Мирослав скрылся за дверью.
– Говорят, этот Мирослав во время мятежа в Иирдании сам снес голову своему отцу Акимиру, чтобы взойти на трон. – Кисей воткнул ложку в пирог и отломил кусочек.
– О царе да слухи ходят? Вот ведь неожиданность, – хихикнула я.
Мы снова были в лекарской хоромине: Кисей уплетал выпечку, Торей сидел на столе рядом, а я ждала, когда стол сдастся и рухнет под ним. Я же восседала на полу, поджав под себя ноги.
За окном был поздний вечер, и ужин с правителем Иирдании уже закончился. Князь Торай все же вышел к трапезе и напугал гостей своим болезненным видом. Кожа его была настолько бледной, что будто светилась в темноте. Глаза потускнели, губы отливали синевой. Несмотря на это, он все же согласился побеседовать с Мирославом.
– Когда мы были в Иирдании, я видел его. Даже нацарапал на дощечке, не каждый день такой облик видишь. – Кисей огляделся в поисках своих дощечек.
– Ешь, пока не остыло! Потом покажешь, – произнесла я и тут же поймала себя на мысли, что говорила как заботливая мамаша, но Кисей только улыбнулся на это замечание и снова занялся пирогом.
Я же повернулась к княжичу:
– А ты мог бы хоть немного улыбнуться человеку, у которого собираешься просить помощи.
Торей насупился и посмотрел на меня:
– Улыбался же.
– Вовсе нет. Ты был хмурым, будто они собрались захватить Овтай.
Торей хмыкнул и отвел взгляд в сторону.
– Мне казалось, я улыбался, – чуть позже добавил он.
– Какую помощь ты собрался просить? – не понял Кисей.
– Убедить отца найти мятежников.
– И как ты это сделаешь? Выдашь ему все при следующей встрече?
Торей скрестил руки на груди и наклонил подбородок к груди.
– По глазам вижу, что так ты и задумал. – Кисей поставил тарелку рядом с собой. – Твоя прямота в речи мало кому нравится, а в беседе с союзниками и вовсе может выйти боком. Прежде чем просить помощи, нужно показать ему, что ты рассудительный и с головой дружишь.
– Ой, мы пропали, – охнула я и приложила ладони к щекам.
Торей зыркнул на меня и прищурился, а я показала ему язык.
– Замысел такой: сближаешься с Мирославом, а после Очижи просишь о помощи. Не раньше, ясно?
– Почему ты командуешь? Мы не в лагере, – проворчал княжич.
Кисей не посчитал нужным отвечать. Он с невозмутимым видом снова взял тарелку, оторвал от пирога еще кусок и положил в рот.
– Вкусно, к слову. Кто готовил?
– Я.
Кисей с опаской посмотрел на Торея и прищурил глаза:
– Ты?
– Ты видишь тут другого «я»?
– Давно стряпаешь?
– С недавних пор.
Кисей хмыкнул и поглядел на свою тарелку.
– Хорошо, что я уже здесь. Авось спасут, если кухарка из тебя все же никудышная.
Мы рассмеялись, но негромко – боялись разгневать Атюту.
По полотнам на окнах бил дождь вперемешку со снегом. В печи потрескивали дрова, которые подкинул Торей. С нашего последнего прихода народу здесь стало еще меньше – заняты были лишь четыре кровати.
– Эти иирданцы навезли с собой столько скарба, будто навеки останутся, – буркнул Торей и вытянул перед собой ноги – стол захрустел. – За отца меня приняли. Я так стар?
Кисей поджал губы, посмотрев на друга.
– Думаю, его твоя борода смутила.
– И хмурый вид, – добавила я.
– И взгляд, будто ты войну прошел.
Торей махнул рукой, мол, достаточно. Я и Кисей только рассмеялись.
– К этому Мирославу стоит приглядеться.
– Не все слухи – правда, – ответила я воеводе и повернулась к Торею. – Мне Мирослав показался учтивым. Разве нет?
Торей пожал плечами:
– Уж и не знаю. Больно он какой-то… добрый. Даже со слугами любезничает.
– Ты и сам такой. – Я покачала головой.
Он задумчиво потер подбородок, а мои слова пропустил мимо ушей.
– Не доверяю я добрякам.
– Ты и сам тако-ой, – нудно повторила я.
Он запустил ладонь в волосы и взъерошил их.
– Если честно, неважно, как он получил престол. Мне нужна его помощь, чтобы убедить отца найти мятежников и отстоять безопасность Равнин.
На душе было омерзительно от того, что я молчала о Тифее в лагере, и казалось, я уже привыкла к этому чувству предательства: я обманывала то себя, то Торея, и будто научилась не замечать.
– Если приезд Иирдании не даст войне начаться, Мирослав может быть кем угодно на своих землях, – согласился Кисей и скатился по подушке, опустив голову на грудь. – Я больше не хочу видеть, как гибнут люди.
После его слов мы замолчали.
Я обхватила колени ладонями и подтянула к себе, положив на них подбородок. Я была уверена, приезд царя Иирдании обернется для моего дома или спасением, или гибелью.
Теперь все зависело только от Торея.
18. Покорись
За окном рассветало, но масляная лампа все еще горела.
Я сидела у окна, разглядывая зарю.
Торей сопел во сне.
До полуночи мы просидели у Викая, слушая легенды о Каргаше.
– Шагал однажды Кшай по темному небу и обронил из-за пазухи камни – Каргаш и Тол[13]. Летели они в пустоту долго-долго, пока не столкнулись. Посыпались звезды от их удара, засияло солнце, и возникли земли Давигора. Тол обогрел землю и вдохнул в поля жизнь. Каргаш же наполнил водой ямы, напитал землю, и в ней проросли деревья. Ничего поделать Кшай не мог, потому и послал на давигорские земли людей и зверей, а камни спрятал: один в воду бросил, другой в землю закопал.
Старик то и дело прерывал рассказ и утирал слезы – камень будил воспоминания о покойной княгине.
Но мы так и не услышали ничего, что связывало бы меня и предупреждение вирьси.
Я шумно вздохнула.
И как же я могла заставить Журавля засиять, когда даже прикоснуться к нему не могла?
Стук в дверь отвлек меня от рассуждений, но Торея не потревожил.
Постучали еще раз.
Княжич сонно втянул воздух и перевернулся на другой бок.
– Торей, – позвала я, оставаясь на месте.
Третий стук звучал настойчивее.
– Эй!
Очередной стук заставил меня подняться и дернуть нить в сторону.
– Торей!
Он недовольно промычал и поджал под себя ноги.
Снаружи колотили без перерыва.
Торей медленно открыл глаза.
– По твою душу. – Я указала на дверь.
Он и бодрствующий не особо вежлив, а спросонья и вовсе был страшен, посему я отошла подальше. Ох и не повезло же тем, кому выпала участь его будить.
Рывком поднявшись с кровати, Торей в два огромных шага оказался у двери, распахнул ее и прорычал:
– Чего?
В коридоре стоял дружинник, что встречал нас по возвращении в Овтай и провожал до покоев.
– Князю Тораю хуже. Велено тебя привести.
В покоях князя было темно. Плотные серые занавеси на окнах не пропускали лучи утреннего солнца. Все убранство – лишь стол у окна и огромная занавешенная кровать. Комната была подготовлена для князя с тех пор, как ему стало тяжело подниматься по ступеням.
Князь полулежал на подушках, а подле него сидела женщина в одежде лекаря. Они о чем-то говорили, и на ее лице было сочувствие, а на его – покой.
Заметив Торея, женщина вскочила и поклонилась ему. Ей хотелось рассмотреть меня – я поняла это по ее беглому взгляду, – но она сдерживалась.
– Оставь нас, Селема. – Голос князя был тихим.
Она развернулась на пятках, поклонилась и выскользнула из покоев.
Князь посмотрел на сына, а затем перевел тяжелый взгляд на меня. Он глядел так, словно я загораживала ему солнце.
Я провела рукой по волосам, цепляя пальцами ленту. Когда на меня смотрел князь, так пристально и надменно, хотелось прикрыться чем угодно.
– Как здоровье? – спросил Торей, и князь перевел взгляд на него.
Торай прищурился и осклабился.
– Подводит, как и сын.
Торей хмыкнул. Он взял стул, на котором сидела Селема, развернул его спинкой к отцу и сел.
– О, вот как, – с притворным пониманием ответил он.
– Убери ее, поговорим наедине.
Княжич повернулся ко мне вполоборота и согласно кивнул. Но стоило мне пройти к двери, нить замерла и удержала меня.
Я обернулась и встретилась с удивленным взглядом Торея. Нить однажды уже пыталась защитить Торея сама: когда я только подумала о том, что могу предать его. Теперь же она снова пыталась защитить, предупредить: он в опасности.
– Как это понимать? – рявкнула я, оказавшись возле княжича. – Ты собираешься навредить родному сыну?
– Что?
Возмущение князя исказило его и без того измученное лицо. Он даже нашел в себе силы, чтобы приподняться с подушек.
– Пошла вон из моих покоев, шиньянка!
– Нить не дает мне уйти от Торея. У тебя нож под покрывалом? Решил так его наказать за то, что он заступился за народ матери?
Он испепелял меня глазами, и если бы его сердце исправно билось, оно нагнало бы крови к щекам.
– Святая Видава, да что несет твой дух? – Он поглядел на сына. – Какой нож? Сдурела, девка? Решила натравить его на меня и обратить в свою правду? Ты! – Он указал пальцем на Торея. – Как ты посмел усадить ее за стол советов да еще и дать слово? Что ты понимаешь в войне? Ты всю жизнь прожил, не зная горя, лишь потому, что я потерял покой и оберегал тебя!
– Или себя? – спросил Торей. Даже не выпрямился на стуле, а повис на его спинке – настолько хладнокровен он был.
Вопрос заставил князя растеряться.
– Вдали от горя я жил только пять зим от роду, а затем проклятие перешло на меня и еще дальше ушло от тебя. Разве я и Тонар не были твоим спасением?
Князь медленно выдохнул и опустился на подушки:
– Это не значит, что я не любил вас.
Я только дернула бровями в ответ на его признание. Заклинание по какой-то причине решило оставить меня подле Торея, но всегда ли угроза – нападение? Слова порой ранят куда больнее. И как бы Торей ни пытался казаться спокойным, его сердце стучало быстрее.
– Мы бы знали, говори ты это чаще. Но у тебя был странный способ проявлять любовь – отстраняться от нас и держать вдали от мира. Не потому ли, что ты боялся возвращения проклятия в случае нашей гибели? Да, мы были в дружине, но нас ведь и там охраняли, верно? А когда четыре зимы назад Леса отправили военную помощь Иирдании для подавления мятежа, ты потребовал нашего изгнания из отрядов.