– А ты бы хотела навредить близким тебе людям?
– Я… – Я опешила от его слов и села ровно.
Торей шумно вздохнул и тоже сел.
– Это… неожиданно, – глупо протянула я и повернулась к огню, подтянув ноги к груди.
Он усмехнулся.
– Было с самого начала ясно: мы либо подружимся, либо убьем друг друга.
– Я верила в то, что убью тебя.
Я улыбнулась воспоминаниям. Такие далекие и такие… чужие? Кто эта девочка, пытающаяся удушить Торея во имя спасения своего народа? Где она теперь? И была ли она вовсе? Я сидела у этого же камина и гадала, как бы мне обойти клятву, которую с меня взяли обманом, и поскорее уйти в Тоначи, но теперь… теперь я хотела бы остаться здесь. Я боялась. Что ждет меня там, где никто не был? Как мне знать, что там будут покой и мир?
– Думаешь, и вправду есть место, где мы все встретимся после земной жизни?
В камине на дровах плясал огонь.
Торей подтянул ноги и сел рядом со мной.
– Наверное, есть. О нем столько говорят.
– Но как можно говорить о том, чего не видел? Вот огонь, – я указала на пламя рукой, – он есть. А что за место такое «Тоначи»? Что там? И кто его видел и умудрился вернуться на землю, чтобы рассказать? Я трехднев была вольной ойме, но видела только горе матери и отца. Что, если Тоначи нет и после смерти все мы просто остаемся по другую сторону этого мира? Будем наблюдать за нашими родными, останемся немой тенью их воспоминаний о нас?
Полено прогорело и обрушилось искрами в золу.
– Ава, – мягко протянул Торей. – Тебе страшно уходить?
Я поджала губы и опустила подбородок на колени.
– Боюсь остаться немой тенью.
Ты могла бы не уходить.
Мимолетная мысль загудела в голове, но я зажмурилась, отгоняя ее.
Нет. Смотреть на мир, но не прикасаться к нему, видеть дорогих сердцу людей, но не обнять их, быть вечной спутницей Торея, видеть, как он стареет и умирает, – этого я тоже не хотела. Кшай решил, что мне не место среди живых, хотел забрать к себе, и я смирилась с этим. Думала, что смирилась.
Как же страшно уходить.
Я спрятала взгляд, не желая показывать слезы.
– Думаю, Тоначи есть, – улыбнулся Торей. Его голос звучал рядом. – Думаю, мы все – ты, я, Кисей и другие – все соберемся там, каждый – в свой миг, усядемся за большим столом Кшая и будем болтать, шутить. Мы будем там вместе, вот увидишь.
Я повернулась к нему и встретилась с теплым взглядом темных глаз. Огонь отплясывал в них, придавая им золотой отблеск.
– Тогда я отыщу там Тонара, и будем ждать тебя. Только умоляю, не торопись к нам. – Я улыбнулась. Слезы всё же скатились с глаз, но то была не грусть, а светлая печаль.
Ты моя светлая печаль, Торей.
– Кисей за мной присмотрит, – усмехнулся он и выпрямил ноги, почти касаясь обувью огня.
Мне представилась нелегкая жизнь воеводы и то, как он будет жаловаться мне на Торея, когда мы увидимся в другом мире.
Я лукаво прищурила глаз и чуть наклонилась к Торею:
– А ты сказал: «Тоначи».
Он нахмурился.
– Быть не может.
– Точно, точно, – закивала я, откинув косу за плечо. – Я слышала.
Торей притворно фыркнул, будто был оскорблен.
– Я не мог сказать «Тоначи», ведь правильно «Тонаши».
– Это твои шиньянские корни заставляют говорить верно.
– Или твое влияние.
Я лишь весело пожала плечами.
Страх неизвестности отступил, и за это я была благодарна нашей странной, но дорогой дружбе.
Гуляния начались, едва завечерело.
Я сидела у окна в покоях и слушала песни, звуки кайги и пувамы[16], смех и свист. Так валгомцы встречали Очижи. Разодетые в цвета своего народа – синие, белые, бурые и золотые, – люди кружились в пляске на княжьем дворе. Веселились все вместе: от слуг до советников. Так было заведено. Очижи приходил не к людям, а в дом, потому и праздновать его полагалось вместе с теми, с кем делишь быт. Торей был уверен, что Мирослав откажется делить трапезу и место с прислугой, но теперь я видела, как он отплясывал с двумя кухарками, а до этого выпивал с конюхом.
– Думается мне, сам праздник он будет помнить не в силах, – хихикнула я, повернувшись к Торею.
Он как раз закончил переодеваться в приготовленную для него праздничную одежду. Светлый льняной панар смотрелся на нем ладно. Стоячий ворот был отделан тесьмой, а от него на плечи ползла узорная вышивка синими и золотыми нитями. Длинные рукава он закатал по локоть. Темные штаны были заправлены в сапоги.
– Напивается? – Торей мельком взглянул на меня, взял с кровати синий пояс и повязал его.
– Не то слово. – Я на Мирослава уже не смотрела, теперь любуясь будущим князем. Казалось, это и не он вовсе, а незнакомец в светлом одеянии.
Торей чуть выпустил рубаху над поясом и поднял голову.
– Что? – ворчливо спросил он и уперся руками в бока. – Я надеваю такое только на праздник. Так что никаких шуток о моем наряде.
– И в мыслях не было, – серьезно солгала я и поднялась. – Можем идти? Я все же дух, гляди, как меня зазывают! Стоит уважить люд.
– Нет.
Он указал рукой на кровать.
Я проследила за его движением.
Поверх медвежьих шкур лежало еще одеяние синих, черных, белых и золотых цветов, и ни одна из вещей не подходила Торею ни по размеру, ни по роду. Рядом виднелись шелковые ленты, обувь, серьги…
– Твоя очередь наряжаться на праздник, – объявил Торей и стянул с кровати сверток из ткани. – Или думала, тебя туда в таком виде пустят?
Я окинула себя взглядом сверху вниз: серое платье, черная рубаха поверх него и сапоги.
– Я выгляжу как валгомка. Что не так?
На это Торей поднял глаза к потолку.
– Но я же дух! Меня больше не волнуют наряды. – Я пренебрежительно провела ладонями по своей рубахе.
– Ава, эти одежды вычищали несколько дней для тебя. Прийти на Очижи в неподобающем виде – оскорбление умерших, ты же знаешь.
– Я тоже умершая, так что я себя прощаю.
Он сунул мне сверток, перетянутый темной лентой.
Я недоверчиво покосилась на него:
– Это еще что?
– А ты разверни и узнай.
Я устало вздохнула подобно тому, как вздыхал Торей на мои долгие разговоры, затем вытащила сверток в свой мир.
Торей бросил свой на постель.
Я развязала ленту и развернула пергамент. В нем лежал белый головной платок, вышитый красными нитками. Они переплетались, расходились в стороны, подобно паутине, и свисали кисточками по краям. Каждую украшали алые бусины. Это был шиньянский головной платок.
Я ахнула.
– Откуда?
– Мама носила.
Мои губы дрогнули, но ответить я ничего не смогла, только перевела восхищенный взгляд с платка на Торея.
Он замялся, словно был юнцом, признавшимся в чувствах соседской девке.
– Есть комната, где хранятся ее вещи. Там были родительские покои, но после ее смерти отец туда более не заходил. Я попросил служанку принести это.
Я провела пальцами по платку. Не знаю, сколько стоила ткань и все украшения на ней, но для меня это был самый дорогой платок на всем свете.
– Когда успел? Я все время рядом была.
– Поутру, пока ты миловалась с Мирославом, – ухмыльнулся он. – Хочу, чтобы все знали, что ты шиньянка и между нашими народами возможна дружба. По этой причине под валгомской одеждой, – он кивнул в сторону вещей, – лежит шиньянская, тоже из маминых покоев. Надевай то, что посчитаешь нужным.
Я поджала губы, глядя на все богатство, выложенное на эту кровать.
– Так что скажешь?
– Скажу, что обняла бы тебя и расцеловала, кабы могла.
– Дождись моей смерти, – хихикнул Торей и шагнул к двери. – Я буду ждать тебя за дверью. Но, ради этой твоей Светавы, не возись слишком долго!
С этими словами он выскользнул в коридор.
Мне потребовалось собраться с мыслями. Столько нарядов, и все для меня одной!
Закинув платок на плечи, я принялась вытягивать в свой мир одежду и разглядывать. Валгомская была изготовлена из лучшей ткани, которую мне довелось видеть. Какая дивная вышивка украшала вороты рубах и платьев! Шиньянские одеяния ничуть не уступали им. Красные и зеленые цвета так напоминали мне родные луга и цветы.
Торей терпеливо ждал меня за дверью.
Я вышла к нему в светлой рубахе с коротким рукавом, а ворот был украшен белым кружевом и оголял ключицы и плечи, в синей юбке до пола и в черных сапогах. Эти вещи я выбрала из валгомских нарядов. Распустив волосы, поверх них я повязала шиньянский платок.
Торей, до этого сидевший на полу у двери, поднялся.
– Мне захотелось подчеркнуть нарядом, что мы можем дружить. – Я неуклюже покружилась на месте. – Только посмотреться не во что, скажи, как хоть выгляжу?
Он с улыбкой разглядывал меня, а я продолжала кружиться.
– Ты чудесна, как по мне, – выдохнул Торей.
Я смущенно прикусила губу и благодарно кивнула.
Торей продолжал смотреть на меня.
– Что? – Я завела руки за спину, чувствуя неловкость.
Он покачал головой и потер ладонью шею.
– Посетим одно место перед праздником, хорошо?
Этим местом оказалась крошечная комната. У нужной нам двери стояли стражники. Завидев Торея, все поклонились. Он кивнул в ответ и приказал впустить нас.
Один из стражей вынул связку ключей из кармана безрукавки и, найдя нужный ржавый ключ, провернул его в таком же ржавом навесном замке. Замок щелкнул, и дверь отворилась.
Комната оказалась полукруглой, с узким окном под потолком. Места здесь было куда больше, чем нужно для посоха, стоявшего на каменной подставке. Его дубовое древко было длинным и гладким. Я много раз видела это дерево в мастерской отца и знала, что во всех Лесах и Равнинах не сыскать ничего благороднее для пристанища дара валгомской богини. Изогнутое древко было украшено тешксами, а в навершии сидел полупрозрачный камень с черным отливом, словно покрытый тиной и напоминающий неровный ледяной круг. Его удерживали тонкие продолговатые перья из дуба.