– Я знал, что там вас ждет погибель.
Торей встал.
Я ухватилась за нить: приготовилась оттаскивать его от отца в случае чего.
– Многие не вернулись с войны, к которой мы даже не имели отношения. Мне стыдно смотреть в глаза Кисею и Варию: они бились там вместо меня. И теперь я снова вынуждаю их воевать, хотя в моих силах предотвратить это. В твоих силах, отец, – с жаром выпалил он и наклонился к нему. – Тонар отдал жизнь за то, чтобы Леса и Равнины не схлестнулись в боях, не поглотили друг друга, так почему ты всеми силами стремишься свести его старания в помойную яму?
Князь поднял глаза к потолку – прямо как Торей, когда не знал, что ответить.
– Скоро я отправлюсь в Тонаши, а посему выслушай мой наказ. Принимать тяжелые решения и вершить судьбу нашего народа предстоит тебе. И отвечать за последствия – тоже. Я желаю оставить тебе в наследство мир. Наше княжество укрепит дружба с Иирданией, не с Равнинами.
– Эта дружба обяжет нас приходить им на помощь в случае нападений. Снова. Мы снова будем посылать своих людей отстаивать чужие земли, тогда как на наших их по-прежнему будут ждать голод и нищета! Союз с Равнинами дал бы нам обмен продовольствием, а союз с Иирданией только погубит.
– С таким другом, как Иирдания, уже никто и никогда не посмеет напасть на наши земли. Но хоть союз и заключу я, крепить его предстоит уже тебе. – Князь протянул руку к Торею. – Пойми ты наконец, что я возлагаю на твои плечи. Только тебе это по силам, потому что ты мой сын.
Торей сделал вид, будто не заметил отцовской руки, и князь опустил ее на покрывало.
Они смотрели друг на друга, и в глазах каждого отражалось разное: князь глядел с мольбой о примирении и понимании, а Торей испытывал только негодование.
– Ты поступаешь со мной так же, как Раней поступил со всеми нами. Даешь временное решение, за которое потом расплачиваться другим, так хотя бы спроси, что я думаю обо всем этом. Почему ты не переговорил с Пурезом?
– Потому что шиньянцы убили моего сына! – проорал князь так, что его и без того хриплый голос осип. – Ты не понимаешь. Думаешь, я не любил вас с Тонаром? Почему же тогда мое сердце не выдержало его смерти? Умри и ты тоже, Овтай бы достался мятежникам, ведь я умер бы вслед за тобой. Думаешь, боюсь проклятия? Да, боялся, боялся этой боли, вновь сломанных костей. Чего греха таить, моя душа уже на пути в Тонаши, я бы и третьего ребенка породил, лишь бы отодвинуть от себя эти муки! Но знаешь, что хуже этого? Пережить своего ребенка. Увидеть, как куски его тела висят на стрелах. Похоронить его останки. После этого страшно лишь одно – пережить такое еще раз.
Я стиснула зубы, чтобы не осыпать князя проклятиями, ведь это была не моя битва. Торей понимал: совсем скоро он уже не сможет говорить с отцом, не сможет получить ответы и успокоить душу. Но вместо этого княжич поднялся с места и двинулся в сторону выхода. Нить потянула меня за ним.
Князь безнадежно вздохнул и прикрыл глаза.
У двери я дернула нить на себя и прошептала:
– Торей, остановись.
– Что еще? – прошипел он.
– Нельзя так уходить. Ты же видишь, он слаб.
– Поверь мне, он слишком упрям, чтобы столь скоро покинуть нас.
– Не надо так. Он твой отец.
Торей непонимающе развел руками.
– Я думал, ты его ненавидишь.
– Конечно! Но речь не о моих чувствах. – Я приложила ладони к груди. – Поверь мне, смерть настигает внезапно, и лучше не быть в ссоре с дорогими тебе людьми. Примирись с ним, пока он здесь.
Торей шумно вздохнул, переступил с ноги на ногу, отвел взгляд в сторону, но я все равно видела, как внутри него боролись желания простить отца и сделать ему как можно больнее. Он запрокинул голову к потолку и сжал кулаки, затем резко выдохнул и все же двинулся к кровати.
Я наблюдала, как нить увеличивалась, не утягивая за ним. Заклинание больше не видело опасности для Торея, но почему?
Я сделала несколько шагов и выскользнула сквозь стену в коридор замка. Сидевшая у дверей Селема охнула от неожиданности. Пришлось извиниться и попросить разрешения подождать княжича с ней.
Торей надолго задержался в покоях князя. Я успела разговорить Селему, и та, когда перестала трястись от страха, рассказала мне кое-что о своем детстве. Она выросла в маленькой деревушке на востоке Лесов, недалеко от границы с Равнинами, и часто местная ребятня ходила играть на речку. Там они пускали цветы и листья по течению другим детям – из соседней шиньянской деревни. Те ловили зелень, а взамен катали им по берегу яблоки. На чужую землю никто не заходил, но это не мешало им играть вместе.
Я слушала ее с улыбкой. О том, что я была шиньянкой, в Овтае точно знали, а может, весть разлетелась по всем Лесам, и посему Селема не объясняла, почему рассказывала мне об этом – и так все было ясно. Она не грубила, когда я переспрашивала, улыбалась мне и несколько раз хотела потрепать меня по щеке, но каждый раз краснела от неловкости и извинялась.
Торей вышел в коридор в лучшем настроении, чем был, и сказал, что пообещал отцу сопровождать Мирослава.
Я поклонилась Селеме и поспешила за княжичем.
– Так вы помирились? – спросила я, когда догнала его.
– Мы и не ругались.
– Неужели? – я пожала плечами. – Видать, мне показалось.
Торей усмехнулся.
– Мы поговорили еще раз, уже спокойно, и порешили, что я подумаю о союзе с Иирданией, а он – о мирных переговорах с Равнинами.
Я остановилась.
– Правда?
Торей улыбнулся.
– Он согласился, что все это время беды могли творить мятежники, а не шиньянцы. И если я согласен на союз, после его заключения отец отправит гонца на Великие равнины с приглашением. Думаю, мы сможем заключить договор об обмене продовольствием, и тогда нам не за что будет воевать.
– Да… как… – Я провела ладонями по лицу, будто хотела убедиться, что не спала. – Почему? Почему он передумал?
– Я сказал, что его гнев не вернет Тонара к жизни, но может оборвать мою. И если ему она дорога, он согласится на переговоры. А еще сказал, что это ты уговорила меня подойти к нему. Кажется, он даже улыбнулся. Ава. – Торей коснулся моего плеча через нить. – У тебя получилось убедить моего упрямого отца. Я с начала зимы бился с ним, а ты… – Он улыбнулся и покачал головой, не веря в свои слова. – Один добрый поступок порождает другой. Так мама говорила. Вот что получилось из твоего.
Я выдохнула и растерянно улыбнулась.
– Да я просто сказала то, что знаю. Мне бы хотелось попрощаться с родителями.
Торей чуть склонил голову к плечу и призадумался.
– А если бы после перемирия я привез тебя к ним? Вы могли бы поговорить. Знаю, это будет выглядеть странно, но все же. Хочешь?
Я не поверила тому, что услышала. Я снова смогла бы увидеть родителей?
– Правда? Ты… правда?
– Правда.
Я прижала ладони к губам, чтобы не взвизгнуть от радости.
– Да! Да, они… они, разумеется, будут удивлены. Да кого я обманываю, мама упадет без памяти! Но я бы хотела их еще раз увидеть. Хотела бы проститься.
Он кивнул.
– Поедем в Радогу, как только все успокоится. А теперь идем очаровывать Мирослава.
19. Стрела и случай
Рядом с иирданцами Торею приходилось делать то, что он ненавидел больше остального: быть княжичем. Он слушал скучные речи гостей и притворялся, будто беседа занимала его куда больше, чем вид за окном. Из-за недуга князя развлекать Мирослава пришлось нам.
Стрела рассекла воздух и вонзилась в дубовую доску.
– Ты хорошо стреляешь, – улыбнулся Мирослав.
Торей опустил лук.
Стоило солнцу взойти, княжич пригласил гостя на задний двор замка, где нас ждали слуги и расписные дубовые доски с красной сердцевиной.
В священный дуб пускают стрелы, ироды! Я стояла поодаль и наблюдала за этим неуважением к шиньянским устоям.
– То ж самое могу сказать и о тебе. – Торей взял из рук слуги стрелу и наложил ее на тетиву.
Наконечник с глухим ударом воткнулся в дерево.
– Жаль, что на этих землях перед священными праздниками запрещена охота – я почел бы за честь добыть дичь для валгомского князя. – Мирослав приложил ладонь ко лбу, прикрывая глаза от солнца. – Первым животным, которое я подстрелил на охоте, был волк.
Я облегченно выдохнула. Было бы неловко, окажись это животное медведем. Но Торей все равно едва заметно дернул плечами – его охота не прельщала ни в каком виде.
– А ты где научился стрелять?
– Дядя моего близкого друга был воеводой. Он обучал нас.
– Он еще на службе?
– Погиб, когда защищал твои земли.
Мирослав поджал губы и перевел взгляд с Торея на лук в его руках.
– Сожалею. Тот мятеж унес жизни многих дорогих мне людей. Народ страдал, но отец был глух к их бедам, топил их голоса в вине, пока они голодали. Мне не оставалось ничего, кроме как сотворить то, что я сотворил. Полагаю, ты понимаешь, о чем я?
Так это не слухи? Он убил своего отца, чтобы остановить смуту?
Царь взял стрелу из рук слуги и наложил ее на тетиву. Миг, и стрела со свистом рассекла воздух, вонзившись в самый край доски.
Мирослав рассеянно усмехнулся.
– Вот ведь. Зимы идут, но я никак не позабуду те дни. Порой бремя сваливается на нас и становится тяжким напоминанием, что наши судьбы вершим не мы. – Он посмотрел на Торея. – Ты ведь тоже не был рожден для правления, так?
Торей стоял к нему боком и уже целился. Воспоминания о брате не заставили его руки дрогнуть, и стрела вышибла предшествующую ей из середины доски.
– Только нам решать, как поступать с тем, что на нас свалилось. Можно негодовать и рвать на себе волосы, а можно принять и жить с новыми обстоятельствами. Я выбираю это, потому что проиграть обстоятельствам не могу.
Я улыбнулась его словам. Мне нравилось замечать, как нрав Торея менялся, нравилось замечать это и в себе. Мое тело уже давно покоилось под землей, но сколько же всего произошло с тех пор. Последние дни своей жизни я готовилась к свадьбе, расшивала платки для гостей и скатер