ко от города, я понял – мы опоздали.
Горло сдавило от воспоминаний, и я посмотрела наверх. Тот страх за Торея, за себя вернулся и заполонил предбанник, напоминая, какой беспомощной я была в тот миг.
– Мы осмотрели все возле леса, но ни тела, ни крови не было. Его не убили.
– Или убили не в том месте.
Он покачал головой.
– Нет. Не-ет, они захватили князя Великих лесов. Можно сказать, победили, так что и убили бы они его прилюдно, на глазах у всех. Чтобы все знали – никого из князей не осталось.
Князя?
– Ты ведь не знаешь…
– Что еще?
– Тонар. Он возглавляет мятеж.
Взгляд воеводы помутнел, словно потревоженная дождевая лужа. Он сглотнул и свел брови.
– Что за глупости? Тонар мертв.
Я с сожалением поджала губы и покачала головой. Кисей отодвинулся от меня, будто хотел лучше видеть, и с недоверием покачал головой из стороны в сторону.
– Я видел его останки, сам собирал их в… в мешок после обстрела. – Он приложил кулак к груди. – Тонар бился за нас, он не мог предать!
– Мирослав сказал, что все случившееся в замке – дело рук Тонара. Он с первых дней давал монеты на подготовку и придумал план. Для него и пытались выкрасть Каргаш… – Я ахнула. – А где Каргаш? Этот проклятый камень в руках у мятежников?
– Я не знаю, Ава. Да и вирься с ним, с этим камнем! Тонар жив? Ты не шутишь?
Кисей опустился на пол и ухватился руками за голову. Казалось, он был готов даже к вести о смерти Торея, но не к предательству старшего княжича.
Мы молчали так долго, что предбанник успел выстудиться сквозь прорубленное окно. Ткань простецкого платья, которое дала мне Ируна, намокла и неприятно липла к коже. Воевода так и сидел, склонив голову, и шумно дышал, словно только это помогало ему не закричать, срывая голос. Когда на моей коже появились мурашки от прохлады, он пробурчал себе под нос:
– Выходит, им не так уж и выгодно сохранять Торею жизнь…
Но вот Кисей выпрямился и, повернувшись ко мне, улыбнулся.
– А что скажешь, если мы пока что остановимся на этом и продолжим разговор, как отдохнем? Не то и мне станет дурно. – Он вдруг рассмеялся, и я вздрогнула от неожиданности. – Ну правда, как ты могла подумать, что мы взяли этих добрых людей в плен?
Я лишь пожала плечами.
В его глазах блестели слезы, но он мог сказать, что это от смеха. Да, пусть бы они были от смеха. Кисей продолжал смеяться, и это передалось мне. Все разом показалось смешным: и наш разговор, и мое присутствие, и предательство Тонара, и возможная смерть Торея. Все было искаженным и поддельно-печальным, отчего смеяться хотелось только громче. Наши голоса звучали едино, но с каждым мигом на душе становилось все тяжелее и тяжелее.
Смех не спасал нас от боли, что таилась внутри. Но спасали мы. Друг друга.
4. Их было трое
Кисей попросил пока не сообщать остальным, что старший княжич жив и стоит во главе мятежа. «Это убьет их», – только и добавил он, и больше мы не говорили о его просьбе. Но зато много – о Тонаре.
Он был старше Торея на три зимы и отличался хладнокровием и обостренным чувством справедливости, но в детстве его брат считал это трусостью. Наследный княжич всегда отказывался над кем-то подшучивать, красть сладости, пока кухарки не видели, и, конечно, все провинившиеся должны отвечать по заслугам. И все же он выгораживал младшего перед родителями и наставниками, когда те сердились на его проступки. Торея он оберегал даже от него самого.
С детства Тонара воспитывали как будущего наследника, и потому ему было не до веселья. Кисей узнал его, когда тот уже был сведущ в военном деле, ловко держался в седле и прекрасно управлялся с мечом и луком. Он отлично разбирался в управлении княжеством, не раз принимал участие в переговорах с союзниками, и все знали: он станет достойным князем, куда лучшим, чем его отец.
– В те времена все казалось невероятно простым. Когда я встретил Торея, быстро понял: мы будем дружить всю жизнь. Когда я узнал Тонара, мне хватило двух вдохов, чтобы осознать: он – мой будущий правитель, за которого я не задумываясь отдам жизнь.
Летели зимы, и узы между ними троими только крепли, а когда пришла пора, Кисей и Торей вступили в ряды дружинников с благословения Тонара. Втроем они мечтали о благополучии для родных земель, о дне, когда Леса станут поистине великими.
– Когда пришел голод, начался и раздор между Тонаром и князем. Княжич требовал справедливого разделения земель между людьми и облегчения податей, пока он не придумает, как накормить народ, но все было тщетно. Когда начались восстания, мы даже не удивились. Как еще людям добиться того, чтобы их услышали? Тонара это грызло. Помню, он не спал несколько ночей, сидя над картами Лесов и размышляя, как все уладить. Ответ пришел, лишь когда ему стукнуло двадцать девять зим. Дочь Пуреза достигла брачного возраста. Союз казался единственным решением, ведь если два княжества бедствуют, то почему бы не объединиться против общей беды? Князь сперва противился, но после согласился. День свадьбы был назначен, но в Лесах начались бунты, а затем Тонара убили… то есть мы так думали. Человека, за которым мы шли, которому доверяли, которого любили, – убили. А он все это время помогал мятежникам? Проклятье!
Кисей ударил кулаком по влажной древесине, и я вздрогнула. Он заметил это и тут же извинился. Княжич, терзаемый болью за народ, воспитанный в знании, что все беды жителей Лесов – его забота, не нашел другого пути, кроме как встать во главе мятежа и свергнуть нерадивого князя-отца. Это звучало даже гордо. Неудивительно, что за ним пошли. Звал ли он за собой Торея? Или его наказ о духе-хранителе – попытка спасти брату жизнь во время волнений?
– Почему ты не привязал меня к себе, как Торей? Зачем обратился к колдовству столь страшному, что даже безликая Кова[18] отвернулась?
Бабушка рассказывала, что в те зимы, когда она была молодой, в Радоге жили две колдуньи, и ворожили они каждую ночь, и луна вовсе не показывалась на небосклоне – так сильно богиня не желала смотреть, как землю оскверняют колдовством.
Кисей растер ладонью бровь, но отвечать не спешил, а я проглатывала проклятья, чтобы не вывалить их на него.
Тело ныло, и это были лишь мои ощущения – мерзкие, как прикосновения во время хвори. Желудок неприятно сжимался от голода, но от одной только мысли, что мне нужна пища, мутило. И рана, эта рана на шее, унесшая мою жизнь, она ведь не затянулась! Кожа болела в месте пореза, и я вновь поднесла пальцы к шее, но Кисей мягко их перехватил.
Так, выходит, тело-то все же мое? Я посмотрела на него. Он покачал головой и потянул мою руку вниз.
– За то, что потревожил тебя, я не оправдываюсь. Я виноват, так и будет. Но я не знал, вспомнишь ли ты меня, если твоя душа еще раз подвергнется этому колдовству. Скорее всего, ты позабыла бы и стала бы мне служить, а я… я такого не желаю. Мне нужен был друг, который отведет меня к тому, за кого я готов отдать жизнь. Но я ошибся, я не подумал, что ты можешь не знать, где он.
Его слова неприятно отдались в сердце.
– Ах, мне жаль! – Я со злостью вырвала свою руку. – Я была с ним сколько могла и оставалась бы рядом до последнего его вздоха, а может, и дольше. Это он сперва привязал меня, а потом прогнал, словно мы и знакомы не были. Зачем он так со мной? Ведь я хотела, чтобы он жил!
Последние слова дались мне с трудом, потому что губы задрожали, коверкая их.
Он прогнал меня, как ненужного щенка.
Он обещал, что все будет хорошо, а затем отпустил меня в Тоначи.
Он где-то совсем один.
– Ненавижу его.
Кисей усмехнулся и снова уперся спиной в ребро лавки.
– Он всегда у всех вызывает это чувство.
И впрямь.
Воевода пошарил по карманам и достал лоскут выбеленной ткани.
– Мы найдем для тебя что-то подходящее, но пока можно повязать это на рану. Позволишь?
Края ткани были ровными, будто ее умело вырезали острием из большого полотна. Я подняла взгляд с нее на Кисея.
– В могиле… лежит мое тело? Так?
Он медлил с ответом, будто подбирая слова, и смотрел на меня. Должно быть, ему было непривычно видеть меня такой… живой. Моя душа неведомыми мне силами обрела плоть, но та Ава, что была мне знакома, по-прежнему покоилась в земле Радоги. А еще в том безымянном лесу. И в замке Овтая тоже. Моя душа была будто разорвана на клочки потрясениями и испытаниями, через которые ее заставили пройти. Раскололась, как прохудившаяся чаша.
Кисей медленно опустил голову и приподнял. «Да», – таков был его ответ. Я потянулась ладонью к ране на шее:
– Но тогда почему…
– Викай сказал: раны, что наше тело получает при жизни, остаются шрамами на душе. Поэтому его нужно беречь и не увечить.
Викай. Тело отозвалось дрожью на знакомое имя.
– Где он сейчас? Остался в замке?
– Мы с ним обязательно увидимся, но позже. Лента. Позволь?
Это обещание будто успокаивало, и я послушно повернулась к нему спиной и приподняла волосы. До чего же странно было снова ощущать этот мир и свое тело.
В нашу последнюю встречу Викая ранили, и, вернись мы тогда в замок, навещали бы его в лекарской хоромине. Он бы сокрушался, что Торей мало спит, и даже не догадывался бы о причине. О брате княжич едва ли бы ему рассказал, скрывал бы до последнего эту тайну, ведь для старого сердца Викая эта весть стала бы тяжелой. То, с какой теплотой он вспоминал свою Вияну, с какой любовью относился к ее сыновьям, не раз удивляло меня. Даже для меня в его сердце нашлось место. Я представила, как он улыбнется, когда вновь встретится с Тореем. Как будет утирать слезы и с отцовской заботой хлопать горе-княжича по щеке.
Кисей бережно приложил ткань к моей шее и завязал ее.
– Сколько я пробуду здесь?
– О чем ты?
Я повернулась к нему.
– Прошлое колдовство должно было оборваться по велению Торея. А теперь?