– Мне жаль твою маму, – тихо произнесла я, открыв глаза. – Как же сильно она тебя любила.
– И ничего, кроме страданий, ей это не принесло.
– Неправда. Не говори так, не оскорбляй ее память. Как дух тебе говорю, нет ничего больнее, чем понимание, что вся твоя жизнь и все твои поступки были напрасны и пусты. Каждому хочется, чтобы у него был смысл. Она всего лишь пыталась защитить свой.
Торей запустил ладони в волосы и отвернулся, будто прося тишины. Он отошел от меня и уперся руками в бока, а голову запрокинул к потолку. Я слышала, как он тихо выругался, но ждала. Ждала так же, как он ждал, пока я прорыдаюсь по пути в лагерь. Мне тогда и ему теперь нужно было понять, что с нами случилось. Прочувствовать, что все дорогое ушло, и мы сами – ушли, стали другими. Но как же было спокойно принимать это рядом с близким человеком.
– Не хочу больше говорить с тобой по душам, – произнес Торей и повернулся. Он улыбался, но глаза покраснели. – Затягивает. Вирься сказала, что на нашем веку Каргаш сиял дважды. Нам нужно понять, что случилось, когда он засиял впервые. Ну и держать тебя подальше от него, конечно же.
– Тоначи дальше некуда.
Это сорвалось случайно, но я все никак не могла забыть вчерашнее. Торей не отпустил, солгал, а я… должна бы злиться, но не злилась. Потому что… что? Не хотела уходить?
Но ответить он не успел.
На нас налетела одна из служанок.
– Княжич, наконец-то! Тебя батюшка ищет. Велел тебе проследить за подготовкой к приезду гостей, а тебя никто найти не может.
Она тяжело дышала – видимо, бежала.
Лицо Торея сделалось угрюмым, и мне стало страшно за служанку.
Князь твердо решил навязывать сыну союзом с Иирданией и сдаваться не собирался.
– А если ты меня не найдешь? – с надеждой спросил он.
Она сокрушенно охнула:
– Так ведь мне не поздоровится, княжич.
Я приподняла брови. Торай хорошо знал сына, и чем его вынудить выполнять поручения – тоже.
Служанка ухватилась за передник в ожидании решения.
Торей вздохнул:
– Скажи, что нашла. Иду в главную хоромину.
Женщина с благодарностью улыбнулась, поклонилась и побежала назад.
Торей посмотрел на меня, а я лишь пожала плечами, мол, что поделать.
Теперь я знала, что моя смерть – лишь ступенька на пути к чему-то страшному.
К чему-то неминуемому.
17. Репа, бунт и ворон
– Бери репу.
– Что?
– Давай, давай. Бери ее.
Торей нахмурился.
– Ава, эти руки созданы для разрушения и убийств!
Я пожала плечами.
– Вот и разрушь репу. В чашу. – Я ткнула в утварь пальцем, и он прошел сквозь нее.
Торей смотрел на меня в надежде, что я передумаю, затем тяжело вздохнул и подкатил к себе репу с другой стороны стола.
– И как ты меня уговорила, – проворчал он, сжимая нож.
Хруст разлетелся по пустой кухне, залитой утренним солнцем.
Стол, за которым Торей срезал ботву и расправлялся с репой, был у самого входа. Другой стоял у окна. Я прошла к нему и еще раз проверила нужное: муку, яйца и блюдце с медом. Последнее я никогда не пробовала, но кухарка сказала, что это добавит пирогу сладости. Она оставила нам эти запасы, как только пришла в чувство после встречи со мной. До этого духов ей видеть не доводилось, а посему она принялась бормотать молитву Кшаю при моем появлении. Даже Торей, стоявший позади, ее не вразумил. Без сомнения, весь Овтай знал, что княжич призвал духа на защиту, но вот столкнуться с ним лицом к лицу хотели немногие.
Я объяснила, что Торей очень бы хотел приготовить пирог для Кисея, пока тот выздоравливал, и попросила дать нам все что нужно. А Торея уговорить было нетрудно: я пообещала, что отстану с просьбами разговаривать со мной на шиньянском.
– Говори, что делать. Выпотрошить ее?
Я обернулась.
Торей криво разрезал репу пополам и теперь смотрел на нее, будто ждал, что дальше она как-нибудь сама нарежется.
– Мелко нарежь и подави ее. Торей, да не рукой же! Ты их хотя бы мыл?
– Зачем? – равнодушно отозвался он, но засмеялся, увидев мой гневный взгляд. – Да мыл, конечно же, я ведь не дикарь. Просто никогда не готовил. Тем более пирог! Нельзя было начать с жарки яиц?
– Я не собираюсь учить тебя. Хочется порадовать Кисея, он расстроен из-за того, что еще не скоро поправится. И мне нужны твои руки. – Я завела ладони за спину и улыбнулась. – Ты меня используешь, позволь и мне разок.
Торей поднял глаза к потолку, недовольно застонал и вернулся к репе. Нож в его руке яростно постукивал по столу. Когда овощ был нарезан и перетерт, Торей перенес утварь на другой стол.
– Теперь яйца. – Я встала рядом. – А как вы подружились с Кисеем?
– Не то чтобы у него был выбор.
Я удивленно изогнула бровь.
– Надо же, мы с ним похожи куда больше, чем казалось.
– Ой, он хотя бы не пытался меня убить, – съязвил княжич. – Кисей – сирота, его растил дядя, который был воеводой. Кисей часто бывал в замке.
Он потянулся к муке.
– Нет! – Я хлопнула его по запястью нитью. – Сначала мед. Кухарка так сказала.
Торей кивнул, сгреб блюдце и перевернул его над чашей.
– Я прожил тогда зим семь-восемь, мамы не стало, и я знал, что она прикоснулась к Каргашу из-за меня. – Он коротко вздохнул. – Я сбегал в ночь обращения в лес, надеялся, что меня медведь сожрет. Не смотри на меня так, Ава! – засмеялся он, и я отвела взгляд. – Что сказать, я грустил. Неважно. Кисей однажды увязался за мной и увидел, как я становлюсь медведем. Ты знаешь, как это бывает, зрелище то еще. Кто угодно бы испугался и сбежал, но Кисей… он сказал, что ничего страннее не видел. Бродил со мной всю ночь – я в облике медведя разум не теряю – да так и остался в моей жизни. До сих пор не понимаю, чем заслужил его дружбу и верность.
Я улыбнулась.
Кисей куда быстрее разглядел, что под грубостью и нелюдимостью Торея скрывались доброта и отзывчивость.
– Почему ему невыносимо быть в лагере? Соль добавь. – Я указала на другое блюдце. – Щепотку.
Торей сделал, как я сказала, а вот отвечать не спешил.
По кухне разлетались хлюпанье теста и стук деревянной ложки о чашу.
– Это еще одна история про обещание, которое я выманил.
– Больше не спрашиваю. – Я перевела взгляд с него в окно. – Замешивай быстрее.
Лезть ему под шкуру с расспросами мне не хотелось. Я уже успела понять, что Торей и сам страдал от своего нрава, а Кисей для него был первым, кто терпел все его порывы гнева, дурость и упрямство. Казалось, я стала второй, именно поэтому он пыхтел, но взбивал яйца и мед. Сказал бы кто, что я буду на валгомской кухне распоряжаться валгомским княжичем и печь пирог из репы, я бы посчитала, что он лишился рассудка. Да только теперь моя жизнь напоминала ересь от самого начала и до самого конца. Меня воспитывали на рассказах о валгомцах-дикарях, о кровавой войне, разбившей Давигор. О вражде между народами, и непременно каждый валгомец – враг шиньянцу. К Таншаю наши сходства в вере, устоях и обычаях, к нему же наши различия. Мы враги – иного нам думать не дозволялось. Приди валгомец в наш дом и попроси помощи, отец непременно бы удавил его руками, за что князь наградил бы его. И я гордилась бы своим отцом, защитником шиньянских земель. Теперь я понимала: отец бы стал убийцей, ничем не лучше тех, ненависть к которым в нас взращивали веками.
– Ава!
Голос Торея вырвал меня из раздумий.
– Дальше-то что?
Он указывал на чашу.
– А вот теперь мука, – отозвалась я и повернулась к нему.
Он схватил миску и перевернул ее над чашей. Пыль от муки взмыла в воздух, оседая на его одежде, волосах, коже. Он сам не понял, что произошло, и с удивлением посмотрел на меня.
Видит Светава, я пыталась сдержаться, но не смогла. Прикрыв обеими ладонями рот, я громко засмеялась.
– Как же тебе повезло, что ты дух, – проворчал Торей, но я слышала, что он улыбался.
Я выпрямилась и вытерла пальцами выступившие слезы.
– Ты можешь повести в бой целое войско, но, если бы тебе было нужно его прокормить, все бы умерли от голода.
– Я рожден не для кухни, – Торей еще раз стряхнул с себя муку и вернулся к готовке.
В печи уже тлели угли. Перелив тесто в чугунную сковороду и поставив на металлический лист, Торей затолкал его в печь и закрыл заслонку.
– Кисей будет рад, – довольно протянула я.
– Или съест эту стряпню и у меня будет два духа-хранителя, – добавил Торей. Он стряхивал с себя остатки муки. – Попросим Ткару присмотреть за этим, а сами пойдем на военный совет.
– Я думала, ты не будешь их посещать, пока в замок не доставят пленных.
– В таком случае я не буду знать, что происходит в лагерях.
– Ясно, – выдохнула я. Мне не хотелось идти на совет, я боялась услышать, что Тифея схватили или, что еще хуже, убили. Пусть я и не любила его как мужчину, но он был важен для меня, как мать или отец, и я беспокоилась о нем.
Княжич оставлял за собой мучную пыль, а я сдерживала хохот как могла.
Мы вернулись в покои, и Торей прошел к сундукам.
Занавеси на окнах были распахнуты, и я залюбовалась морем. Ветер бороздил его поверхность и будто в шутку расталкивал по воздуху птиц, а те назло ему взлетали повыше, прижимали крылья к телу и стремглав падали в воду, пытаясь поймать рыбу. Вид валгомских земель очаровывал меня, как и в первый день здесь.
– Да ты, никак, видами любуешься?
Я повернулась на голос Торея, думая, что он уже переоделся.
Нет.
Он стоял полуголый, и от этого вида, я уверена, при жизни бы мои щеки вспыхнули румянцем, а тело вздрогнуло. Торей был ладно сложен. И он был красив. В мыслях промелькнуло, что он бы мне никогда не достался, даже если бы у меня не было жениха и мы бы жили в одной деревне.
– И вовсе нет, – промямлила я, пытаясь смотреть ему в глаза.
Он хмыкнул и натянул на себя черную рубаху, а поверх нее – кожаную безрукавку. Так он был одет при нашей первой встрече. Медведь, вышитый золотыми нитями у сердца, тогда не сулил мне ничего хорошего.