты с обеих сторон благородных кровей?
Он самодовольно кивнул. Я же фыркнула.
– Чувствую себя никчемной. Погоди-ка…Ты приходишься Пурезу родственником?
– Племянником. – Торей задумчиво почесал бороду. – Но я в семейных связях не сведущ. Отец Пуреза и моя бабушка были кровными братом и сестрой. Маму доставили сюда, едва ей минуло тринадцать зим. Викай был ей учителем. Он любил ее как дочь и знал, что здесь она и найдет свою погибель, да только никто не догадывался, как она погибнет.
– Не рассказывай, если тяжко. Я не стану просить.
И мне не хотелось копаться в его душе, лишь бы послушать его сказ. Торея мое предложение удивило, но он лишь мягко улыбнулся и продолжил:
– Нет, Ава, я хочу рассказать. Ты должна это знать, ведь Каргаш – именно тот Журавль, которому нельзя дать засиять. Он и вправду уже сиял, и тогда на земли Равнин и Лесов пришел голод. Говорят, сияет он лишь в руках потомков царя Пуриша, разбросанных по миру. Мама загадала желание излечить меня от проклятия, и камень забрал ее душу. Душа – плата за исполнение желания. И неважно, дозволено ли желанию быть, Каргаш все равно заберет свое.
Торей провел ладонью по волосам и посмотрел в окно. Там ярко светило солнце, и его лучи лежали на лице княжича.
– Большинство людей умирают без души, но были и те, кто продолжал бродить по земле. Душа без тела – ойме, а вот для тела без души имени нет – настолько редко это происходит. Не знаю, как бы ты прикоснулась к Каргашу, коли никогда бы не побывала в Лесах, но… – Он запнулся в словах, стараясь не повторить речи вирьси.
– Кшай хотел прибрать меня, но ты ему помешал.
Мимо нас по коридору прошли женщины. Они тащили куда-то огромные корзины с белыми, синими, золотыми и черными лентами, еловыми шишками и тканями. Видимо, начиналась подготовка к приезду послов Иирдании. Завидев княжича, они остановились и поклонились ему, старательно отводя взгляд от меня.
Я обхватила себя руками и повернулась к окну. За ним так ярко светило солнце, а по небу текли облака. День был чудесным, и даже не хотелось ни о чем думать, а только наслаждаться такой погодой. Я бы так и поступила, будь жива: отправилась бы гулять в поле и собирать подснежники, если они уже распустились на нашей земле. Наверняка распустились.
– Выходит, моя жизнь несла угрозу всему, что я любила. А ведь я даже в существование давигорских камней не верила. – Я усмехнулась и перевела взгляд на Торея. – Я и еще несколько несчастных, погибших в лесах. Вирься тогда могла жрать руку кого-то, кого тоже было велено убить.
Я шумно втянула воздух и сжала пальцами переносицу, зажмурилась, пытаясь собраться с мыслями.
Торей молчал, и за это я была ему благодарна. Никакие слова не стали бы для меня утешением, а только сбили бы с толку. Все казалось глупостью, и хотелось даже смеяться от того, как все вышло: меня отправили в Тоначи, чтобы я уж точно не коснулась Каргаша, а Торей поселил меня с камнем под одной крышей.